В рамках данных подготовительных действий направлены запросы в немецкие архивные службы, и в результате из Бундесархива в Берлине и Людвигсбурге были получены материалы в виде личных дел офицеров, проходивших службу в 14-й дивизии СС «Галичина», относящихся к личностям Евгена Побигущего, Мыколы Палиен-ко, Карла Бристота, Фритца Фрайтага, Вольфа Хайке, Бруно Байерсдорфа. В отношении майора СС Евгена Побигущего установлено, что 1 ноября 1941 года он начал службу в вышеупомянутой дивизии и выполнял в ней обязанности члена командного состава. В период с 17 апреля по 13 мая он прошел с положительным для себя результатом обучение на должность командира батальона. Не удалось установить, какой частью он руководил в период, предшествующий описанному обучению. В этом месте следует подчеркнуть, что, опираясь на факты, выявленные НКГБ УССР в рамках оперативной разработки «Звери», установлено, что формированием, которое провело карательную операцию в Гуте Пеняцкой, командовал немецкий офицер в звании капитана, что может исключить участие Евгена Побигу-щего в рассматриваемых событиях. Допрошенные по делу свидетели указали фамилии лиц, которые могли участвовать в совершении преступления в Гуте Пеняцкой (главным образом украинских националистов, которые проживали в ближайших населенных пунктах), а также лиц, служивших в дивизии СС «Галичина». Предпринятый по данным материалам запрос не привел к установлению точных сведений. Следует заметить, что собранные в ходе следствия и происходящие из разных источников списки солдат вышеупомянутой дивизии (в том числе касающиеся солдат дивизии, награжденных в 1944 году немецкими Железными крестами), носят фрагментарный характер и не дают возможности для точного соотнесения отдельных лиц к определенным частям в рамках структуры дивизии, а также не позволяют точно определить срок службы в этих частях. В особенности отсутствуют точные списки солдат 4-го полицейского полка данной дивизии. В рамках данного следствия проводятся дальнейшие следственные действия, направленные на точное установление лиц, совершивших расследуемое преступление.
III. ЛОЖЬ УМОЛЧАНИЯ
Богуслав ПазьВроцлавский университетУмолчание как радикальная форма исторической лжи
Не подлежит сомнению, что можно лгать в разговоре или на письме. Однако можно ли лгать молча? Ведь латинская поговорка гласит: “Silendo, nemo peccat” т. е.: «Молча никто не грешит». И все же. Можно лгать не столько молчанием, которое этически само по себе нейтрально, сколько умолчанием. Прежде чем я это докажу, хотелось бы объяснить несколько гласных понятий и дать основные определения правды, лжи и самого умолчания.
Стоит обратить внимание, что вопрос молчания и умолчания оказывается одной из важнейших проблем той отрасли науки, которой является история. В особенности такую проблему представляют собой «территории молчания» истории. Именно их имел в виду французский историк Жак Ле Гофф, когда писал: «Необходимо […] спрашивать о пробелах исторической документации, обо всем, что предано забвению, дырах, белых пятнах». Свою мысль он заканчивает вот таким вот императивом: «Нужно составить список архивов молчания. И заниматься историей исходя как из исторических документов, так и из их отсутствия»[192]. Проблема (у)молчания оказывается общей проблемой философии и истории, однако методологическое первенство относительно диагноза его природы и структуры, принадлежит исключительно философии, а точнее двум ее областям: эпистемологии и этике.
Начнем с понятия правды, поскольку ложь (как род отрицания истины) структура гораздо более сложная. Та форма лжи, которой является умолчание, предполагает изначальное знание истины, однако правда вовсе не предполагает знания лжи. Поэтому человек, когда он впервые начинает говорить, спонтанно говорит ту правду, которую знает, а лжи он должен научиться. Это находит подтверждение в психологии развития детей. Это объясняет в том числе известную искренность — иногда «до боли» — в случае детей, и такую же самую неискренность у взрослых.
Так что же такое правда? Особенности ее природы были открыты и описаны в том числе великим греческим мыслителем Платоном (427–347 до н. э.)[193]. В ее описании Платон сослался на основное значение, которое несет само слово, которым греки определяли правду άλήθεια (aletheia). В нем содержатся основные интуитивные значения, которые описывают смысл правды. Слово «алетхея» является сочетанием приставки а- (так наз. а приватиум), означающей отрицание или отсутствие чего-либо (ср. «аномальный»), и слова «λήθη» (lethe). Это последнее означает состояние скрытности, тайны, непонимания или отсутствия памяти о чем-либо. В связи с этим, слово «άλήθεια», которое мы переводим как «правда», дословно означает «нескрытность», или, говоря утвердительно, открытость, явность того, что есть.
