Дай бог, чтобы крупное дарование автора продолжало расти и развиваться, встречая от всех, кому о том ведать и заботиться надлежит, поощрение, поддержку и сочувствие, столь необходимые для успешной деятельности на нередко тернистом поприще композитора!
По адресу это письмо не дошло, потому что в силу неизвестных причин Петр Ильич его не отправил. Но, найденное после кончины его в числе других бумаг, оно, благодаря милостивому содействию великого князя Константина Константиновича, было доведено до сведения императора Александра III.
Во исполнение высказанного в последних строках его пожелания государю угодно было пожаловать в память Петра Ильича Георгию Конюсу ежегодную субсидию в размере 1200 рублей в год.
К М. Чайковскому
Клин. 28 февраля 1893 года.
Пожалуйста, голубчик Модя, исполни следующее поручение: сходи в фотографию императорских театров и закажи мне: 1) Большой портрет для Зилота. Если есть готовый, то сейчас же возьми, заплати и отправь к Зилота в Париж. 2) Двенадцать дюжин кабинетных портретов непременно на белом фоне. Эти, когда будут готовы, должны быть отправлены к Юргенсону, который заплатит и отошлет ко мне. Пожалуйста, исполни это сейчас же[167]. Голова болит точно так же, как в Петербурге, но, во-первых, я уже привык и знаю, как, по возможности, избегать ее усиления, а во-вторых, я нисколько не беспокоюсь, ибо сон и аппетит превосходны, и я предвижу, что, как бывало прежде, она сама собой пройдет. Если же нет, то придется обратиться к Базе Бертенсону[168].
К графу Васильеву-Шиловскому
Клин. 2 марта 1893 года.
Голубчик Володя, пишу тебе очень коротко, ибо у меня, во-первых, уже девятый день какая-то нервная головная боль, от которой решительно не знаю, как отделаться, и против которой не нахожу никакого другого средства, как избегать всякого напряжения, в том числе и писания писем, а во-вторых, на днях буду в Москве и посещу тебя. Недоволен, что ты недостаточно скоро поправляешься, но, впрочем, нимало не сомневаюсь, что так или иначе, а все-таки ты будешь совсем здоров. Что за операция? Какая? Зачем? Впрочем, с хлороформом никакие операции не страшны.
Поплавский[169] чудесный симпатичный юноша, – но если он уж больно плох на фортепиано, то ты, пожалуйста, не стесняйся, – я тебе достану другого. Мне казалось, что тебе приятно будет видеть часто не только хорошего музыканта, но и симпатичного человека. Ах, Володя, что за роскошь, что за прелесть сюита Конюса «Из детской жизни»!!! Я до сих пор под обаянием этого оригинального, чудесного сочинения. Можно бы достать и поиграть для тебя, да оно страшно потеряет без инструментовки. Твой новый саратовский шедевр[170] непременно пойду послушать. Обнимаю тебя крепко.
К А. И. Чайковскому
Клин. 4 марта 1893 года.
Голубчик Толя, прости, что давно не давал о себе ничего знать. После Нижнего я был в Москве, потом в Клину на заседании суда (вора часов оправдали и прекрасно сделали, ибо решительно следует сомневаться – он ли вор), потом несколько дней в Петербурге, потом опять в Москве, затем здесь 5 дней, а сегодня еду в Москву и Харьков. Вернусь на шестой; к вам еще не решил, когда снова приеду. На суде от отвращения, духоты, жалости к бедному мальчику у меня сделалась нервная головная боль, которая с тех пор не оставляла меня почти ни на минуту. Только со вчерашнего вечера пошло дело на улучшение. Такого рода головные боли у меня бывали подолгу и прежде, так что я нисколько не беспокоился и даже, по возможности, продолжал работать. Теперешняя поездка окончательно меня поправит, ибо в этих случаях перемена и движение суть лучшее средство.
К графу Васильеву-Шиловскому
7 марта 1893 года.
Голубчик Володя, у меня от посетителей и всяческой суеты опять до того разболелась голова, что я решил послать за твоим средством и затем лечь спать, иначе не способен буду дирижировать сегодня вечером. Поэтому у тебя не буду. Пожалуйста, не сердись. В «Саратове» с Поплавским прослушали твои новые вальсы. Есть много очень эффектных и интересных мест, но, в общем, для посетителей трактира музыка несколько тяжеловата. Подробнее поговорю при свидании.
Сегодня у меня был Костя[171]. Он ужасно желает тебя видеть и просил передать тебе, что стоит тебе дать знать, – и он прибежит с восторгом.
Я посещу тебя в начале будущей недели, по возвращении из Харькова. Обнимаю крепко. Дай на словах знать, как себя чувствуешь.
К М. Чайковскому
Москва. 8 марта 1893 года.
<…> Представь себе, что ровно на четырнадцатый день после начала головной боли, когда я уже думал, что обречен на нее навсегда, она вдруг пропала. Я был невыразимо счастлив, ибо становилось несносно. Она совершенно отравила мое пребывание в Клину.
