днем сиденье генерал и мадам де Голль, рядом с шофером их зять полковник де Буасье. Огонь открывают сразу из нескольких автоматов. Одна пуля пробивает заднее стекло, другая – кузов машины, и куски обивки сыплются на голову президента. В машину де Голля попали шесть пуль из 150, выпущенных бандитами. Шофер (тот самый, что вел машину у ПонсюрСен) жмет на газ, и два «Ситроена» на полной скорости уходят. Нападающие сначала их преследуют, но потом разъезжаются в разные стороны. В лагере Виллакубле генерал вылез из машины и, стряхивая с пиджака осколки стекла, сказал: «Эти господа совсем не умеют стрелять». Потом он говорит своему зятю: «Я не прощу этим наглецам, что они стреляли в женщину».
БастьенТери окажется одним из немногих фашистовтеррористов, который получит по заслугам: его расстреляют. Вообще же генерал де Голль боролся против ОАС без особого ожесточения. Он, кстати, никогда не был мстительным. Так, все четыре генерала, возглавившие путч в апреле 1961 года и оказавшиеся на скамье подсудимых, отделались тюремным заключением. Де Голль хотел спустить на тормозах все движение «ультра», чтобы решить свои главные задачи с наименьшим количеством помех.
Покушение в ПтиКламаре послужило сигналом к началу нового этапа в деятельности генерала де Голля. Как раз в 1962 году стало совершенно ясно, что с момента прихода к власти в 1958 году де Голль имел жесткую программу по преобразованию Франции в духе своих взглядов. Он никогда не излагал ее детально, ограничиваясь общей формулой: возродить государство и величие Франции. Конкретные пункты этой программы он проводил в жизнь в соответствии с обстоятельствами, а не в заранее установленной по времени последовательности. Но эта программа у него была, и первый пункт – мир в Алжире – де Голль выполнил. Теперь он целеустремленно пойдет дальше.
Эдгар Фор, один из крупнейших политических деятелей послевоенной Франции и из немногих, пользовавшихся уважением де Голля, писал: «Непредвиденный случай положил начало движению: покушение в ПтиКламаре. Мы видим здесь пример взаимодействия двух элементов: запланированного и неожиданного… Генерал де Голль хотел, учитывая возможность своего исчезновения, не оставить незаконченным то, что он рассматривал в качестве своей фундаментальной задачи: создание структуры государства».
Но разве де Голль уже не создал государство на основе конституции 1958 года? Нет, это было лишь началом государственной постройки, которую он хотел соорудить для себя, а следовательно, и для Франции. То был временный компромисс, который генерал терпел, пока шла алжирская война. Конституция 1958 года, как ни ограничивала она права парламента, не давала де Голлю независимости от традиционных политических партий, и они все чаще путали его карты, выступая «самозваными», по его мнению, посредниками между ним и Францией. А он стремился отстранить их от этого диалога. Отсюда проведение референдумов, казавшихся со стороны подчас совершенно неоправданными практическими потребностями. Например, вопрос о самоопределении Алжира дважды выносился на референдум. Де Голль использовал их, для того чтобы партии не вмешивались в его отношения с избирателями. Чрезвычайные полномочия после «недели баррикад», введение в действие статьи 16 конституции в связи с генеральским мятежом – все это тоже этапы упорного движения де Голля к его идеалу государственного строя, при котором президент выполнял бы функции абсолютного монарха. Генерал хотел создать особый, небывалый в истории Франции тип государства, в котором своеобразно сочетались бы элементы республики с безусловно монархической основой.
Сразу после референдума, утвердившего Эвианские соглашения, де Голль меняет премьерминистра. Дебрэ был полезен, пока его присутствие служило средством сдерживания недовольства сторонников «французского Алжира». Теперь все это уходило в историю. Но зато «неудобства» Дебрэ оставались. Преданный голлист, он не всегда понимал генерала и пытался безрезультатно оказывать на него влияние, превращаясь в досадную помеху. Де Голль не видел необходимости и дальше сохранять такое положение.
В апреле 1962 года президент выдвинул на пост премьера Жоржа Помпиду, который в критический период становления Пятой республики полгода служил начальником кабинета де Голля. Затем Помпиду вернулся к своим обязанностям генерального директора банка Ротшильда, не порывая, однако, личных связей с генералом. Почти никого президент не удостаивал, например, такой чести, как посещение в 1960 году вместе с мадам де Голль квартиры Помпиду в качестве частного гостя! Именно ему де Голль доверил установление секретных контактов с ФЛН. И вот теперь бывший преподавательфилолог, ныне финансовый деятель в частном банке, не связанный формально ни с какой политической партией, вообще мало известный общественности, был выдвинут на второй по значению государственный пост Республики.
