Неизвестные рассказы сыщиков Ивана Путилина, Михаила Чулицкого и Аркадия Кошко — страница 39 из 45

Далее всё шло как по писанному. Я вернулся в разбойничий стан, сильно обрадовал «товарищей» паспортами и удостоился живейшей благодарности атамана. Поработав всю пятницу и субботу над сборами, вся шайка со мной и атаманом двинулась в воскресенье в путь. Весь день мы пробирались по лесу и часам к девяти вечера расположились на опушке, за четверть версты от намеченного закругления. Ночь надвигалась пасмурная, тяжёлые тучи, разрываемые на клочья ветром, проносились над нами. Слышался таинственный шелест капель, падающих с листьев, люди упорно молчали…

Серьга, взяв меня и ещё двоих, приблизился к полотну и стал наблюдать. Всё было тихо, едва лишь доносился заунывный стон телеграфных проводов, луна, минутами выплывавшая из-за облаков, тускло светила, и как-то зловеще при свете её поблёскивали стальные рельсы. Ко мне подкрадывался ужас. Ещё час-другой, и ночная глушь будет потрясена криками, выстрелами, стонами, и не один человек отдаст Богу душу. Конечно, спутники мои были злодеями, но, прожив с ними мирно два месяца, я не мог не испытывать нечто похожее на угрызения совести. Я старательно отгонял эти мысли и ощущения, вспоминал о долге, но нервы шалили, и мне было скверно. Ровно в 10½ часов прошёл, не торопясь, товарный поезд с наглухо закрытыми вагонами. Я внимательно глядел, но ни одного солдата не заметил.

– Ага, – сказал Серьга, – товарный прошёл, теперь через 2 часа прибудет и наш.

Минут за двадцать до появления экспресса Серьга подтянул своих людей к полотну, спрятав их за ближайшими деревьями. Сам же осторожно зажёг красный фонарь, прижав к груди рубиновое стекло. Медленно потекли минуты, и вот где-то издали послышался подавленный гул, звук заметно приближался, сначала пробежал какой-то шорох по рельсам, он вскоре усилился, наконец, рельсы запели.

– Готовься, ребята, – полугромко сказал Серьга и вышел на самое полотно, продолжая держать плотно прижатый к груди фонарь.

Я приглядел огромный камень, за который намеревался спрятаться, чуть поднимется перепалка. Я внимательно наблюдал за Серьгой. Он, как вкопанный, стоял между рельсами.

Звук подходящего поезда быстро приближался. Вдруг в начале закругления вынырнуло 3 огненных глаза, и в этот момент Серьга, повернув фонарь, высоко поднял его над головой. Разлетевшийся поезд быстро затормозил. Серьга свистнул, и вся шайка, как один человек, перепрыгнув канаву, кинулась на поезд. Четверо во главе с Серьгой подбежали к паровозу, остальные принялись карабкаться по вагонам. Выстрелами с паровоза и тендера Серьга был убит на месте и два из его товарищей ранены. Встретив по вагонам неожиданное вооружеённое сопротивление, уцелевшие разбойники поспешно отступили и бросились бежать в лес, где и были переловлены подошедшими с товарного поезда людьми.

– Вот и всё, Аркадий Францевич, – закончил свой рассказ Панкратьев.

Я горячо поблагодарил моего самоотверженного сослуживца и представил его вне очереди к награде – к Анне третьей степени. Что же касается остальных командированных по этому делу агентов, праздно потерявших более 2 месяцев, им достался удел любоваться лишь орденом, украсившим грудь их более счастливого товарища.

Убийство иеромонаха Амвросия{23}

Летом 1913 года прочёл я в московских газетах сообщение об убийстве в Троицко-Сергиевской лавре иеромонаха Амвросия. Так как преступления, совершаемые вне столицы, не подлежали ведению московской Сыскной полиции, то я ограничился распоряжением, чтобы мои агенты следили за тем, что говорится по этому поводу в разных притонах и среди подозрительных элементов, и сообщали получаемые данные местной полиции.

Прошла неделя. Работа местных властей оказалась безрезультатной, и московский губернатор ввиду особой важности преступления обратился ко мне с просьбой взять это дело в свои руки.

Я лично отправился в лавру и, пробыв там два дня, выяснил следующее.

Убитый иеромонах Амвросий по своему происхождению принадлежал к интеллигентной семье. Он служил офицером в одном из наших полков и постригся в монахи вследствие пережитых каких-то житейских ударов. Жил он в особом корпусе за собором против самой стены, окружавшей лавру. Между стеной и корпусом находился двор, где были сложены штабели дров, примыкавшие вплотную к жилому зданию. Келья Амвросия помещалась во втором этаже; окнами она выходила в этот двор, а входными дверями – в длинный коридор, тянувшийся вдоль всего корпуса. В обоих этажах помещались кельи монахов. Помещение убитого состояло из двух высоких комнат, очень прилично меблированных. Видно, покойный привык к известному комфорту и не хотел от него отказаться в монастыре.

