и по ст.176 за погромный призыв».
Сам Есенин написал в объяснении: «Виновным себя ни в чем не признаю. Я вышел из санатория, встретился с приятелями, задержался и опоздал в санаторий, решил пойти в кафе, где немного выпил и с тех пор ничего не помню, что я делал и где был…».
В начале февраля Сергей Есенин выписался из лечебницы на Большой Полянке.
Его пребывание вне больничных стен было непродолжительным. За это время он успел в один из субботних вечеров прочитать на квартире Д. Богомильского в присутствии А. Воронского, Б. Пильняка, К. Анищенко, М. Крачевского, С. Цитович, А. Сахарова и членов семьи Богомильского один из вариантов поэмы «Страна негодяев». Искал новые возможности издания «Москвы кабацкой». Подготовил для издательства «Круг» рукопись книги «Стихи (1920-24)». Читал А. Воронскому и Д. Богомильскому законченный «Отрывок из поэмы», вошедший позднее в поэму «Ленин». 7 февраля выдал доверенность на организацию авторского вечера в Рязани.
9 февраля 1924 г. он вновь оказался в отделении милиции после скандала в кафе «Стойло Пегаса». Возникло очередное уголовное дело. 27-летний Семен Майзель услышал в кафе, как С. Есенин в нетрезвом состоянии говорил окружающим: «По делу моему на жидов мне наплевать и никого я не боюсь». «На мое возражение, — писал в заявлении С. Майзель, — что на него никто плевать не хочет, гр-н Есенин набросился на меня, но был удержан публикой и администрацией, нанеся при этом ряд оскорблений нецензурными словами. Прошу гр-на Есенина привлечь к законной ответственности».
Есенин с предъявленными обвинениями не соглашался. «В кафе «Стойло Пегаса» никакого скандала я не делал, — писал он в объяснении, — хотя был немного выпивши. Сего числа, около 2 часов ночи, я встал от столика и хотел пойти в другую комнату, в это время ко мне подошел какой-то неизвестный мне гражданин и сказал мне, что я известный скандалист Есенин, и спросил меня: против ли жидов или нет — на что я выругался, послав его по матушке, и назвал его провокатором. В это время пришли милиционеры и забрали меня в 46-е отделение милиции. Ругал ли я милиционеров взяточниками и проч., я не помню».
13 февраля Сергея Есенина ждала к себе в гости сотрудница Госиздата Анна Берзинь, отмечавшая свой день рождения. На торжества поэт не пришел, так как поздно вечером оказался в Шереметьевской больнице. Привезли его туда из квартиры Галины Бениславской в 23 часа 30 минут. О причинах есть разные свидетельства, но в основном они связаны со случайным глубоким порезом руки.
В регистрационном журнале записано по-латыни: «Рваная рана левого предплечья». «Об истории с рукой, — писала С. Виноградская, — теперь распространяются всевозможные слухи. В действительности дело обстояло так. Вместе с Мариенгофом он ехал пьяный на извозчике по Брюсовскому пер. к себе домой. Дорогой у него слетела с головы шляпа. Он соскочил за ней с извозчика, спьяну ударился в окно какой-то сапожной мастерской, сильно порезав руку. Мариенгоф довез его до квартиры, где ему промыли руку и отвезли его в Шереметьевскую больницу. Рука оказалась сильно покалеченной, в умывальнике после промывания ее плавали куски кожи и мяса, и в больнице руку оперировали…».
Сергея Есенина в больнице часто навещала Галина Бениславская. «Вообще в Шереметьевской больнице было исключительно хорошо, несмотря на сравнительную убогость обстановки, — писала она в «Воспоминаниях». — Там была самая разнообразная публика, начиная с беспризорника, потерявшего ногу под трамваем, кончая гермафродитом, ожидавшим операции. Сергей Александрович, как всегда в трезвом состоянии, всеми интересовался, был спокойным, прояснившимся, как небо после слякотной сырой погоды. Иногда появлялись на горизонте тучи, после посещения Сергея Александровича его собутыльниками, кажется, умудрившимися приносить вино даже в больницу. Тогда он становился опять взбудораженным, говорил злым низким голосом, требовал, чтобы его скорей выписывали».
Поэта в больнице навещали не только друзья и родные. Его стали тревожить милиционеры, настаивая на доставке в суд.
«Есенин лежал в палате очень встревоженный, напуганный, — вспоминала А. Берзинь. — Мы говорили, что опасности никакой нет, что поправится он быстро.
Тогда он зашептал:
— Вы видели в коридоре милиционера около двери?
— Не, не видели.
— Он там стоит и ждет, чтобы арестовать меня!
— За что?
Он начал рассказывать что-то бессвязное о том, что он упал и рукой нечаянно разбил окно, порезался, явился милиционер и хотел арестовать его, и опять о том, что разбил окно. Мы, как могли, успокоили его, пообещав, что его никто не тронет. Он настороженно, с неестественным холодным блеском в глазах, слушал нас. Мне казалось, что у него какое-то потрясение, а Вардин решил, что он с перепоя.
Мы вышли из палаты и зашли в контору. Дежурный врач, к нашему удивлению, подтвердил, что милиционер действительно находился некоторое время в больнице, чтобы забрать Сергея Александровича, где-то наскандалившего; врачебная администрация упросила его удалиться, так как это нервировало больных. Однако отделение милиции обязало администрацию известить, когда Сергей Александрович будет выписываться. По правде сказать, и я, и Вардин растерялись, но тут же решили, что будем добиваться, чтобы Сергея Александровича возможно скорее перевели в Кремлевскую больницу, которая тогда еще находилась в самом Кремле».
