Где-то наверху показались две серны, глаза Руди сверкнули, мысли приобрели новое направление, но он был недостаточно близко, чтобы быть уверенным в своем выстреле. Он поднялся выше, где между валунами росла лишь жесткая трава. Серны спокойно гуляли по снежному полю, Руди ускорил шаг. Вокруг него сгущался туман, и внезапно он оказался перед крутой скалистой стеной. Начался проливной дождь.
Руди почувствовал сильную жажду, голова его горела, тело сотрясалось от озноба. Он схватился за свою охотничью фляжку, но она была пуста – он даже и не вспомнил о том, что ее надо наполнить, когда бросился в горы. Никогда прежде его не брала никакая хворь, но сейчас ему стало казаться, что он болен, он чувствовал усталость, ему хотелось броситься на землю и уснуть, но повсюду струились водные потоки, и Руди попытался взять себя в руки. Все окружающее стало терять четкие очертания. Внезапно на его пути встал совсем недавно построенный низенький дом, которого он никогда прежде не видел – у самой скалы. В дверях стояла молодая девушка, ему показалось, что это дочка учителя Анетта, которую он когда-то поцеловал в танцевальном классе, но это была не Анетта, и тем не менее он видел эту девушку прежде, может быть, у Гриндельвальда, в тот вечер, когда возвращался домой после соревнования в Интерлакене.
– Что ты тут делаешь? – спросил он.
– Я тут живу! – ответила она. – Пасу свое стадо.
– Стадо? Где же оно пасется? Здесь только снег и камни.
– Все-то ты знаешь! – сказала она и рассмеялась. – Вот здесь позади меня, если спуститься чуть ниже, есть прекрасное пастбище. Там и пасутся мои козы! Я за ними хорошо слежу, ни одна не отобьется от стада. Своего никому не отдам.
– А ты храбрая! – сказал Руди.
– Ты тоже не промах, – ответила она.
– Если у тебя есть молоко, то угости меня! Я очень хочу пить.
– У меня есть кое-что получше молока, – сказала она, – сейчас принесу. Вчера тут проходили путники с проводником, они забыли полбутылки вина. Ты такого, наверное, никогда не пробовал. Они за ней не вернутся, а я не пью вино, так что выпей ты.
Она принесла вино, налила его в деревянную кружку и подала Руди.
– Доброе вино, – сказал он, – никогда в жизни не пробовал такого согревающего, прямо-таки огненного напитка.
Глаза у него засверкали, он повеселел, огонь пробежал по жилам, казалось, все горести и тяготы куда-то отступили, в нем снова забурлила жизнь.
– А ведь ты Анетта, дочка учителя! – воскликнул он. – Поцелуй меня!
– Хорошо, но дай-ка мне красивое кольцо, которое у тебя на пальце.
– Мое обручальное кольцо?
–Да-да, его,– ответила девушка, налила еще вина в бокал, поднесла его к губам Руди, и он выпил. В крови его заструилась радость жизни, весь мир принадлежал ему, так стоит ли горевать? Все на свете существует для нашего наслаждения и счастья. Река жизни – это поток радости, отдаться ему, нестись с ним – вот блаженство. Он посмотрел на молодую девушку, это была Анетта и все же неАнетта, и еще менее она была похожа на встретившуюся ему уГриндельвальда призрачную девушку-тролля, как он назвал ее. Девушка, которая сейчас стояла перед ним, была свежей, как только что выпавший снег, пышной, как альпийская роза, и легкой, словно козленок, и тем не менее созданной из ребра Адама, такого же человека, как иРуди. И он заключил ее в объятия, заглянул в ее удивительные, ясные глаза, лишь секунду это продолжалось, и попробуйте объяснить, рассказать, облечь в слова это мгновение! Исполнился ли он духовной жизни или почувствовал холод смерти, был ли он вознесен к небесам или же низвергнут в бездонную, смертельную ледяную расщелину, на самую глубину. Вокруг него возвышались ледяные стены, словно построенные из сине-зеленого стекла, повсюду зияли входы в бездонные пещеры, и капли воды звучали как колокольчики, жемчужно-ясные, сверкающие бело-голубыми огоньками. Ледяная дева поцеловала его, смертельный холод пронзил все его тело, он вскрикнул от боли, рванулся в сторону, качнулся и упал, в глазах у него почернело, но вскоре он снова обрел зрение. Злые силы сыграли с ним жестокую шутку.
Альпийская девушка исчезла, исчезла и таинственная хижина, вода стекала по голой скале, повсюду лежал снег. Руди дрожал от холода, он промок до костей, его кольцо пропало, обручальное кольцо, подарок Бабетты. Ружье валялось на снегу рядом с ним, он поднял его, хотел выстрелить, оно дало осечку. Влажные тучи лежали в расщелине, точно твердые снежные массы. Головокружение стерегла обессилевшую жертву, и под ней в глубокой пропасти раздался звук падающего камня, который, оторвавшись от скалы, разбивает и сокрушает все, что встает на его пути.
– С этими людьми одни сплошные неприятности, – сказала комнатная кошка кухонной кошке. – Бабетта с Руди снова поссорились. Она плачет, а он, наверное, уже и забыл о ней.
– Не нравится мне это, – отвечала кухонная кошка.
– Да и мне тоже, – согласилась комнатная кошка, – но я не собираюсь расстраиваться. Бабетта может стать невестой рыжих бакенбардов! Он, кстати, тоже не был здесь с того вечера, когда хотел забраться в дом.
