inter Lacus, «между озер» – так учитель, отец Анетты, объяснял на уроках, что значит это название. Туда вот и поехал мельник вместе с Бабеттой, там завтра начинается большое соревнование по стрельбе, которое будет продолжаться восемь дней. Съедутся стрелки из всех немецких кантонов Швейцарии.
Бедный Руди! Можно было бы сказать, что для поездки в Бе он выбрал не самое удачное время, надо бы возвращаться назад, что он и сделал – отправился через Сен-Морис и Сьон в свою долину, в свои собственные горы, но при этом нисколько не унывал. Когда на следующее утро взошло солнце, он уже пребывал в прекрасном настроении, впрочем, это было его обычное состояние.
Бабетта в Интерлакене, в нескольких днях езды отсюда, сказал он себе. Далековато, если идти по проложенной дороге, но если пойти через горы, то не так уж и далеко, и это как раз самый подходящий путь для охотника за сернами, этим путем я уже ходил, там мой родной край, где я в детстве жил у дедушки. В Интерлакене состязание стрелков! Что ж, я буду там первым, и первым буду в сердце Бабетты, когда мы познакомимся!
Взяв с собой легкий рюкзак, в котором лежала его воскресная одежда, ружье и ягдташ, Руди отправился вверх по горе, коротким путем, который был все-таки неблизким, но состязание ведь только сегодня начинается и продлится еще больше недели, и все это время мельник и Бабетта будут гостить у своих родственников в Интерлакене. Руди шел через перевал Гемми, собираясь спуститься в Гриндельвальдскую долину. Бодро и весело шагал он по своему пути, наслаждаясь свежим, разреженным, бодрящим горным воздухом. Долина была далеко внизу, горизонт расширился. Одна за другой появлялись снежные вершины, и вот уже перед ним выстроилась целая цепь сверкающих Альпийских гор. Руди была знакома каждая из них. Он держал курс на Шрекхорн, поднимавший к небу свой припорошенный снегом каменный перст.
И вот Руди наконец-то перебрался на другую сторону хребта. К его родным долинам спускались пастбища, воздух был чистым и прозрачным, на душе было легко, горы и долины утопали в цветах и травах, сердце было полно юношеских мыслей: старость никогда не придет, смерти не существует! Жить, быть хозяином своей жизни, наслаждаться ею! Он чувствовал себя свободным как птица, легким как птица. И мимо него пролетали ласточки, которые пели, как во времена его детства: «Мы и вы! Вы и мы!» Казалось, его душа парит в прозрачной вышине.
Под его ногами расстилался бархатисто-зеленый луг, на котором были рассыпаны темные деревянные домики, внизу с шумом несла свои воды река Лючине. Он видел ледник, его верхнюю и нижнюю части, с зеленоватыми, словно стеклянными, краями, в окружении грязного снега, видел глубокие расщелины. До его слуха донесся звон колоколов из церкви, как будто это его приветствовали в родных местах. Сердце его забилось сильнее и вместило в себя так много, что Бабетта на мгновение пропала, настолько велико стало его сердце, настолько оно наполнилось воспоминаниями.
Он пошел по дороге туда, где мальчишкой вместе с другими детьми стоял на обочине и продавал резные деревянные домики. Вот там, за елями, все еще стоит дом дедушки, но теперь в нем живут чужие люди. По дороге бежали дети, они хотели что-то продать, один из них протянул ему цветок. Руди принял это за добрый знак и подумал о Бабетте. Вскоре он уже перешел по мосту, где соединялись два рукава Лючине. Здесь было больше лиственных деревьев, а раскидистые ореховые давали тень. И тут он увидел развевающиеся флаги, белый крест на красном полотнище, как у швейцарцев и датчан. Перед ним был город Интерлакен.
До чего же красивый город, не видал еще таких, подумал Руди. Настоящий швейцарский город в праздничном наряде, не то что другие, где теснятся каменные дома, тяжелые, неприветливые, напыщенные, а тут казалось, что деревянные домики как будто сбежали вниз в зеленую долину, к чистой, быстрой реке и выстроились ручейками, там и сям, образуя улицы, и самая прекрасная улица – она и вправду стала длиннее с тех времен, когда Руди здесь был в последний раз,– казалось, вся состояла из тех красивых резных дедушкиных домиков, которыми некогда был забит шкаф в гостиной и которые теперь выстроились вдоль улицы и подросли, словно старые, самые старые каштаны. Каждый домик был гостиницей, как тут говорили, с резными деревянными окнами и балконами и выступающими крышами. Домики казались необыкновенно нарядными и аккуратными, и перед каждым из них был разбит цветник, выходящий на широкую, засыпанную гравием дорогу. Дома стояли лишь с одной ее стороны, иначе бы из них не было вида на сочный зеленый луг, где паслись коровы с колокольчиками, звеневшими, как на высокогорных альпийских пастбищах. Со всех сторон луг обступили высокие горы, которые в одном месте будто расступались, открывая вид на сверкающую, покрытую снегом гору Юнгфрау, прекраснейшую из всех Швейцарских гор.
