Я сочиняю здесь симфоническую поэму[94]. Пролей несколько слез!
К А. П. Мерклинг
Тифлис. 28 сентября 1890 года.
Голубушка Аня, как всегда, виноват перед тобой. Давно уже получил твое письмо и вот уже почти две недели собираюсь отвечать. Представь себе, что здесь я еще менее нахожу времени для писем. Причина та, что утром занимаюсь, а от 12 часов до глубокой ночи веду рассеянную и кутильную жизнь. Погода стоит чудная, люди здесь премилые. Все мои здесь процветают, всяких веселостей здесь очень много, и, представь, несмотря на все это, я в тайне души предаюсь довольно черной меланхолии.
У меня есть задатки ипохондрии, и я боюсь, что они когда-нибудь разовьются во что-нибудь скверное. Чего мне печалиться? Настоящее хорошо, в будущем предстоит постановка оперы, которой я горжусь, вообще все обстоит благополучно, – а я чем-то недоволен, предаюсь тайной, но мучительной мерлихлюндии, тоскую… Почему это? Ей-богу, не понимаю. Впрочем, вероятнее всего, что это мой скверный желудок и что я здесь слишком много ем и пью. Все это между нами, а то ведь мои братья сейчас начнут беспокоиться обо мне.
К П. И. Юргенсону
3 октября 1890 года.
Посылаю тебе, душа моя, письмо Алексея с приложением объявления о весьма подходящем имении к моим маленьким средствам. Нельзя ли попытаться достать 8 тысяч, ну хоть у X., с обязательством на 4 года? Несмотря на оскудение в доходах вследствие разорения Н. Ф., 8000 в 4 года я заплатить могу. Разумеется, ты можешь мне очень помочь своим ручательством. Господи, неужели в Москве не найдется ни одного туза, который бы мог раскошелиться для меня на 8000??? Можно ведь и проценты обещать. Если это глупо, то забудь про мою просьбу, но мне почему-то кажется, что именно X. скорее, чем кто-либо, даст деньги. А если и откажет, то ведь обиды никакой нет. Можно обеспечить долг имением же в полной уплате.
Прости, что навязываю новые хлопоты, но уж очень хочется не упускать случая.
К П. И. Юргенсону
Тифлис. 14 октября 1890 года.
<…> Я очень рад твоей мысли издать мои романсы в томах, но прошу мне дать одну корректуру, последнюю.
Интересуюсь знать, как ты отнесся к моему письму, в коем я вздумал просить тебя занять у X. Письмо это написано сгоряча, и если ничего из моей фантазии не выйдет, то нисколько не буду сетовать. Благоразумнее не покупать и довольствоваться наймом. Конечно, оно очень приятно быть собственником, но иметь на шее долг – отрава этому удовольствию.
Приглашение Патти есть позор и грубая ошибка. Патти с муз. обществом ничего общего не имеет, и приглашение подобных соловьев есть дело Шостаковского, а никак не серьезного симфонического учреждения. Лучше погибать в борьбе с равнодушием публики, чем компрометировать достоинство Р. М. О. По-моему, лучше эти 8000 дать Иоахиму, д’Альберу, Колонну и другим первоклассным дирижерам и виртуозам, менее Патти способным привлечь публику, но зато делающим обществу честь своим участием, чем наживать тысячи рублей путем унижения и подражания Шостаковскому.
Зилоти имел здесь огромный успех, но не в смысле материальном. Впрочем, он сам тебе расскажет. Я выезжаю отсюда 22-го октября, заеду на один день в Таганрог и, вероятно, 28 или 29 буду в Москве. По старой привычке остановлюсь все-таки в моск. гостинице. Прости, что не пользуюсь твоим милым предложением остановиться у тебя, – но мне как-то Москва не Москва, если я не нанюхаюсь в ней трактирной атмосферой. Желательно в день приезда обедать у тебя с Баташей, Кашкиным и Зилоти. Если и Зверева пригласишь, очень буду рад. Я дирижирую здесь, 20-го, симфоническим концертом.
К П. И. Юргенсону
Тифлис. 15 октября 1890 года.
<…> Насчет балета, ей-Богу, не могу ни на что решиться. Вообще трудно в своем произведении выбрать «что лучше». Для меня все одинаково хорошо или скверно, смотря по тому, нравится ли мне или не нравится сочинение. В настоящем случае скажу, что «Спящая красавица» мне нравится вся от начала до конца. Самое простое решение вопроса: это награвирование полной партитуры. Но я знаю, что это слишком накладно. Остается печатать понемногу, номер за номером, руководствуясь тем, что больше публике нравится. Итак, прежде всего гравируй вальс, потом панораму, а затем по порядку из пролога: марш, танец фей, заключительную сцену. Из первого действия: pas d’action, вариацию красавицы и т. д. и т. д.
Во всяком случае, я отказываюсь составить из балета «сюиту». То, что сделал Энгель[95], есть попурри: этого я не хочу, а выбирать 4, 5, 6 номеров так, чтобы составилось самостоятельное симфоническое произведение – невозможно, или, по крайней мере, я этого не могу. Если ты хочешь именно сюиту, – то придется опять-таки к Зилоти обратиться. Он в прошлом году сделал подбор для двух сюит, но я затерял бумажку, на коей написано это. Я положительно против сюиты и стою за издание полного списка. Четвертую картину (лучшую по достоинству) придется напечатать целиком.
