но мало дисциплинированный. Все принимали меня там очень радушно и мило, но от этого нисколько мне не было легче, так что в Брюсселе я страдал вдвойне: и от волнения, и от тоски. В антракте Геварт[165] в качестве председателя общества вспомоществования артистов перед собранным оркестром сказал мне благодарственное приветствие и вообще обошелся весьма мило. Я отказался от гонорара ввиду благотворительной цели концерта, и это обстоятельство очень тронуло артистов. Как бы то ни было, но я с удовольствием уехал из Брюсселя.
<…> Здесь, несмотря на Панаму, производит некоторую сенсацию мое письмо, напечатанное в «Paris» по поводу статьи Ламуре о его успехах в Москве, в «Фигаро». Уезжаю через три дня. Придется посвятить их визитам, и сердце сжимается при этой мысли. Пожалуйста, пиши мне в Одессу.
Программа брюссельского концерта заключала в себе: 1) Сюиту № 3. 2) Фп. концерт, ор. 23, в исполнении пианиста Руммеля. 3) Пение. 4) Сюиту из «Щелкунчика». 5) Увертюру «1812 г.». 6) Фп. пьесы и 7) Элегию и вальс из струнной серенады.
Концерт прошел блистательно, и успех в публике и прессе был единодушный.
Письмо Петра Ильича в «Paris» было вызвано следующей статьей в «Фигаро» от 8 января 1893.
Музыкальное путешествие в Россию
Скоро г. Ламуре снова возьмет дирижерскую палочку, чтобы управлять исполнением восхитительного «Chant de cloche» г. Венсен д’Энди, одного из высших произведений нашей молодой музыкальной школы.
Едва передохнув, неутомимый, он снова выступит на эстраду. В то время, как его помощник, Камиль Шевильяр и д’Энди руководили репетициями, длившимися шесть недель, г. Ламуре совершал триумфальное путешествие в России, путешествие, которое стоит поведать и рассказ о котором представит для тех, кто помнит, любопытные аналогии, до малейших подробностей, с подробностями путешествия Берлиоза в 1847 году.
В первый раз солидное и почти официальное Императорское Русское музыкальное общество, содержащее две консерватории, приглашает французского дирижера управлять одним из многочисленных концертов, даваемых им в Петербурге и Москве.
До этой поры Германия одна поставляла туда выдающихся капельмейстеров и последним из них, наделавшим много шума своими причудами, был этот бедный Ганс фон Бюлов, который, говорят, теперь совсем лишился рассудка.
Состязание должно было быть горячим, но можно ли было сомневаться в результате его? Говорят, даже немецкие газеты склонили голову. Путешествие г. Ламуре была одна продолжительная овация, о которой можно дать понятие, приведя тост, немного пылкий, но искренний, г. Сафонова, директора Московской консерватории: «Я пью, – сказал он, – за первого французского капельмейстера, который предстал в этой стране с такой простотой и который купил свой успех без помощи смешных жестов и причуд некоторых… и т. д.», и тут поднялся свист по адресу Ганса фон Бюлова!
Московская публика была очень восторженна. – По окончании концерта г. Ламуре не мог сойти с эстрады; при всяком его движении, чтобы уйти, крики «браво» удерживали его на месте. И какие крики! Те, которые Берлиоз слышал сорок пять лет тому назад, как он их описывает в своих воспоминаниях: «Не уезжайте!.. Еще! Еще!., вы великий француз!., вы вернетесь!..»
Все это среди «браво» и грохота рукоплесканий, топота, криков по-французски и по-русски – самое трогательное смешение языков. Пришлось потушить люстры.
Историческое замечание это происходило в зале Дворянского собрания: «освистание» же Ганса фон Бюлова за обедом у г. Яковлева, камергера двора.
В Петербурге г. Ламуре дирижировал оркестром императорской оперы, что дало повод в течение репетиций самым забавным эпизодам; вот один из них:
Оркестры в России состоят большею частью из немцев. Отсюда две партии в оркестре: русская и немецкая, обыкновенно уживающиеся мирно, но оказавшиеся врагами в этом кронштадтском случае. – Закулисные слухи давно уже сделали известным публике, что г. Ламуре отбивает такт палочкой отнюдь не из леденца. С первого же дня г. Ламуре показал свой характер. Заметив, что встречает недовольство в некоторых исполнителях, он остановил репетицию и обратился с такою речью: «Некоторые из вас выказывают враждебность мне, потому что я француз, конечно!.. Если это повторится, я уйду!» Русские, пьяные от удовольствия слышать это, загрохотали, и репетиция без перерыва продолжалась, вызывая только такие легкие шутки: «Да это немец!» – когда Ламуре останавливал или удерживал то упрямого, то слишком ретивого скрипача.
В своей программе г. Ламуре, естественно, отвел широкую долю французской музыке (в Москве даже исключительно). «Фантастическая симфония» Берлиоза, «Scenes pittoresques» Массне, «Espana» Шабрие, «Валленштейн» д’Энди, «Норвежская рапсодия» Лало и проч. Интересная подробность: его просили не играть ни Сен-Санса, ни Делиба, хорошо уже и так знакомых русской публике.
Но великие мастера, Бетховен и Шуман, из-за этого не были забыты. Не был опущен и Вагнер, имеющий много поклонников и апостолов в России, но прелюдия к «Тристану» и увертюра к «Мейстерзингерам» не были еще известны русской публике.