Здесь вожусь с Направником в том смысле, что вместе с ним и Ольгой Эдуардовной проводим время и вне репетиции, – но отнюдь не тягощусь этим. Концерт его прошел вчера очень удачно, но сбор неважный. Нам обоим поднесли серебряные венки. Потом барон Медем угощал в Эрмитаже.
Послезавтра еду в Харьков. Вторую половину шестой и первую седьмой проведу в Клину. Потом в Петербург, куда меня ужасно тянет.
Концерт, о котором говорит здесь Петр Ильич, состоялся 7 марта. Э. Ф. Направник исполнял в нем музыку к «Дон-Жуану» гр. А. Толстого, своего сочинения, а Петр Ильич – сюиту «Щелкунчик».
Петр Ильич приехал в Харьков 11 марта. На вокзале его встретили члены дирекции местного отделения Рус. муз. общества и преподаватели музыкального училища во главе с директором его, И. И. Слатиным. В час дня он уже был на репетиции концерта. Оркестр, стоя, встретил его музыкальным приветствием: «Славою» из «Мазепы» и продолжительными рукоплесканиями. Вечером Петр Ильич посетил спектакль в оперном театре. Шла опера «Риголетто». Когда он появился в ложе, публика приветствовала его шумными аплодисментами, а оркестр троекратным тушем. 12-го состоялась другая репетиция концерта, 13-го – генеральная с платным входом, 14-го – концерт. Программа его была следующая: Отд. I. 1) «Буря». 2) Концерт для скрипки в исполнении г. Готского. 3) Ариозо Лизы из «Пиковой дамы» в исполнении г-жи Тамаровой. Отд. II. 1) Симфония № 2. 2) Романсы в исполнении г. Нувель-Норди и 3) Увертюра «1812».
Когда Петр Ильич вышел на эстраду, хор и оркестр исполнили «Славу» из «Мазепы». При восторженных рукоплесканиях публики затем ему были поднесены: адрес от местного отделения Р. муз. общ. и венок, от неизвестных почитателей и от харьковской оперной труппы по серебряному венку, лиственные венки и цветы от редакции «Южного края», преподавателей и учеников музыкального училища. В течение концерта овации не умолкали и после «1812 г.» дошли до апогея. Композитора-дирижера вызывали бесчисленное множество раз, причем молодежь выносила его на кресле при оглушительных криках и аплодисментах публики. По окончании концерта Петру Ильичу был дан обед, за которым было провозглашено очень много тостов в честь виновника торжества. – 15-го марта в честь гостя было устроено музыкальное утро в музыкальном училище. 16 марта Петр Ильич покинул Харьков.
К М. Чайковскому
Клин. 19 марта 1893 года.
<…> Вчера вечером приехал из Харькова домой. В Харькове бесконечные чествования, так что ужасно устал. Впрочем, было очень хорошо и успех почти такой же, как в Одессе. На возвратном пути в Москве остановился только несколько часов. Здесь нашел настоящую зиму; впрочем, думаю, и у вас немногим лучше. Эти дни займусь окончанием скицов финала и скерцо новой симфонии. В Страстную Пятницу утром приеду к вам и радуюсь ужасно при этой мысли.
К М. Ипполитову-Иванову
Клин. 24 марта 1893 года.
Милый друг Миша, ты в чем-то извиняешься, но я и не воображал претендовать на твое молчание. Сам не охотник писать, я никогда не требую от друзей, чтобы они писали охотнее, чем я. Но тем более, что от тебя не было известий, я был обрадован твоим письмом. Относительно главного вопроса, которого ты касаешься, скажу тебе, что многое есть «за» твой переход в Москву, но кое-что против. Боюсь, что, привыкнув быть козырным тифлисским тузом, тебе будет тяжело сделаться валетом, хотя бы и королем, при тузе-Сафонове. Да и вообще как-то жалко подумать о Тифлисе без тебя. Впрочем, судя по словам Сафонова, который горит желанием тебя приобрести, это дело решенное, и мне остается только радоваться, что чаще буду тебя видеть.
Я необыкновенно много катался эту зиму, т. е. с октября я, собственно, не живу оседлой жизнью, а кочевой. Впрочем, урывками бывал и дома. Не знаю, писал ли я тебе, что у меня была готова симфония и что я вдруг в ней разочаровался и разорвал ее. Теперь во время этих урывков я написал новую и эту уже, наверно, не разорву. У меня также имеются скицы фп. концерта и план заняться в близком будущем фп. пьесами. В половине мая еду в Лондон дирижировать в филармоническом обществе и потом в Кембридж, где меня будут посвящать в доктора музыки.
К А. И. Чайковскому
Клин. 24 марта 1893 года.
Господи, как я давно про тебя и всех вас ничего не знаю! А сколько происшествий! Странно, что ты мне ни строчки не написал, – а ведь, кажется, я хоть и мало, а все-таки уведомляю тебя о себе. Так как на другой день после случая, сведшего в могилу Алексеева[172], я уехал в Харьков, то я даже и не знаю – был ли ты или Паня на похоронах. На меня это произвело удручающее впечатление. Не думаю, чтобы кто-нибудь из чужих столько пролил слез о бедном Николае Александровиче, как я. Я ведь был не особенный охотник до него в частной жизни, но преклонялся пред его великими дарованиями.