Поэтому по-гречески «говорить правду» («άλήθειαν ειπείν»)[194]значило дословно «высказывать то, что непосредственно явлено моим глазам», «выявлять, обнаруживать то, что скрыто». Правда в значении Платона, это сам момент раскрытия, выявления, извлечения на свет того, что изначально нам невидимо или неизвестно[195]. Точно так же в современном языке сегодня мы слышим, что кто-то, например, некий журналист, раскрыл какую-либо глубоко скрытую финансовую аферу. Сказать правду о скрываемой тайне, значит: сделать явным то, что скрыто, и наоборот: сделать явным то, что скрыто, значит сказать правду. Указанный момент раскрытия, выявления того, что скрыто, это суть изначально понимаемой правды. Человек кажется именно тем существом, которое по своей природе стремится именно к такому пониманию истины.
Однако другой греческий мыслитель, Гераклит, говорил, что «природа вещей любит скрываться» (physis philei kryptes thai)[196]. В этом утверждении мы находим важную подсказку: классически понимаемая правда как выявление того, что по при роде скрыто, означает состояние, противное тому, которое нам привычно и определяет мир вещей и явлений. Познание истины идет в своем роде наперекор скрытости природы отдельных вещей.
Скрытость природы вещей, о которой писал Гераклит, одним образом проявляется в мире природы, и совсем иначе — применительно к людям. Скрытость природы, отдельных физических предметов и явлений вокруг нас, следует из их внешней структуры (греч. physis). Поскольку природа вещей изначально скрыта от нас, для специалистов в области природных наук — физиков, астрономов, биологов, — становится необходимым предпринимать усилия для познания, чтобы — как мы говорим — вырвать у природы сокрытые от нас тайны.
Абсолютно иначе обстоит дело в случае человека. Он скрывает от нас свои тайны не в силу определяющей его внешней структуры, но в силу своей свободы. Он скрывает что-либо от нас, например, свое знание, но делает это не по необходимости, а потому, что так хочет.
Насколько факт непроявленности или скрытости сути (природы) вещей в случае определенных природных факторов является чем-то, что по сути характеризует сами эти вещи, а с точки зрения этики является чем-то абсолютно нейтральным, настолько же абсолютно иначе обстоит дело в случае человека. Поскольку только человек подлежит этической оценке.
Почему? Откуда эта разница?
Человек, в отличие от вещей, которые определены по своей сути природой и молчат, является существом, которое говорит и свободно. Наша речь по своей природе направлена на то, чтобы проявлять то, что есть, и чтобы делать явным то, что скрыто, т. е. направлена на выражение правды[197]. Поэтому не нужно учиться говорить правду, поскольку наши первые слова уже являются высказываниями о том, что есть, а точнее: о том, что открыто и доступно для познания нашим глазам и нашей душе. Правда высказывания, словно свет, позволяет тому, кто ее воспринимает, увидеть то, что мы сами видим. Правда — это нечто очень простое и, в своем роде, ее понимание доступно нам с рождения. Оно тоже является чем-то изначальным. Это подтверждает психология развития человека: дети в самой ранней фазе развития речи всегда говорят правду, поскольку спонтанно начинают с выражения того, что и как им доступно.
Ложь — это совсем иное. Она — структура гораздо более сложная нежели правда. Мы не умеем сразу лгать, этому мы должны учиться. Человек начинает лгать только тогда, когда хорошо овладеет языком и познает сложные правила и структуру лжи.
Ложь — это явление исключительно человеческое. Знаменательно, что латинское слово persona, которым со времен Средневековья обозначается человек (человеческая личность), во времена Древнего Рима обозначало маску, или человеческую голову в маске[198]. В этом заключена глубокая мысль философов-христиан, согласно которой не проявленность нашей жизни, но скрытость бытия свойственна истории человечества. И с этим связана наша склонность ко лжи, несмотря на изначальную направленность человека на истину, понимаемую как проявление того, что скрыто. Таким образом, в человеке проявляется своеобразная драма, заключающаяся в наличии в нем двух противоположных векторов: первого, направленного на поиски правды, т. е. — подобно прожектору, направленного в сторону темноты — на выявление того, что скрыто. И другого, направленного на скрытость, «затемнение» (ср. греч. глагол lanthano), что заключается в маскировании того, что есть, т. е. во лжи. Хотя естественным природным образом мы направлены на познание того, что есть, в его явном проявлении, т. е. на правду в понимании Платона, одновременно мы способны ко лжи как отрицанию (маскированию) этой явности.