Генеральша вела дневник, писала там о каждом рауте, о каждом бале, на котором побывала, обо всех иноземных гостях. Страницы были украшены визитными карточками дипломатов и самых знатных особ. Генеральша очень гордилась своим дневником, начала она его давно и записи делала в разное время: когда скучала, когда мучилась головной болью, но иной раз и светлыми ночами, то бишь когда происходили придворные балы. Эмилия впервые побывала на придворном балу; маменька тогда надела светло-красное платье с черным кружевом – на испанский манер. Дочка была в белом, вся такая чистая, такая изысканная! Зеленые шелковые ленты, словно камышинки, трепетали в ее золотых кудрях, украшенных венком из белых водяных лилий. Глаза ясные, голубые, ротик прелестный, алый – вылитая русалочка, краше на всем свете не найдешь. Трое принцев танцевали с нею, то бишь сначала один, потом другой и третий; генеральша на целых восемь дней забыла о своих мигренях.
Но первый бал оказался, разумеется, не последним, и Эмилии это было невмоготу; хорошо, что настало лето с его отдохновением и свежим сельским воздухом. Семейство получило приглашение в замок старого графа.
При замке был сад, да какой! Одна часть совершенно как в старину – чопорные живые изгороди, похожие на зеленые ширмы, в которых тут и там проделаны окошки; самшит и тис, подстриженные в форме звезд и пирамид; большие, выложенные ракушками гроты, из которых струилась вода, и повсюду статуи из тяжелого прочного камня, что сразу видно по их одеждам и лицам; затейливые клумбы, все разные – то рыбы, то щиты с гербами, то вензеля. Настоящий французский сад. А как выйдешь из него, сразу попадаешь словно в привольный свежий лес, где кусты и деревья растут как вздумается, и оттого все они большие, пышные; трава зеленая, и по ней можно ходить. Однако ж и здесь все расчищено, подстрижено, ухожено, упорядочено, ведь это тоже сад, только английский.
– Старое время и новое время! – сказал граф. – Они так плавно перетекают здесь друг в друга! Через два года и дом тоже обретет должный вид, преобразится, станет красивее, лучше. Я покажу вам чертежи, и архитектора вы увидите, нынче он приглашен к обеду!
– Прелестно! – воскликнул генерал, конечно же, по-французски.
– Райское место! – сказала генеральша. – А там у вас рыцарский замок?!
– Это мой птичник! – отвечал граф. – В башне живут голуби, во втором этаже – индюшки, а внизу распоряжается старая Эльса, у нее там полным-полно постояльцев, и все устроены наилучшим образом: куры-несушки отдельно, квочки с цыплятами тоже, ну а для уток есть особый выход к воде.
– Прелестно! – повторил генерал.
И они все вместе отправились смотреть эту роскошь.
Старая Эльса стояла посреди нижнего зала, а подле нее – архитектор, Георг. Он и малышка Эмилия встретились после долгих лет, встретились в птичнике.
Да-да, Георг, собственной персоной, красавец хоть куда! Лицо открытое, решительное, волосы черные, блестящие, на губах улыбка, словно бы говорящая: меня на мякине не проведешь, я вас насквозь вижу. Старая Эльса скинула свои деревянные башмаки, осталась в одних чулках – из уважения к знатным гостям. Куры кудахтали, петух кукарекал, утки крякали наперебой. А хрупкая бледная девушка, подружка детских лет, дочь генерала, зарделась как маков цвет, бледности на щеках словно и не бывало, глаза широко открылись от изумления, рот тоже открылся, хотя не говорил ни слова, – ну может ли молодой человек желать большего от юной дамы, коли они не состоят в родстве и даже никогда прежде друг с другом не танцевали? Эмилия и архитектор в самом деле никогда друг с другом не танцевали.
Граф пожал юноше руку и представил его гостям:
– Наш юный друг, господин Георг, не вовсе вам незнаком, а?
Генеральша сделала книксен, дочка хотела было протянуть ему руку, но не решилась.
– Малыш Георг! – сказал генерал. – Наш давний сосед! Прелестно!
– Вы стали совершенно как итальянец! – воскликнула генеральша. – Наверное, и по-итальянски говорите не хуже тамошних жителей?
Генеральша пела на этом языке, но говорить на нем не умела, пояснил генерал.
За обедом Георг сидел справа от Эмилии. К столу она подошла об руку с генералом, а генеральша – об руку с графом.
Георг без умолку рассказывал, и рассказывал хорошо, он был поистине душою общества, хотя эту роль вполне мог бы сыграть старый граф. Эмилия притихла, вся обратившись в слух, глаза ее блестели.
Но она ничего не говорила.
Потом они с Георгом стояли на веранде, среди цветов, под сенью пышных розовых кустов. Георг снова заговорил, снова первым взял слово.
– Спасибо вам за доброту к моей старушке-матери! – сказал он. – Я знаю, в ту ночь, когда умирал мой отец, вы пришли и оставались с нею, пока глаза его не закрылись навеки. Спасибо вам! – Он схватил руку Эмилии и поцеловал, благо повод для этого был самый подходящий.
Девушка залилась краской, однако сжала в ответ руку Георга и устремила на него взгляд своих прекрасных голубых глаз.
