В связи со всем вышеизложенным не может не возникнуть вопрос: правомерно ли в советское время Либава называлась «морским Брестом», а в 1977 г. «за мужество и стойкость трудящихся города в годы Великой Отечественной войны» была награждена орденом Октябрьской Революции? С нашей точки зрения – да. Ведь героизм защитников определяется не моральным обликом руководителей! И до, и после обороны Либавы советский солдат и матрос творил чудеса храбрости. И порою не благодаря, а вопреки своему командованию. Или, если угодно, «благодаря» тем условиям, в которые это командование их ставило. Ведь часто наши воины просто обрекались своими командирами на трагический выбор: позорный плен или массовый героизм. И то, что они в этих условиях выбирали последнее, как раз таки и свидетельствует об их высоких морально-боевых качествах.
Глава 3Трагедии на Синявинских высотах и в Мясном Бору
История битвы за Ленинград настолько разнообразна, масштабна и многопланова, что многие ее стороны и аспекты остаются «белыми пятнами», и до настоящего времени нет полной и ясной картины пережитого участниками этих грандиозных по трагедии и подвигу событий. В их ряду неоднократные, связанные с большими потерями, попытки советских войск прорвать блокаду города в ходе наступательных операций 1941–1942 гг. Ни одна из этих операций не достигла поставленных целей, а блокада Ленинграда была прорвана лишь в январе 1943 г. и окончательно снята год спустя. Однако все они носили бескомпромиссный характер, отличались ожесточенностью и неимоверным накалом борьбы. И не случайно до сего дня как символы мужества и скорби звучат названия: Синявино, Синявинские высоты, Московская Дубровка, «Невский пятачок», Гайтолово, Мга, Тортолово, Погостье, Мясной Бор и многие, многие другие. Эта земля насквозь пропитана кровью. Здесь нет и метра, на котором не отдал бы свою жизнь советский солдат.
В планах германского руководства Ленинграду отводилась особая роль. Оно намеревалось не только захватить город как военно-стратегический объект, важнейший политический и экономический центр СССР, но и полностью его уничтожить. Еще 8 июля 1941 г., после совещания верховного главнокомандования германских вооруженных сил, начальник генерального штаба сухопутных войск генерал-полковник Ф. Гальдер отметил в своем дневнике: «Есть твердое решение фюрера сровнять Москву и Ленинград с землей, чтобы воспрепятствовать там остаться населению, которое мы должны будем кормить зимой. Задачу уничтожения города должна выполнить авиация. Для этого не следует использовать танки»[175].
Через два с небольшим месяца, 16 сентября, Гитлер в беседе с немецким послом в занятом Париже Отто Аветцом высказался о судьбе города еще более определенно: «Ядовитое гнездо Петербург… должен исчезнуть с лица земли. Город уже блокирован; теперь остается только его обстреливать артиллерией и бомбить, пока водопровод, центры энергии и все, что необходимо для жизнедеятельности населения, не будет уничтожено. Азиаты и большевики должны быть изгнаны из Европы, период 250-летнего азиатства должен быть закончен»[176].
Этим рекомендациям и следовало руководство вермахта. Так, в сентябре 1941 г. была подписана директива военно-морского штаба «О будущем города Петербурга», в которой говорилось: «Фюрер решил стереть город Петербург с лица земли. После поражения советской России нет никакого интереса для дальнейшего существования этого населенного пункта… Предложено тесно блокировать город, путем обстрела из артиллерии всех калибров и непрерывной бомбежки с воздуха сровнять его с землей. Если вследствие создавшегося в городе положения будут заявлены просьбы о сдаче, они будут отвергнуты. В этой войне мы не заинтересованы в сохранении даже части населения этого большого города»[177].
Чувство собственного превосходства и ненависть ко всему советскому внушались и каждому немецкому солдату и офицеру. Так, в донесении корреспондентов «Красной Звезды» М. Шунца и А. Шипова начальнику Политического управления Ленинградского фронта сообщалось о найденных у убитых немецких военнослужащих памятках следующего содержания: «Помни, для величия и победы Германии, для твоей личной славы – ты должен убить ровно сто русских, это справедливое соотношение – один немец равен ста русским. У тебя нет сердца и нервов, на войне они не нужны. Уничтожь в себе жалость и сострадание – убивай всякого русского, советского, не останавливайся, если перед тобой старик или женщина, девочка или мальчик – убивай»[178].
Как известно, с целью наступления на северо-западном направлении командованием вермахта была развернута группа армий «Север» генерал-фельдмаршала В. Лееба. Одновременно к северу от Ленинграда были сосредоточены две финские полевые армии: Карельская и Юго-Восточная. Таким образом, вражеское командование намеревалось захватить Ленинград двойным ударом: с севера – финскими войсками, с юга – силами немецкой группы армий «Север».
