бы мне умереть в день моей свадьбы, в самый счастливый день моей жизни! Боже, это было бы милостью для меня, счастьем всей моей жизни! Пусть случится лучшее для нас с Руди! Никто не знает своего будущего!» И забыв Бога, Бабетта в отчаянии бросилась в глубокую пропасть. Оборвалась струна, затих печальный звук…
Бабетта проснулась. Сон кончился и стерся из памяти, но она знала, что ей снилось что-то ужасное и что ей снился молодой англичанин, которого она несколько месяцев не видела и о котором даже не думала. Может быть, он до сих пор в Монтрё? Не увидит ли она его на свадьбе? Тень улыбки скользнула по ее хорошенькому личику. Брови нахмурились, но глаза скоро повеселели и засверкали. Солнце так ярко сияло на улице, а на завтра назначена их с Руди свадьба.
Когда Бабетта спустилась в гостиную, Руди уже был там, и вскоре все отправились в Вильнёв. Руди и Бабетта были так счастливы, да и мельник тоже. Он пребывал в прекраснейшем настроении и все время смеялся – хороший отец, добрая душа.
– Ну вот, теперь мы хозяева в доме, – сказала комнатная кошка.
Еще до наступления вечера веселая компания из трех человек добралась до Вильнёва и пообедала. Мельник уселся в кресле со своей трубкой и задремал. Жених с невестой рука об руку отправились гулять, вышли из города и пошли по дороге, мимо поросших кустарниками скал, вдоль берега сине-зеленого глубокого озера. Серые стены и мощные башни Шильонского замка отражались в чистой воде. Маленький остров с тремя акациями был совсем близко, казалось, кто-то бросил на воду букет.
– Как же там, наверное, чудесно, – сказала Бабетта.
У нее снова возникло сильное желание оказаться там, и желание это можно было тут же осуществить. У берега была привязана лодка, и отвязать ее было легко. Поблизости никого не было, так что и разрешения не у кого было спрашивать. Они сели в лодку. А уж грести Руди умел.
Весла, словно рыбьи плавники, с легкостью двигались в уступчивой воде, такой послушной и тем не менее такой неукротимой, чего только она не носит на своей спине, чего только не готова поглотить с милой улыбкой, она – сама нежность и тем не менее внушает страх своей всесокрушающей силой. Позади лодки, которая за несколько минут доставила Бабетту и Руди к островку, остался пенистый след. Они сошли на берег. Места здесь едва хватало, чтобы танцевать вдвоем.
Руди сБабеттой сделали два-три тура, а потом уселись на скамеечку под ветвями акации, посмотрели друг другу в глаза, взялись за руки, и все вокруг засияло в лучах заходящего солнца. Еловые леса на горных склонах окрасились лиловым светом, напоминая о цветущем вереске, а между деревьями выступы скал светились, будто освещенные изнутри. Облака окрасились в алый цвет, все озеро казалось свежим, ярким розовым лепестком. Но вот постепенно на снежные вершины Савойских гор стали опускаться темно-синие тени, а самая высокая вершина засветилась, точно раскаленная лава, напоминая о времени образования этих гор, когда огненные массы поднялись из недр земли и еще не успели остыть. Это было альпийское сияние, подобного которому ниРуди, ниБабетта прежде не видели. Покрытый снегом хребет Дан-дю-Миди сверкал, как полная луна, возвышаясь над горизонтом.
– Какая красота! Какое блаженство! – воскликнули оба.
–Большего счастья на земле я ипредставить себе не могу!– сказал Руди.– В такой вечер, как сегодня, проживаешь целую жизнь! Как часто мне доводилось ощущать всю полноту счастья, вот так, как сейчас, и думать, что, если сейчас жизнь оборвется, как же я все-таки был счастлив в этом благословенном мире! И день заканчивался, и начинался новый, и мне казалось, что он еще прекраснее. Господь бесконечно добр к нам, Бабетта.
– Я так счастлива, – прошептала она.
– Большего счастья на земле я представить себе не могу, – повторил Руди.
И с Савойских гор, и с Швейцарских гор доносился звон вечерних колоколов, на западе на фоне золотого сияния возвышались иссиня-черные Юрские горы.
– Да дарует тебе Господь все самое прекрасное и все самое светлое в жизни! – воскликнула Бабетта.
– Так и будет, – ответил Руди. – Завтра все это у меня будет! Завтра ты станешь моей! Моя милая, прелестная жена!
– Лодка! – внезапно воскликнула Бабетта.
Лодка, на которой они должны были вернуться на берег, отвязалась, и ее стало относить от острова.
– Я догоню ее! – воскликнул Руди.
Он сбросил одежду, стянул сапоги, прыгнул в озеро и, рассекая воду сильными гребками, поплыл за лодкой.