И в этом заключается один из главных и наиболее прекрасных поводов гордости музыканта, которым мы кончаем статью. Слава байретского мастера долго – может быть, до сих пор – заставляла страдать мрачную и гордую душу великого русского пианиста, Антона Рубинштейна.
Для этого несравненного виртуоза было невьшосимо значение обновителя современной музыки. Так что, пока Рубинштейн был великим хозяином музыки в своем отечестве, для Вагнера все двери были заперты. Теперь Рубинштейн удалился и двери растворились.
Не забавно ли, что тот же жест послужил г. Ламуре, чтобы укрепить и вызвать французские симпатии, которые так долго ждали случая проявиться – и чтобы показать (imposer) нашим друзьям, авторитетом своего имени и своих трудов, славу немецкого художника!
Андре Морель.
Прочитав эту вздорную рекламу, Петр Ильич вскипел гневом и написал следующее возражение в газете «Paris» 13 января 1893.
Je viens de lire dans «le Figaro» de dimanche, un article de Monsieur Andree Maurel, intitule «Un voyage musical en Russie». II s’agit dans cet article de la tournee que M. Lamoureux vient de faire dans notre pays, ou il a remporte de grands succes, tant a Petersbourg qu’a Moscou.
Je ne puis que me rejouir de ce que les grandes qualites de M. Lamoureux aient ete justement appreciees chez nous, mais tout en у applaudissant je ne puis m’empecher de constater que M. Maurel n’a ete que fort insuffisamment renseigne sur 1’etat des choses musicales en Russie, et il serait desirable de rectifier certaines erreurs qui se sont involontairement glissees dans son article.
l-o. La musique de Wagner n’est rien moins qu’ignoree en Russie. Non seulement Antoine Rubinstein n’a jamais empeche sa propagation chez nous, mais c’est justement lui, le fondateur de la Societe Imperiale Musicale Russe en 1859, qui Га fait connaitre a notre public. Wagner lui meme vint en Russie en 1863 et у organisa dans les deux capitales de longues series de concerts, qui firent epoque. Depuis ce temps la musique du grand maitre allemand prit racine dans notre pays. Ses operas font depuis longtemps partie du repertoire des theatres imperiaux et des theatres de province. La Tetralogie у fut representee en 1888 et у produisit une grande sensation. Quant au repertoire symphonique en Russie, Wagner у tenait deja une bien large part dans un temps oh a Paris on ne connaissait pas encore son nom.
2-o. M. Lamoureux n’est pas le premier chef d’orchestre franc.ais qui ait ete convie par la Societe Imperiale Musicale russe pour diriger un de ses concerts, car M. E. Colonne lui a deja fait cet honneur il у a trois ans. Le succes eclatant qu’il a obtenu nous a valu plusieures autres visites de M. Colonne, toujours couronnees par le plus grand succes.
Pour conclure, laissez moi vous confesser que j’ai ete bien peniblement affecte en apprenant par la voie du «Figaro», que mes compatriotes, le chambellan Iacowleff et le directeur du conservatoire de Moscou, Safonoff, ont organise un banquet ou Ton a «conspue» Hans de Bulow.
Ce chambellan et ce directeur ont done oublie que monsieur Hans de Bulow, malgre «ses gestes ridicules et ses fa?ons extravagantes» est un chef d’orchestre de genie et qu’il a ete reconnu comme tel chez nous, ainsi que partout ailleurs? Us ont oublie que si la musique russe est en ce moment reconnue en Allemagne, c’est a Bulow que nous le devons, car il fut un temps ou il s’est devoue a cette cause.
Us n’ont pas songe non plus, ce chambellan et ce directeur, que cetait une maniere bien peu polie de rendre hommage a un representant de la musique francaise que de «conspuer» en sa presence un musicien allemand qui a manifeste par ses paroles et par ses actes un enthousiasme sincere pour la musique francaise.
Mais ce qui me navre par dessus tout, c’est que Ton «conspue» Hans de Bulow juste au moment ou le pauvre grand artiste se meurt.*)
*) Я только что прочел в «Фигаро» статью г. Андре Мореля под заглавием «Музыкальное путешествие в Россию». В ней говорится о поездке г. Ламуре в нашу страну, где он имел большой успех в Петербурге и в Москве.
Я могу только радоваться, что большие артистические качества г. Ламуре были у нас оценены по достоинству, но, сочувствуя этому, я не могу удержаться, чтобы не отметить, что г. Морель был очень плохо осведомлен насчет музыкального дела в России, и было бы желательно исправить некоторые неточности, вкравшиеся против желания в эту статью.
Во-первых. Музыка Вагнера отнюдь небезызвестна в России. Антон Рубинштейн не только никогда не препятствовал ее распространению у нас, но именно он, создатель Императорского Русского муз. общества в 1859 г., познакомил с нею нашу публику. Вагнер сам в 1863 г. устроил в обеих столицах России серию концертов, составивших эпоху. С этого времени музыка великого мастера привилась в нашей стране. Но оперы его уже очень давно вошли в репертуар императорских и частных театров. Тетралогия была целиком исполнена в 1888 году и произвела большую сенсацию. Что же касается симфонического репертуара в России, то Вагнер играл в нем огромную роль тогда, когда в Париже его не знали даже по имени.