К П. И. Юргенсону
16 октября 1890 года.
<…> Ты, кажется, ошибаешься, что по печатным условиям императорского театра я не имею права отдавать оперу в Киев. Это запрещение относится только к частным петербургским сценам. Впрочем, Прянишникову написал и просил его справиться. Неблагоприятных отзывов из Киева я не боюсь, ибо уверен, что опера эта будет нравиться (разумеется, возможно, что грубо ошибаюсь!). Я был шесть недель тому назад в опере в Киеве и скажу тебе, что по постановке, ансамблю, качеству исполнителей Киев выше Москвы благодаря энергии и уму Прянишникова. К тому же он в безумном восторге от «Пиковой дамы» и ничего не пожалеет, чтобы все шло хорошо.
Я не отвечал тебе на вопрос, можно ли раздавать экземпляры «Пиковой дамы». По-моему, вообще артистам не следует отказывать. Критикам тоже можно давать, но прося их ничего не писать до первого представления. Вообще нельзя продавать в магазине, но ты по своему усмотрению можешь давать, кому угодно. Если, чтобы отделаться от приставаний, ты захочешь приступить теперь же к беспрепятственной продаже, – то я на это не согласен. Теперь уж первое представление недалеко.
Спасибо за хлопоты о даче-имении. Если можно будет сделать приобретение оной без особых жертв и трудностей, – я буду очень счастлив. Но если условия займа затруднительны – бог с ней!
К А. П. Мерклинг
Тифлис. 16 октября 1890 года.
Милая Аня, твои ежедневные письма доставляют мне много удовольствия, и, право, трудно выразить, какая ты милая. Однако теперь прекрати твои «Tagliche Uebungen», ибо я вскоре уезжаю. Завтра у меня первая репетиция большого симфонического концерта, через два дня еще одна, 20-го концерт, а 22-го я уезжаю. Заеду на один день в Таганрог, к Ипполиту, потом на несколько дней к себе и около 6-го буду иметь удовольствие обнять тебя. Смешно читать в письмах и газетах про вашу северную осень. Здесь солнце не сходит с горизонта, тепло, как у нас в июне, и невыразимо хорошо, ибо всего этого в меру. Солнце не печет, а только греет, ветра никакого, в Муштаиде лист начинает падать, – но от этого еще приятнее, ибо я люблю аромат павшего листа. Третьего дня мы ездили за город обедать. Обедали, конечно, на чистом воздухе, и что это была за прелесть!
Мерлихлюндия, о которой я тебе писал, у меня совершенно прошла. Не оттого ли она была, что я тогда задумывал новое сочинение, и это, быть может, были «les douleurs de l’enfantement»???
К Э. Ф. Направнику
Тифлис. 19 октября 1890 года.
Спасибо вам, дорогой друг, за труды и заботы о «Пиковой даме». Весьма рад, что Фигнер будет петь бриндизи в В-дур. Прошу вас переделывать неудобные тесситуры, как в партии Германа, так и в других, сколько угодно. Я заранее соглашаюсь на все, что вы найдете нужным изменить. В сцене смерти, если дело в какой-нибудь маленькой купюре, – то опять-таки вполне полагаюсь на вас, хотя, признаюсь вам, что это не особенно меня радует. Впрочем, поговорим при свидании. Я буду у себя в с. Фроловском 30 октября. Мне очень хотелось бы остаться там дней пять или шесть. По многим причинам мне это нужно. Но если вы находите необходимым, чтобы я приехал к 1-му числу, – разумеется, я готов.
20 октября Петр Ильич дирижировал концертом тифлисского отделения Рус. муз. общ., в котором были исполнены: 1) Сюита № 1. 2) Первая часть фп. сонаты, в исполнении И. М. Матковского. 3) Ария Ленского из «Евгения Онегина», исп. г. Кошицем. 4) Серенада для смычковых инструментов. 5) Парафраза из оп. «Евгений Онегин» Пабста и романс для фп., в исп. Матковского. 6) Романсы для пения, в исп. г. Соколова и 7) Увертюра «1812 г.» Весь вечер был рядом бесконечных оваций автору-дирижеру. Он был встречен подношениями венков и дирижерской палочки, а по окончании концерта, по газетным отчетам, «буквально засыпан цветами». Кроме того, ему был поднесен диплом на звание почетного члена тифлисского музыкального кружка и, между прочим, венок от персонала французской оперы, гастролировавшей тогда в Тифлисе, со знаменитейшим баритоном Большой Оперы в Париже, Лассалем, во главе.
После концерта устроен был парадный ужин в «Тифлисском артистическом обшестве» с бесконечным рядом речей и тостов, из коих наибольший успех имел стихотворный, соч. П. Опочинина:
Петру Ильичу Чайковскому
Прекрасен шум стозвучный моря,
Прекрасен леса дивный шум.
В них лепет ласки, вопли горя,
Мечты любви, тревога дум
Слились в одной волшебной песне;
Но во сто раз еще прелестней,
Еще волшебней силой чар
То море звуков, лес гармоний,
Что в ряде опер и симфоний
Твой славный гений дал нам в дар.
То грозной бурей поражая,
То тихой песнью слух лаская,
В них перед нами чередой
Проходит все: Полтавский бой,
Марии страсть, любовь Андрея,