Злые силы шутят с человеком – и вжизни вокруг него, и внутри него. Руди испытал это на себе и задумался. А что же произошло с ним и внутри него там, на вершине горы? Это все ему привиделось или он погрузился в горячечный сон? Прежде он никогда не знал лихорадки и вообще не болел. Осуждая Бабетту, он постарался заглянуть себе в душу. Он вспомнил о страшных метаниях в своем сердце, о горячем фёне, который совсем недавно вырвался из его сердца наружу. Может ли он открыть Бабетте все, всякий свой замысел, который в момент искушения он мог бы привести в исполнение? Кольцо ее он потерял, и именно благодаря этой потере она и обрела его снова. А могла бы она открыться ему? Казалось, его сердце разрывается на части, когда он думал о ней. В его душе проснулось так много воспоминаний. Он видел ее перед собой как живую – веселым, резвым ребенком. Ласковые слова, которые Бабетта когда-то говорила ему от всего сердца, проникали в его душу солнечными бликами, и вскоре они все вместе засияли, как целое солнышко. Она должна открыться ему, иначе невозможно. Он пришел на мельницу, и вот они добрались до исповеди, началось все с поцелуя и закончилось тем, что во всем виноват Руди, самая его страшная ошибка состоит в том, что он позволил себе усомниться в верности Бабетты, как же это гадко с его стороны! Такое недоверие, такая вспыльчивость могли ввергнуть их в беду. Да-да, именно так! И поэтому Бабетта прочитала Руди небольшую нотацию, которая ей самой чрезвычайно понравилась, и выглядела она при этом очаровательно, и тем не менее в одном Руди был совершенно прав: родственник крестной матери был пустым болтуном! Она, конечно же, сожжет ту книгу, которую он ей подарил, и вообще не оставит себе никакой памяти о нем.
– Ну вот все и уладилось! – сказала комнатная кошка. – Руди вернулся, у них все сладилось, и это самое большое счастье, как они говорят.
– А я вот сегодня ночью, – сказала кухонная кошка, – слышала, как крысы говорили, что величайшее счастье – это наесться сальных свечей и иметь вдоволь прогорклого сала. И кому мы будем верить: крысам или влюбленным?
– Никому не будем верить, – ответила комнатная кошка. – Так как-то надежнее.
Величайшее счастье Руди и Бабетты было у них впереди, их ожидал самый прекрасный день – день свадьбы.
Но свадьба должна была состояться не в Бе и не в доме мельника. Крестная мать пожелала, чтобы свадьбу отпраздновали у нее, и чтобы венчание прошло в очаровательной маленькой церкви в Монтрё. Мельник не стал возражать крестной матери, он один знал, что именно та собирается подарить новобрачным – ее подарок уж точно стоил маленькой уступки. День свадьбы был определен. Уже накануне вечером все должны были поехать в Вильнёв, чтобы рано утром на пароходе отправиться в Монтрё, где дочери крестной матери должны были нарядить невесту.
– Второй-то день, наверное, тут в доме отпразднуют, – предположила комнатная кошка. – Иначе ни одного «мяу» за всю эту историю не дам.
– Не сомневайся, тут точно будет праздник! – сказала кухонная кошка. – Уток уже зарезали, голубям шеи свернули, и там вот на стене висит целая туша. У меня даже зубы зачесались при виде таких угощений. Завтра они уедут.
Да, завтра!
А сегодня Руди с Бабеттой в последний раз как жених с невестой сидели на мельнице.
Над их головой полыхало альпийское сияние, звенели вечерние колокола, Дети солнечных лучей пели: «Желаем вам счастья!»
Солнце зашло, облака опустились в долину Роны, окруженную высокими горами. Дул южный ветер, ветер изАфрики, овевая высокие Альпы, фён, разрывающий в клочья облака, и когда ветер долетал до долины, на мгновение все вокруг стихало, клочья облаков собирались в какие-то фантастические образы и повисали между поросшими лесом горами вдоль быстрой реки Роны. В их контурах угадывались то какие-то морские обитатели первобытного мира, то парящий в небе орел, то прыгающие по болоту лягушки. Облака спускались вниз к бурному потоку, они, казалось, плыли по нему, и все-таки плыли по воздуху. Поток нес с собой вырванную с корнем ель, перед ней вихрем кружилась вода. Это была Головокружение, да и не одна, это они кружились в бурлящем потоке. Луна освещала снег на вершинах гор, темные леса и удивительные белые облака, ночные видения, духов природы. Крестьянин, живущий в горах, видит их через окно, они целой стаей плывут перед Ледяной девой. А она вышла из своего дворца-глетчера, села на утлое суденышко, на еловую ветку, и воды ледника понесли ее прямо на середину озера.
«Гости спешат на свадьбу», – шумело и пело в воздухе и воде.
Видения и тут, и там.
И снится Бабетте странный сон: она замужем за Руди, и уже очень давно. Он ушел охотиться на серн, а она сидит дома, и в гостях у нее молодой англичанин с золотистыми бакенбардами. Взгляд его такой нежный, и слова его обладают какой-то колдовской силой, он протянул руку, и ей пришлось пойти за ним. Они вышли из дома. И стали спускаться все ниже и ниже. Бабетте казалось, что на сердце ее опустилась тяжесть, и с каждой минутой ей становилось все тяжелее. Она согрешила против Руди, и согрешила против Бога. Внезапно она оказалась в полном одиночестве, платье ее было изорвано терновником, волосы покрыла седина. Преодолевая страдание, она подняла взгляд вверх, на краю горы увидела Руди, протянула к нему руки, не смея назвать его имя или попросить о прощении, да и толку в этом не было бы никакого. Ибо вскоре она поняла, что это не он, а лишь его охотничья куртка и шляпа висят на альпенштоке – охотники делают такое чучело, чтобы обманывать серн. Страдая от бесконечной боли, Бабетта стенала: «Господи, лучше