25 февраля 1924 г. 26-е московское отделение милиции предупредило лечащего врача Герштейна, что поэт подлежит заключению под стражу, поэтому врач должен сообщить немедленно в милицию о дне выхода Есенина из больницы. «Вообще отношение Герштейна к Сергею Александровичу было изумительным, — писала Г. Бениславская. — Через неделю после пореза руки, когда было ясно, что опасности никакой нет, я обратилась к Герштейну с просьбой, запугав Сергея Александровича возможностью заражения крови, продержать его возможно дольше. И Герштейну удалось выдержать Сергея Александровича в больнице еще две недели».
Профессор Герштейн понимал состояние Есенина. Не выдержал и выдал Бениславской служебную тайну, предупредив ее о стремлении милиции арестовать Есенина. Были предприняты попытки найти выход из сложившейся ситуации, так как врач не имел права скрыть дату выписки поэта. Решение было найдено. При поддержке врачей и друзей С. Есенина переместили в Кремлевскую больницу, сообщив об этом в отделение милиции.
«Когда я пошла к (главному врачу) Апросову, — писала А. Берзинь, — Сергей Александрович был уже в Кремлевке, его перевезли в карете скорой помощи, и он уже был освидетельствован несколькими врачами.
Меня удивило это.
— Разве у него так плохо с рукой?
Апросов улыбнулся:
— Нет, не с рукой, а с головой. Мы хотим его поместить в очень хорошую больницу для нервнобольных…
Он мне тут же дал адрес и сказал, что сегодня лучше Сергея Александровича не видеть, а через день-два я могу навестить его в этой больнице.
Действительно, это лечебное заведение было хорошо устроено и нисколько не напоминало больницу. Все пациенты ходили в своих домашних, привычных костюмах, посетителей принимали внизу, в небольшой уютной гостиной.
Помню, что Сергей Александрович спустился ко мне по деревянной красивой лестнице, вымытый, чистый, совершенно спокойный, от тревоги не осталось и следа».
В Кремлевской больнице Есенина продолжали навещать Г. Бениславская, сестра, друзья и знакомые.
Соня Виноградская и Яна Козловская выслушали рассказ Есенина о встрече с беспризорником в Шереметьевской больнице, а затем он прочитал девушкам стихотворение «Годы молодые с забубенной славой…».
«Он не читал его, — вспоминала С. Виноградская, — он хрипел, рвался изо всех сил с больничной койки, к которой он был словно пригвожден, и бил жесткую кровать забинтованной рукой. Перед нами был не поэт, читающий стихи, а человек, который рассказывал жуткую правду своей жизни, который кричал о своих муках.
Ошеломленные, подавленные, мы слушали его хрип, скрежет зубов, неистовые удары рукой по кровати и боялись взглянуть в эти некогда синие, теперь поблекшие и промокшие глаза. Он кончил, в изнеможении опустился на подушки, провел рукой по лицу, по волосам и сказал: «Это стихотворение маленькое, нестоящее оно».
Мы высказали свое мнение.
— Значит, оно неплохое? — спросил он.
Такие вопросы он задавал по поводу самых прекрасных его стихотворений. И спрашивал он искренне. Он действительно не знал, хорошо или плохо то, что он написал. И не раз ему открывали глаза на какое-нибудь его стихотворение.
Больше того, он не понимал, не чувствовал, до чего хорошо то, что он пишет. Лишь после того, как Качалов прочитал ему его стихи, он сказал: «А я и не знал, что у меня т а к и е хорошие стихи».
20 марта 1924 года Сергей Есенин прошел медицинское обследование в психоневрологической клинике 1-го Московского университета профессора Ганнушкина. Для подстраховки своего диагноза врачи Кремлевской больницы решили проконсультировать пациента у известного психиатра. Первоначальный диагноз в регистрационной карточке Есенина был определен как алкоголизм.
Подлечившийся Есенин, увидев воочию режим психоневрологической клиники, отказался в ней остаться для дальнейшего лечения. Ему удалось получить на руки справку: «С. А. Есенин 28 л. Страдает тяжелым нервно-психическим заболеванием (…), выражающимся в тяжелых приступах расстройства настроения и навязчивых мыслях и влечений. Означенное заболевание делает гр. Есенина не отдающим себе отчета в совершаемых им поступках. Проф. Ганнушкин».
Попытка достучаться
После обследования в клинике Ганнушкина С. Есенин временно поселяется на квартире И. В. Вардина.
Илларион Виссарионович Вардин был автором книг «Краткая история партии коммунистов, «Большевизм после Октября», «Пресса большевизма». С. Есенин познакомился с ним в конце зимы 1924 года. Ил. Вардин со своей кавказской прямотой пытался вырвать Есенина из-под влияния недостойного, по его мнению, окружения. Дверь его квартиры была открыта для молодых литераторов, примыкавших к журналу «На посту», где Вардин занимал руководящий пост. Между Ил. Вардиным и С. Есениным установились дружеские отношения. Поэт шутливо называл его «отцом», часто брал у него взаймы деньги. Г. Бениславская была рада, что Есенина приютил именно Вардин. Хотя она считала, что это человек не очень большого кругозора, но в современной политике разбирался хорошо. Беседы с хозяином квартиры помогли Есенину разобраться в сложной политической обстановке после смерти В. И. Ленина, понять причины идеологических разногласий в верхних эшелонах власти. Это позволило поэту посмотреть на мир другими глазами, отбросив свою личную обиду. Тем не менее, дружеские чувства С. Есенина не влияли на его критическую оценку политических и идеологических взглядов Ил. Вардина.