– Ваша матушка была добрая душа! А уж как она вас любила! Давала мне читать все ваши письма, я словно бы хорошо вас знаю. Вы так привечали меня, когда я была маленькая, дарили мне рисунки…
– Которые вы рвали на мелкие клочки! – докончил за нее Георг.
– Нет-нет, мой замок, тот, на рисунке, я храню до сих пор!
– Теперь я могу построить его на самом деле! – воскликнул Георг, и от этих слов его самого бросило в жар.
Генерал с генеральшей сидели в своих комнатах и говорили о сыне привратника. Да, молодой человек и двигался изящно, и мысли свои выражал умело, искусно.
– Он бы мог стать домашним учителем! – объявил генерал.
– Талант! – только и произнесла генеральша.
В это чудесное лето Георг часто наезжал в графский замок. Если он не мог приехать, по нем скучали.
– Как щедро одарил вас Господь, не то что нас, бедных! – говорила ему Эмилия. – Вы это цените?
Георгу льстило, что красивая юная барышня восхищается им, ведь он считал ее необычайно одаренной.
А генерал все больше уверялся, что господин Георг уж никак не дитя подвала.
– Матушка его была очень славная женщина! – говорил он. – Я задолжал ей надгробный памятник.
Лето миновало, настала зима, а разговоры о господине Георге не умолкали. Он всюду был желанным гостем, самые высокопоставленные круги оказывали ему благосклонный прием. Генерал встречал его на придворных балах.
Дома у генерала тоже готовился бал в честь малышки Эмилии. Не пригласить ли и господина Георга?
– Кого приглашает король, того и генералу пригласить незазорно! – объявил генерал и, право слово, на целый дюйм поднялся над полом.
Георга пригласили, и он пришел; прибыли также принцы и графы – танцоры один лучше другого. Но Эмилия станцевала лишь первый танец, да вот беда, ненароком подвернула ножку, ничего опасного, однако ж болезненно, из осторожности пришлось ей отказаться от танцев и только смотреть на других. Она сидела и смотрела, а архитектор стоял рядом.
– Вы, глядишь, целый собор Святого Петра ей хотите преподнести? – мимоходом обронил генерал с необычайно доброжелательной улыбкой.
Тою же доброжелательной улыбкой он встретил господина Георга и несколько дней спустя. Молодой человек явно пришел поблагодарить за приглашение на бал. Разве могло его привести сюда что-то иное? Да-да, могло, и совсем иное, поразительное, ошеломляющее! Генерал своим ушам не поверил – какая дерзость! Неимоверное нахальство, немыслимое!
Георг пришел просить руки малышки Эмилии.
– Послушайте! – Генерал кипел от возмущения. – Я совершенно вас не понимаю! Что вы такое говорите? Что вам нужно? Я вас не знаю! Сударь, да как вы смели явиться в мой дом? Мне остаться здесь или я могу уйти? – И он выпятился к себе в спальню и заперся на ключ, бросив юношу одного.
Георг постоял минуту-другую и пошел к выходу, а отворивши дверь, увидел в коридоре Эмилию.
– Папенька дал ответ?.. – дрожащим голосом спросила она.
Георг стиснул ее руку.
– Он убежал от меня… Ну да ничего, все уладится!
В глазах Эмилии блестели слезы, в глазах юноши светились уверенность и бодрость, а солнце озаряло их обоих, дарило им свое благословение.
Генерал у себя в комнате отнегодовал, то бишь еще немножко кипел, выпуская пары: «Сумасбродство! Привратницкая чушь!..»
Часу не прошло, а генеральша из собственных уст генерала узнала обо всем и призвала к себе Эмилию, чтобы поговорить с глазу на глаз.
– Бедная деточка! Так оскорбить тебя! Оскорбить нас! У тебя слезы на глазах, но они тебе к лицу! В слезах ты очень похожа на меня в день моей свадьбы. Поплачь, дорогая!
– Я буду плакать, – сказала Эмилия, – раз ни ты, ни папенька не хотите сказать «да»!
– Дитя! – воскликнула генеральша. – Ты захворала! Ты бредишь! А у меня снова ужасно болит голова. Столько бед на нашу голову. Не дай матери умереть, Эмилия, другой у тебя не будет!
Глаза генеральши увлажнились, о своей смерти она не могла думать без слез.
В газете под рубрикой «Назначения» было напечатано: господин Георг получил звание профессора, пятый класс под восьмым нумером.
– Жаль, родителей его нет в живых, не могут они это прочитать, – говорили в семействе нового привратника, которое теперь занимало подвал в генеральском доме; они знали, что профессор родился и вырос в этих самых стенах.
– Теперь его включат в налоговый реестр! – заметил муж.
– Разве это мало для того, кто вырос в бедности! – вскричала жена.
– Восемнадцать ригсдалеров в год! Деньги и впрямь большие!
– Да я про высокое положение! – сказала жена. – Деньги эти для него чепуха, он их сколько хочешь заработает! Поди, и женится на богачке. Будь у нас дети, муженек, наш сынишка тоже мог бы стать архитектором и профессором.
В подвале о Георге говорили по-хорошему, как и на втором этаже – старый граф позаботился.