Какое значение имеет все это для истории? В отличие от людей, не чувствовавших историю и своего участия в ней, он ощущает ее всегда. Она и здесь, где сходятся поля Шампани, Лотарингии, Бургундии, где небо видело столько славы и горя, где земля щедро удобрена кровью и трупами. Он видит следы римской дороги, проходившей от Лангра к Страсбургу. Недалеко Каталаунское поле, где галлы остановили Атиллу, и поля сражений императора. Здесь пути вторжений во Францию. На протяжении двух человеческих жизней их было семь. Поколения галлов, французов, мушкетеров короля, санкюлотов, строителей соборов и разрушителей монастырей прошли по этой земле, где сейчас не видно их следов. На месте КоломбэледезЭглиз в XIV веке стоял монастырь Святого Батиста. Рядом с ним спустя век построили вторую церковь. Отсюда и название деревни: «дезЭглиз» – две церкви. Но монастырь разрушен, и осталась одна тесная и старая церковь, перестроенная в XVIII веке, куда он ходит по воскресеньям слушать мессу. Сколько поколений жили, страдали и умирали в этих местах, оставив перед его взором совершенно пустынный пейзаж,
Генерал опускает глаза на страницу любимого Шатобриана, писавшего в старости: «Подобно зрителю, сидящему в покинутом всеми зале, с пустующими ложами, при погасших свечах, я сейчас один во всем мире перед опущенным занавесом в молчании ночи…»
Гости в Коломбэ бывают не часто; ведь от Парижа около двухсот пятидесяти километров. Да и принимают у генерала невесело. Стол всегда скудный, особенно по пятницам. Бывает обычно пиво, но вино подается только в честь приглашенных. Генерал любит простые блюда, притом с капустой. Среди его приближенных ходила шутка: «Я был в Коломбэ, и меня угощали бараньим рагу с картошкой. Без баранины и без картошки». Бюджет семьи ограничен. Роскошную американскую машину, подарок Рузвельта, продали и купили маленькую французскую. Мадам де Голль получила водительские права и сама ездила в ближайшие городки за провизией.
Время от времени преданные люди, не страшась долгой езды, все же навещали генерала. Здесь бывали тогда Мишле, Валлон, Сустель, Мальро, Гишар, д’Астье и другие голлисты еще с лондонских времен. Д’Астье так описывал обстановку в Коломбэ: «Дом просторный. Сначала попадаешь в комнату, отделанную очень просто, подеревенски. Во второй комнате – большой салон, обставленный в традиционном духе без всяких выдумок… Меблировка варьируется от стиля Людовика XV, подлинного или поддельного, до Наполеона III и английского стиля. Она попала сюда в разное время; по наследству, как свадебные подарки, как вещи, купленные по случаю или по необходимости или завезенные из мест гарнизонной службы. Общая жизнь проходит в столовой или в малом салоне, где собираются после еды. Тон никогда не повышается: не бывает ни перебранок, ни смеха… Перед тем как вернуться в свою башню, куда не допускаются ни дети, ни его жена, ни гости, де Голль, поместившись своим длинным телом в вольтеровском кресле, посвящает четверть часа беседе…»
А затем удаляется в свою башню и, закрывшись там, читает, размышляет, молча созерцает пустынный горизонт и курит, курит очень много: тричетыре пачки сигарет в день. Нет, он не обрел спокойной жизни, хотя вслух и говорит, что в деревне он чувствует себя очень хорошо. Ему скучно, он возмущен, что его забыли, он недоволен всем. Лишь только речь заходит о политике, у него вырываются презрительные, злобные реплики: «Я не люблю социалистов, поскольку они не социалисты. Я не люблю МРП, поскольку они именно МРП. Я не люблю моих сторонников, поскольку они любят деньги…» Он находит, что только коммунисты сохраняют способность действовать. Но этото его и возмущает, ибо коммунистов он особенно не любит, хотя и уважает их силу.
Несмотря на все свое отвращение к политической действительности, де Голль напряженно следит за событиями. Каждое утро он торопливо выходит навстречу шоферу, который покупает в БарсюрОб газеты и привозит их в «Буассери». Он на ходу выхватывает их и читает, с едким сарказмом комментируя любое сообщение. Каждый день в 12 часов 59 минут с точностью автомата он выходит из своего кабинета и включает приемник. В это время передается политическая информация, которую генерал тут же оценивает, вернее, беспощадно клеймит: «В этой стране невозможно чтолибо сделать… Французы возвращаются к своей блевотине… Франция плывет по течению… Она скатится на край пропасти».
Теперь уже совсем ясно проявляется трагедия генерала: питая, культивируя, лелея самую возвышенную идею абстрактной, вечной Франции, он все с большим презрением относится к реальным французам!