Какое множество нарядных кавалеров и дам из других государств, какое столпотворение деревенских жителей из разных кантонов! За ленты шляп стрелков крепились номера, определяющие порядок выступления в состязании. Музыка, песни, звуки шарманки и духового оркестра, крики и шум. Дома и мосты были украшены стихами и эмблемами, реяли знамена и флаги, постоянно слышались выстрелы, это была лучшая музыка для слуха Руди. Он так увлекся, что даже забыл про Бабетту, ради которой оказался здесь.
Стрелки собирались на соревнование – стрельбу по мишеням. Руди очень скоро присоединился к ним, и выяснилось, что стреляет он лучше всех и что он самый везучий – он без промаха попадал в самое яблочко.
– Кто этот незнакомец, этот юный охотник? – спрашивали люди.
– Он говорит по-французски, как говорят в кантоне Вале, а также вполне сносно изъясняется на нашем немецком! – заметил кто-то.
– Кажется, в детстве он жил здесь, в окрестностях Гриндельвальда, – добавил другой человек.
Руди был в ударе: глаза его сверкали, глаз был метким, рука тверда, а потому он и попадал в цель. Удача придает смелости, а смелости Руди и раньше было не занимать. Вскоре вокруг него собрался целый круг друзей, его хвалили и поздравляли, про Бабетту он почти забыл. Тут ему на плечо опустилась тяжелая рука, и к нему обратились по-французски, каким-то грубым голосом:
– Вы из кантона Вале?
Руди обернулся и увидел красное, веселое лицо толстяка, который оказался богатым мельником изБе, за его грузной фигурой скрывалась хрупкая красавица Бабетта, однако вскоре ее сияющие, темные глазки выглянули из-за спины отца. Богатому мельнику было приятно, что именно охотник из его кантона оказался лучшим стрелком и теперь его все поздравляют. Руди и вправду был баловнем судьбы – то, ради чего он отправился в путь, но, оказавшись здесь, почти забыл, само нашло его.
Случись двум землякам встретиться где-то вдали от дома, они сразу же приметят друг друга и разговорятся. Руди стал первым на состязании стрелков, так же как мельник у себя в Бе был первым благодаря хорошей мельнице и богатству. Мужчины пожали друг другу руки, чего прежде никогда не делали, Бабетта тоже доверчиво протянула Руди руку, он пожал ее и посмотрел на девушку так, что она зарделась.
Мельник рассказал о длинной дороге, которую им пришлось преодолеть, о множестве больших городов, в которых они побывали. Да уж, путешествие получилось знатное: и на пароходе, и на паровозе ехали, и даже в почтовым дилижансе.
– А я выбрал самый короткий путь, – сказал Руди, – я пошел через горы, нет такой высокой дороги, по которой нельзя было бы пройти!
– Да, и сломать себе шею, – сказал мельник, – вы как раз похожи на человека, который когда-нибудь сломает себе шею, больно храбрый!
– Если не думать об этом, то и не упадешь! – ответил Руди.
Родня мельника в Интерлакене, у которой гостили мельник и Бабетта, пригласила Руди заглянуть к ним, он ведь был из того же кантона, что и их родственник. Руди был очень рад их предложению, удача сопутствовала ему, как она всегда сопутствует тем, кто полагается на самого себя и не забывает: «Господь Бог дает нам орехи, но не колет их для нас».
И в доме родственников мельника Руди приняли как члена семьи, провозгласили тост в честь лучшего стрелка, и Бабетта чокнулась с ним, а Руди поблагодарил за добрые слова.
Ближе к вечеру все отправились на прогулку вдоль нарядных гостиниц под старыми ореховыми деревьями, и вокруг было так много народу, что Руди пришлось предложить Бабетте руку. Он сказал, что очень рад знакомству с людьми из Во. Кантоны Во и Вале – добрые соседи. И в своей радости он был так искренен, что Бабетта решила пожать ему за это руку. Им показалось, что они давным-давно знакомы. И какой же она была забавной, эта маленькая, хорошенькая девушка! Как же мило она вышучивала нелепые и вычурные наряды иностранок и их походку, думал Руди, но делала она это по-доброму, ведь они могут оказаться очень порядочными людьми, да-да, милыми и хорошими. Бабетта это понимала, у нее была крестная, благородная английская дама. Восемнадцать лет назад, когда Бабетту крестили, та пребывала в Бе. Она подарила Бабетте дорогую булавку, которую Бабетта до сих пор носит на груди. Дважды крестная мать писала ей письма, а в этом году они собираются встретиться с ней и двумя ее дочерьми, старыми девами, им уже под тридцать, здесь, в Интерлакене, сказала Бабетта. Бабетте же было всего восемнадцать лет.
Хорошенький ротик не останавливался ни на минуту, но все слова Бабетты казались Руди необычайно важными, и он в ответ рассказал ей все, что хотел рассказать, рассказал, как часто бывал в Бе, как хорошо изучил мельницу и как неоднократно наблюдал за Бабеттой, но она, конечно же, никогда не замечала его. И еще он рассказал о том, что когда в последний раз побывал на мельнице, переполненный самыми разными мыслями, которые не смеет сейчас высказать, они с отцом уже уехали, уехали далеко, но все-таки не так далеко, чтобы нельзя было перебраться через разделившую их стену и сократить путь.
Да, он сказал все это, и даже больше, он рассказал, как она ему нравится, и что ради нее, а вовсе не ради состязания он и приехал сюда.