В Национальном собрании правительственную декларацию Помпиду одобрили 259 депутатов. Между тем 8 января 1959 года за Дебрэ было подано 453 голоса. Такая разница объяснялась не столько личностью нового премьера, сколько изменением внутриполитического положения. Война в Алжире, которая сдерживала рост оппозиционных настроений, закончилась. Многие направления внутренней и внешней политики де Голля давно уже вызывали недовольство. Личная власть де Голля, с его пренебрежением к собственной конституции, порождала тревогу. А речь шла как раз о новом, коренном усилении этой власти. Сразу после прекращения войны де Голль заговорил о необходимости изменения порядка выборов президента так, чтобы за него голосовали не 80 тысяч выборщиков, а все избиратели. Замена косвенных выборов прямыми, носившая внешне демократический оттенок, в действительности означала дальнейшую персонализацию режима. Сразу выяснилось, что эти планы столкнутся с сопротивлением политических партий. Поэтому де Голль колебался, и только покушение в ПтиКламаре побудило его начать действовать.
Грохот выстрелов заглушил предостерегающие голоса противников конституционной реформы. Де Голль решил, что теперь политическая обстановка облегчает ее проведение. Новый референдум будет выражением возмущения народа попыткой убийства президента. Поскольку существует столь явная опасность исчезновения де Голля, то своевременно решить вопрос о выборе его преемника. Все это придаст референдуму драматический характер, когда главную роль сыграют чувства, в том числе еще не остывшая признательность де Голлю за прекращение войны. Генерал знал, что все партии, кроме ЮНР, восстанут против его намерений. Однако ожидать более благоприятных условий трудно и надо использовать эмоциональный шок, вызванный стрельбой в ПтиКламаре.
Конечно, любой другой из французских политиков попытался бы оттянуть неизбежную схватку с партиями, попробовать укрепить свои позиции и постараться вообще избежать ее. Не таков был де Голль. Умея долго и терпеливо выжидать, он часто предпочитал первым наносить удары. Вспомним его тактику времен борьбы за профессиональную армию. Он предлагал не отсиживаться за «линией Мажино», а нанести превентивный молниеносный удар бронетанковыми соединениями. В области политики он действовал теперь в таком же решительно наступательном духе.
«После алжирского дела, – говорил де Голль, – партии хотят меня прикончить… Ну что же, я первый перейду в наступление!» Намереваясь изменить метод избрания президента, генерал выбивал оружие из рук противника. Ведь подавляющее большинство из 80 тысяч выборщиков представляли все более враждебные ему политические партии. Были здесь и другие соображения, связанные, например, с тем, что среди выборщиков числилось только два процента женщин, тогда как среди избирателей—57 процентов. А опыт показал, что именно женщины гораздо охотнее, чем мужчины, голосовали за де Голля как за олицетворение «порядка», «стабильности» и к тому же в их представлении безупречного католика.
Президент, избранный всеобщим голосованием, сразу возвысился бы над парламентом. Ведь каждый депутат представляет лишь небольшой избирательный округ, а он один будет представлять всю страну и окажется воплощением народного суверенитета. Де Голль говорил, что уже почти век республиканская Франция является «телом без головы». Такой головой и должен стать президент. В частных беседах, в отличие от официальных речей, он не скрывал монархическую сущность своих замыслов. «Роль президента, – говорил де Голль, – должна носить монархический характер». По его словам, «Франция нуждается в монархии, но не в наследственной, исходящей из божественного права, а в монархии избирательной. Я выполняю функции монарха во имя Франции». Генерал оказался в конце концов достойным сыном своего отца Анри де Голля, называвшего себя «тоскующим монархистом». Сын решил стать «торжествующим монархистом». Он действовал вопреки всем французским республиканским традициям, вопреки духу радикализма, критики, отрицания, пронизывающего французскую культуру. Он поступал в соответствии с иной традицией, отражавшей реакционный аспект этой культуры, вдохновляясь модернизированными идеями таких реакционеров, как Жозеф де Местр или Шарль Моррас. Он пытался навязать Франции середины XX века государственное устройство, осужденное жизнью еще в XVIII веке. Профессор права Морис Дюверже писал, что выборы президента всеобщим голосованием – «это то же самое, что коронование в Реймсе при старой монархии».
Через несколько дней после покушения в ПтиКламаре де Голль сообщил о своем решении правительству, повергнув министров в тягостное состояние недоумения, растерянности и страха за судьбу Пятой республики. Хотя лишь один из министров потребовал отставки, почти все они пытались отговорить президента от опасной затеи. Премьерминистр Помпиду, его предшественник Дебрэ, Конституционный совет и его председатель Ноэль, министры, председатели обеих палат парламента, сотрудники канцелярии Елисейского дворца – все они с разной степенью настойчивости и твердости хотели удержать де Голля от фатального движения по наклонной плоскости. Нечего и говорить о политических партиях, которые встретили план президента небывало дружными криками негодования: «Плебисцит! Государственный переворот! Абсолютная монархия!» Буржуазные традиционные политические партии образовали так называемый «картель сторонников «нет». Правда, эта картина «республиканского гнева» скрывала за собой отнюдь не преданность принципам демократии. Бывший президент Рене Коти, также осудивший де Голля, раскрыл смысл оппозиции буржуазных партий. Он указал, что возникает опасность создания коалиции всех республиканских сил, включая коммунистов. Снова все тот же неистребимый страх перед призраком Народного фронта.