Тем более что они легко обходятся без де Голля. После его отставки без всяких затруднений формируется новое правительство из представителей компартии, социалистов, МРП. Его возглавил довольно бесцветный социалист Феликс Гуэн. Но он хотя бы примиряет коекак противоречивые стремления своих очень разных министров. Партии теперь начинают играть решающую роль, ибо уже нет де Голля, который подавлял их своим весом, авторитетом и презрением. Дела, правда, идут не блестяще, хотя и не хуже, чем при де Голле. Народ, конечно, голодает попрежнему, а спекулянты и черный рынок процветают. Инфляция скачет вверх. И все же экономика медленно, со скрипом набирает силы. К примеру, угля в 1946 году добыли в четыре раза больше, чем в 1945м. Коммунисты, возглавляющие экономические министерства, ведут энергичную битву за производство, вытаскивают страну из экономического маразма и преодолевают саботаж буржуазии. Рабочие терпеливо воздерживаются от забастовок. Ведь именно в это время проводятся особенно важные социальные реформы. И здесь уход де Голля многое упростил. В 1946 году зарплату увеличили примерно на четверть. Правда, обесценение денег быстро пожирает прибавку. Но, как бы там ни было, Франция без де Голля не погибла и не свалилась в пропасть.
Центральное место в политической жизни занимает все та же проблема будущего государственного устройства, разработка проекта конституции. Раньше на деятельность конституционной комиссии оказывал влияние де Голль. Теперь из проекта удаляются некоторые антидемократические положения. В нем провозглашаются экономические и социальные права трудящихся, подчеркивается светский характер государства. Полностью соблюдается принцип суверенитета Национального собрания. Конституция идет далеко вперед по сравнению с основным законом Третьей республики. Проект воплощает надежды бойцов Сопротивления. 5 мая 1946 года происходит референдум. МРП и другие правые, деголлевцы и церковь выступают против. В результате первая конституция проваливается: 10 450 тысяч избирателей против, 9280 тысяч – за. Теперь надо выбирать новое Учредительное собрание и составлять новый проект. 2 июня проходят выборы. Атмосфера тяжелая. Лидер социалистов Блюм съездил в США, где обещали щедрую помощь, если коммунисты уйдут из правительства. Результат: социалисты теряют четверть миллиона голосов и получают 112 мест, коммунисты выигрывают 200 тысяч и 146 мандатов. Укрепляется позиция МРП; католики получают дополнительно миллион голосов, 160 мест и имеют крупнейшую фракцию в палате. Правые остаются на прежних позициях. В целом происходит явный сдвиг вправо. Начинают готовить новый проект конституции.
Де Голль молчал во время референдума и выборов. В мае он даже с презрением отверг предложение премьера Гуэна принять участие в церемонии по случаю Дня Победы. Но теперь он решил вмешаться. Успех МРП, партии, на которую он может рассчитывать больше, чем на другие, провал конституции на референдуме – все выглядит ободряюще. Тетжен, один из лидеров МРП, предостерегает его: «Выступая против конституции, вы уничтожаете шансы на ваше избрание президентом Республики». Это как раз его не волнует, ибо «они», то есть партии, отводят президенту смехотворную декоративную роль. Он отвечает: «Может быть, я буду побежден. Но на протяжении всей своей жизни я терпел поражения в начале, чтобы победить в конце. Вспомните мои военные теории или лучше мой призыв 18 июня 1940 года. Тогда вокруг меня не было почти никого. Но через четыре года я имел массы. И так, может быть, окажется и с конституцией».
16 июня 1946 года де Голль с шумом снова выходит на политическую сцену. Тщательно подготовлены декорации. Он выступает на митинге в Байе, в том самом маленьком нормандском городке, где он начал утверждать свою власть после высадки союзников. Все напоминает о «Свободной Франции». Присутствуют: адмирал д’Аржанлье, верховный комиссар Франции в Индокитае, генерал Жуэн, начальник Генерального штаба, Гастон Палевский, бывший директор его кабинета, Морис Шуман, который обычно вел его радиопередачи из Лондона, его бывшие министры Рене Капитан и Жак Сустель. Собрана огромная аудитория со всей Франции. Толпа встречает его криками: «К власти! К власти!»
Де Голль предостерегает Учредительное собрание против составления нового проекта конституции по образцу первого. Он разъясняет идеальный проект для франции: широчайшие полномочия президента, максимальное ограничение власти двухпалатного парламента. Это его заветный план авторитарной республики президентского типа. Де Голль с негодованием отвергает подозрения в его диктаторских намерениях. Он красноречиво клеймит саму идею личной диктатуры, вступая в явное противоречие с существом собственных замыслов: «Несомненно, вначале диктатура кажется полезной. Среди энтузиазма одних и покорности других, в условиях навязываемого ею жестокого порядка, прикрываясь показным блеском и односторонней пропагандой, она вызывает поначалу динамизм, который контрастирует с предшествовавшей ей анархией. Но диктатура неизбежно переходит границы в своих предприятиях. По мере того как среди граждан проявляется раздражение против принуждений и тоска по свободе, диктатура вынуждена любой ценой давать им компенсацию в виде все расширяющихся достижений. Нация становится машиной, которую хозяин заставляет работать со все возрастающей необузданной скоростью. Идет ли речь о внутренних или внешних замыслах, задачи, опасности, усилия постепенно переполняют всякую меру. На каждом шагу, внутри страны и за ее пределами, встают многочисленные препятствия. Наконец пружина лопается. Нация оказывается сломленной, упавшей еще более низко, чем до начала авантюры».