Уже на 19-й день войны, к 10 июля 1941 г., соединения этой группы армий продвинулись на северо-западном направлении на глубину до 450–500 км и захватили почти всю Прибалтику. Немецкие войска вторглись в пределы Ленинградской области. В то же время финская армия, перейдя в наступление на Олонецко-Ладожском перешейке, достигла побережья Ладожского озера. В течение июля-августа противник сломил сопротивление советских войск на лужском и новгородском направлениях и к концу августа вышел к Копорью, Ропше, Красногвардейску, Сиверскому.
Все это время начиная с 10 июля руководство боевыми действиями Северного, Северо-Западного фронтов, Балтийского и Северного флотов осуществлялось Главным командованием северо-западного направления во главе с маршалом Советского Союза К.Е. Ворошиловым. Будучи лично храбрым человеком, он в то же время боялся самостоятельно принимать какие-либо решения и часто затруднял этим работу других военачальников. Между тем обстановка в районе города продолжала обостряться, и это очень беспокоило Сталина. Решив разобраться в деятельности главкома Ворошилова, он направил в Ленинград комиссию в составе В.М. Молотова, Г.М. Маленкова, Н.Г. Кузнецова, А.Н. Косыгина, П.Ф. Жигарева и Н.Н. Воронова. Выданный ей мандат позволял от имени Государственного Комитета Обороны решать все вопросы обороны и эвакуации города. Комиссии предстояло определить, оставить ли Ворошилова на его месте или найти ему достойную замену.
Между тем 25 августа 39-й моторизованный корпус противника, наступавший из района Чудова, захватил Любань. Оборонявшаяся здесь 48-я армия не смогла сдержать натиска пяти немецких дивизий и отошла на Кириши и Пушкин. Через три дня противник занял Тосно. До Ленинграда оставалось чуть менее 50 км. В посланной на имя Молотова и Маленкова телеграмме Сталин не смог скрыть своего раздражения: «Если так будет продолжаться, боюсь, что Ленинград будет сдан идиотски глупо, а все ленинградские дивизии рискуют попасть в плен… Чем, собственно, занят Ворошилов и в чем выражается его помощь Ленинграду?»[179]
Утром 8 сентября части 20-й немецкой моторизованной дивизии вступили в Шлиссельбург. «Уже в 7.40 был водружен флаг на церковной колокольне и марш-броском достигнут берег Невы, – писал немецкий военный историк В. Хаупт. – Около 10.00 боевые группы 424-го пехотного полка вошли в Шлиссельбург. Ладожское озеро было достигнуто – Ленинград окружен!»[180] С выходом противника к Ладожскому озеру и верховью Невы Ленинград оказался плотно блокированным вражескими войсками. С 8 сентября сообщение с городом могло поддерживаться только через Ладожское озеро и по воздуху. Это крайне осложняло организацию обороны. Имевшиеся пути не обеспечивали подвоза необходимых материальных и технических средств как для населения города, так и для оборонявших его войск.
Ворошилов не спешил докладывать в Москву о случившемся, надеясь хоть как-то поправить положение. Однако утром следующего дня в Кремле уже знали о блокаде Ленинграда, и начальник Генерального штаба Красной Армии маршал Шапошников направил главкому телеграмму следующего содержания: «Имеются данные, что Шлиссельбург занят 8 сентября противником. Сообщите, так ли это, так как мы не имеем данных о Вашем восточном фронте»[181]. Ворошилову пришлось сообщать все как есть. Это явилось последней каплей, переполнившей чашу терпения Сталина. В Ленинград, на имя Ворошилова и Жданова, тотчас была отправлена телеграмма: «Нас возмущает ваше поведение, выражающееся в том, что вы сообщаете нам только лишь о потере нами той или иной местности, но обычно ни слова не сообщаете о том, какие же вами приняты меры для того, чтобы перестать, наконец, терять города и станции. Так же безобразно вы сообщили о потере Шлиссельбурга. Будет ли конец потерям? Может быть, вы уже предрешили сдать Ленинград?»[182]
Вслед за этим К.Е. Ворошилов был отстранен от командования войсками в районе Ленинграда. Вечером того же дня командующий войсками Резервного фронта Г.К. Жуков, только что завершивший ликвидацию ельнинского выступа, был вызван в Кремль. После непродолжительной беседы он вышел из кремлевской квартиры Сталина с запиской, адресованной Ворошилову. В ней Верховный писал: «Передайте командование фронтом Жукову, а сами немедленно вылетайте в Москву»[183].
В этот критический период Сталин не был уверен в возможности отстоять город. По словам самого маршала Жукова, Сталин «положение, сложившееся под Ленинградом, в тот момент оценивал как катастрофическое. Помню, он даже употребил слово «безнадежное». Он говорил, что, видимо, пройдет еще несколько дней, и Ленинград придется считать потерянным»