Прозрачные, сине-зеленые воды ледника были холодными и глубокими. Руди бросил взгляд вниз, только один взгляд, и ему показалось, что где-то внизу, сверкая и искрясь, прокатилось кольцо – похожее на то обручальное, которое он потерял. И вдруг кольцо стало расти и превратилось в мерцающий круг, внутри которого светился прозрачный ледник. Вокруг зияли провалы темных ущелий, и капли воды звучали как колокольчики, жемчужно-ясные, искрящиеся бело-голубыми огоньками, и за секунду перед ним промелькнула картинка, на описание которой нам бы потребовалось много длинных слов. Молодые охотники, молодые девушки, мужчины и женщины, когда-то давным-давно провалившиеся в расщелины ледников, предстали перед ним, они смотрели на него, они улыбались ему, и откуда-то со дна доносился звон церковных колоколов из погребенных под лавинами городов, прихожане преклоняли колена под сводами церквей, осколки льда складывались в органные трубы, горные потоки исполняли торжественную песню. Ледяная дева сидела на светлом, прозрачном дне, она поднялась навстречу Руди, поцеловала его ноги, и по его членам пробежал ледяной холодок, он как будто почувствовал удар электрического тока – лед и пламя! Отделить одно от другого при кратком прикосновении невозможно.
– Мой! Мой! – звучало вокруг него и внутри него. – Я поцеловала тебя, когда ты был ребенком! Поцеловала в губы! Теперь я целую твой палец на ноге и твою пятку, ты теперь весь мой!
И Руди погрузился в прозрачную голубую воду.
Все вокруг стихло, колокола замолчали, последние звуки замерли, когда исчез последний отблеск пламеневших облаков.
– Мой! – прозвучало где-то в глубине. – Мой, – звучало в вышине, откуда-то из бесконечности.
Блажен вознесшийся от любви к любви – от любви земной к любви небесной.
Оборвалась струна, затих печальный звук… Ледяной поцелуй смерти отвоевал бренное тело, пролог закончился, чтобы могла начаться драма жизни, диссонанс разрешился гармонией.
Вы скажете, что это печальная история?
Бедная Бабетта! Для нее это был ужасный час! Лодку относило все дальше и дальше. На берегу никто не знал, что жених с невестой отправились на островок. Приближался вечер, облака опускались к земле, темнело. В полном одиночестве она стояла на берегу и стонала от отчаяния. Разыгралась непогода. Над Юрой, над Швейцарскими горами и над Савойскими сверкали молнии, они вспыхивали со всех сторон – одна за одной, и раскаты грома следовали один за другим – все сливалось в одно представление длиною в несколько минут. Всполохи молний сверкали, как солнечные лучи, в их свете было видно каждую виноградную плеть, словно в полдень, и вскоре после этого снова наступала кромешная тьма. Молнии переплетались, ломались зигзагами, ударяли прямо в озеро, они сверкали со всех сторон, а рокот грома еще усиливался благодаря эху гор. На берегу рыбаки вытаскивали лодки на берег, все живые создания спешили где-нибудь укрыться. И тут хлынул ливень.
– И куда это Руди и Бабетта подевались в такую непогоду? – думал мельник.
Бабетта сидела, скрестив руки, опустив голову, онемев от тоски, от плача и от стенаний.
– На самом дне! – прошептала она. – Он внизу, как будто под ледником.
Ей вспомнилось то, что Руди рассказывал о смерти своей матери, о том, что он выжил, когда его безжизненное тело достали из трещины в глетчере.
Ледяная дева все-таки заполучила его!
Сверкнула ослепительная молния, казалось, что солнце осветило белый снег. Бабетта вскочила, все озеро внезапно приподнялось, точно сверкающий ледник. Посреди него стояла Ледяная дева, царственная, светящаяся бледно-голубым светом, ослепительная, а у ее ног лежало тело Руди.
– Мой, – произнесла она.
И все опять погрузилось в кромешную тьму, где был лишь один дождь.
– Как ужасно! – простонала Бабетта. – Почему он должен был умереть перед самым счастливым днем в нашей жизни? Господи! Просвети мой ум! Просвети мое сердце! Не уразуметь мне твоих путей! Ты Господь, всемогущий и мудрый!
И Господь просветил ее сердце. Проблеск воспоминания, милостью Божьей дарованный луч, о том, что ей снилось прошлой ночью, осветил всю ее душу, и она вспомнила, чего просила у Бога: лучшего для себя и для Руди.
– Горе мне! Неужели росток греха таился в моем сердце? Неужели мой сон был пророчеством о будущем, и струна в Интерлакене должна была оборваться ради моего спасения? О, я несчастная!
Так она плакала и скорбела в кромешной тьме. Среди глубокой тишины, казалось, еще звучали слова Руди, последние его слова: «Большего счастья на земле я представить себе не могу». Он произнес их, когда его переполняло счастье, теперь они звучали в пучине боли.
Прошло несколько лет. Озеро и его берега радуют взгляд. На лозе завязываются пышные гроздья винограда, по озеру проплывают пароходы с развевающимися флагами. Прогулочные лодки под двумя парусами парят над поверхностью воды, будто белые бабочки. Открыта железная дорога через Шильон, она идет далее в долину Роны. На каждой станции выходят путешественники из разных стран, достают путеводители в красном переплете и выясняют, какие именно замечательные места им следует осмотреть. Они посещают Шильонский замок, смотрят на озеро, на островок с тремя акациями и читают в путеводителе о женихе и невесте, которые однажды вечером, в 1856 году, отправились туда, о смерти жениха и о том, что «лишь на следующее утро на берегу услышали отчаянные крики невесты».