В день обнаружения убийства Амвросий не пришёл к ранней обедне. Послушник его, живший в отдельном здании вместе с послушником другого монаха, явился по обыкновению рано утром в келью Амвросия и стал ждать выхода последнего из спальни. Не слыша там никакого движения и полагая, что иеромонах проспал начало ранней обедни, он сначала несколько раз постучал в дверь пальцем, но, долго не получая ответа, решился наконец приоткрыть дверь и заглянул внутрь. Страшная картина представилась его глазам: обезображенное тело иеромонаха лежало поперёк кровати. Кругом была лужа крови. Окно было открыто, и у него оставлена тяжёлая лестница, принесённая, очевидно, убийцами. Дрожащий от волнения послушник бросился в собор и оповестил отца-эконома о своём ужасном открытии. Монастырские власти сбежались в келью и сейчас же послали за полицией.

К моему приезду убитый уже был похоронен, и я лично тела не видел. Полицейские власти, производившие дознание, показали, что покойнику было нанесено множество ран по всему телу каким-то режущим орудием, по-видимому, большим ножом. Рот был разорван, и из него похищена искусственная челюсть на золоте. Лицо, грудь и руки в ссадинах свидетельствовали о происходившей борьбе. По заключению врача смерть последовала от задушения. Окровавленная подушка валялась тут же на полу у постели. Убийцы захватили золотые часы, выигрышные 1-го займа билеты и другие процентные бумаги на неизвестную сумму. Что у покойного они имелись, было известно со слов самого Амвросия отцу-эконому лавры. Последний не находил нужным делать из этого секрета и частенько подшучивал по этому поводу в присутствии посторонних над иеромонахом Амвросием. При осмотре места убийства местная полиция не обнаружила никаких указаний на виновников преступления, очевидно только стало сразу, что убийца был не один. Об этом свидетельствовала тяжёлая деревянная лестница, принесённая к окну кельи от далеко лежащих сараев. Одному человеку сделать это было не под силу. Опросы монахов, послушников и проживавших в отдельном корпусе богомольцев, пришедших «поработать на преподобного Сергия», осмотр книг, где записывались все посещающие монастырь лица, остающиеся в нём более суток, наконец, обыски в разных многочисленных притонах и ночлежках Сергиевского посада остались безрезультатными.

Таким образом, к моему приезду ни малейшего света не было пролито на это дело, и мне пришлось начать всё сначала.

Целый день ушёл у меня на подробные допросы обитателей лавры. Начал я их, разумеется, с послушника убитого. Это был высокий широкоплечий парень, мрачного вида, как оказалось, по словам братии, малообщительный и ни с кем почти никогда не разговаривавший, свободное время проводивший у себя в келье за какой-либо работой и никуда не отлучавшийся. Жил он в монастыре более года, усердно исполнял возложенное на него послушание и был на хорошем счету у монастырского начальства. Мне не удалось от него узнать ничего нового.

Дальнейшие допросы установили, что обширная лаврская пекарня, где приготовлялись просфоры, помещавшаяся в особом здании рядом с корпусом, в котором жил убитый иеромонах, представляла из себя род лаврского клуба. В пекарне постоянно торчали послушники и богомольцы и коротали там своё свободное время. Опрос всех наиболее усердных завсегдатаев этого своеобразного «клуба» о лаврских распорядках, монастырских нравах, характере и образе жизни убитого не дал мне для дела ни малейших полезных указаний. Я обратил внимание на то, что ответы на мои вопросы делались весьма сдержанно и обдуманно, точно опрашиваемые боялись проговориться в чем-то. Конечно, отчасти они, вероятно, просто опасались открыть мне некоторые соблазнительные подробности интимной жизни многочисленной монастырской братии, заключающей в себе всегда немалое количество людей, настроенных не слишком аскетически, но, кроме того, чувствовалось и нечто другое: видимо, опрашиваемым было что-то известно и по существу, но они почему-то не хотели или не смели об этом говорить. Как я ни пытался привести их к полной откровенности, из этого ничего не выходило.

Тогда для меня стала очевидной необходимость послать в лавру секретного агента под видом какого-нибудь богомольца, желающего поработать на «преподобного Сергия», который смог бы завоевать себе общее доверие и проникнуть в эту тайну.

Среди моих агентов имелся некий Смирнов, как раз подходящий для этой роли. Сын булочника, настроенный крайне религиозно, это был очень хороший человек, способный и спокойный работник.

Я вызвал его к себе и, объяснив дело, предложил ему отправиться в качестве благочестивого паломника в лавру, постараться пристроиться на работу в просфорню и пожить там некоторое время, внимательно за всеми наблюдая и прислушиваясь к разговорам.

К моему крайнему удивлению Смирнов категорически отказался от такой командировки.

– В чём дело? Почему вы отказываетесь? – спросил я.

– Извините, пожалуйста, господин начальник, я считаю большим грехом обманно проникнуть в святую обитель, выдавать там себя за другого и вкрадываться в доверие братии с тем, чтобы потом их выдать вам.

– Подумайте только, что вы говорите! Ведь я вас посылаю туда, чтобы смыть пятно с обители, чтобы освободить её от убийц, может быть, скрывающихся в её среде, чтобы поработать для торжества правды и справедливости. Если вам придётся притворяться и, как вы говорите, выдавать мне поверивших вам, то ведь такой работой вы только сорвёте преступную маску, которую надели на себя злодеи. Грехом может быть покровительство преступников, а не их изобличение. Неужели вы этого не понимаете? Если не прибегнуть к этому средству, мы, видимо, не в состоянии будем обнаружить виновных, и они безнаказанно смогут совершить новый ряд преступлений.