Потому также важно понять последствия подхода к исторической памяти, пропагандируемого в ходе конференции Немецкого исторического института. Этот подход призывает «старую» Европу отбросить свою логоцентрическую ориентацию и реструктурировать свою систему ценностей в соответствии с постсовременными принципами. «Конструктивистский» подход Ассманн находится в «особой оппозиции» к эссенциализму, если воспользоваться ее собственными словами. Она утверждает, что мы всегда выбираем из прошлого то, что для нас наиболее выгодно. Другими словами, мы всегда относимся к прошлому инструментально, более помня о собственных интересах, чем о принципах объективности. Однако существует огромная разница между признанием в том, что мы никогда не сможем быть совершенно объективны, и ограничением нашей памяти только лишь собственными интересами. Ассманн признает вслед за Хальбвахсом, что коллективная память является конструкцией памяти «соответствующей потребностям современности». В связи с тем, что современность и с какой точки зрения не стабильна, реконструкция прошлого является изменяющимся открыто-закрытым проектом[548]. Другими словами, правды о прошлом не существует.
Осмелюсь сказать, что это издевательство над концепцией памяти, которой придерживаются американские консерваторы, и которая до недавнего времени была принята также и в Европе. Разумеется, наше представление о прошлом всегда возникает в процессе конструкции. В конструктивизме Ассманн, однако, не хватает механизмов, предупреждающих нас, что определенная важная часть прошлого не была принята во внимание; это уничтожает разницу между «существенным» и «второстепенным», ограничивая процесс нашего запоминания тем, что служит современности. Заявление Ассманн является рафинированной и применимой в частном случае версией марксистского принципа, что наш материальный статус определяет наше сознание. Ассманн может предложить нам только лишь кратковременную замену европейской памяти, ту, что опирается на «события» Каролы Дитце, излагаемые и разъясняемые выдающимися личностями, престижными университетами и хорошо известными издательствами. Народы, которые сумели сформулировать свою историю мира, будут удовлетворены таким порядком вещей, но от тех, которые этого не сделали, нельзя ожидать согласия на что-либо, что является для них разрушением истории. Таким образом возникают конфликты между народами.
Историки, которые собрались в Немецком историческом институте в ноябре 2006 г., чтобы оглашать ученые трактаты, дискутировали об истории таким образом, который подразумевал, что их дискурс является единственным признаваемым на мировом уровне, и в связи с этим он не может быть подвергнут сомнению. Хотя тенденция к навязыванию интерпретаций появилась в искусственной атмосфере академии и поэтому может также представляться незначительной, необходимо принимать во внимание угрозу, связанную с подобной манерой поведения. Постмодернистский подход к истории не может быть принят восточными соседями Германии, а также теми, кто отказывается бросить логоцентризм в «мешок беспамятства», если пользоваться определением Оруэлла. Анализ конференций, подобных этой, дает понять, что современная западноевропейская наука не является союзником в борьбе за выживание западной культурной традиции. Если должны быть найдены интеллектуальные союзники, надо сосредоточиться на «новой» Европе и ее интеллектуалах, от Вацлава Клауса и Виктора Орбана до Рышарда Легут-ко и Здислава Краснодембского[549].
С английского языка перевел Павел П. Врублевский
Ева СемашкоВаршаваСостояние исследований геноцида, совершенного против польского населения Организацией Украинских Националистов и Украинской Повстанческой Армией
Тема преступлений украинских националистов в течение нескольких десятков послевоенных лет практически отсутствовала в научных работах и публицистике, за исключением преступлений, совершенных на территориях современной Польши, которым были посвящены публицистические работы явно пропагандистского звучания и воспоминания. Вплоть до 1989 г. и конца функционирования политической системы ПНР обсуждение тематики, касавшейся земель, присоединенных в 1944 г. к СССР, не приветствовалось властями. В свою очередь, в Третьей Речи Посполитой стремление воздержаться от исследований геноцида, совершенного ОУН-УПА, следует из общепринятой концепции налаживания добрососедских отношений с независимой Украиной путем избегания щекотливых тем.
До 1989 г. убийствам поляков украинскими националистическими группировками были посвящены краткие разделы в нескольких научных работах, а их авторы опирались исключительно на фрагментарные донесения либо на общие обсуждения ситуации польского населения в документах польского подпольного государства, которые, впрочем, были доступны исследователям исключительно после получения специального разрешения. Из общего объема публикаций в период ПНР не следовала полная картина хода и размеров преступлений украинских националистов, и не одно научное учреждение не приступало к углубленным исследованиям.
В описанной выше ситуации бывшие аковцы, солдаты 27 Волынской пехотной дивизии АК, в большинстве своем осведомленные о преступлениях украинских националистов, силами своего общества взялись за сбор свидетельств преступлений, т. е. сообщений свидетелей о потерпевших. Ранее подобного типа доказательств преступлений никто не собирал. Собранный материал затем был обработан и издан в 1990 г. Главной комиссией изучения гитлеровских преступлений (современное название более поздней Главной комиссии расследования преступлений против польского народа — Институт Национальной Памяти). Это была работа за авторством двух солдат 27 ВПДАК Юзефа Туровского и Владислава Семашко под названием «Преступления украинских националистов, совершенные против польского населения на Волыни 1939–1945»[550], в которой, в хронологическом порядке, были представлены преступные действия на в населенных пунктах на территории Волыни, с указанием численности жертв и их именными списками, а также обстоятельства преступления в разной степени подробности. Кроме сообщений свидетелей были использованы найденные материалы округа АК Волынь. Необходимо отметить, что на этом этапе исследования преступлений на Волыни именные списки жертв были короткими. Поскольку работа Туровского и Семашко вызвала резонанс среди бывших жителей Волыни, которые предоставляли новые свидетельства, В. Семашко продолжил эти исследования, стремясь максимально подробно отобразить ход и масштаб преступлений на основании разрозненной базы источников. К этой работе подключилась также его дочь Ева Семашко.
Одновременно Общество ветеранов 27 Волынской дивизии АК, переформированное в 1991 г. в Округ Волынь Всемирного Союза солдат АК, пыталось заинтересовать этой темой научных работников, публицистов и политиков. Как вспоминает многолетний председатель Общества Волынских Ветеранов Анджей Жупаньский:
«В течение первых двух лет независимости проходили различные встречи на польско-украинские темы: историков, публицистов и политиков. В некоторых из них принимали участие и члены нашего общества. Все они проходили под знаком объединения с украинцами. И всегда, именно всегда, слово на них брали люди, которые стояли на твердой позиции, заключающейся в том, чтобы не напоминать украинцам о преступлениях, совершенных ОУН-УПА. Можно сказать, что любая наша попытка представить истинный ход событий во время войны и сразу после нее всегда отвергалась. Наши собеседники воспринимали нас как людей, переполненных ненавистью к украинцам и тем самым причиняющих вред Польше»[551].
Первая работа Туровского и Семашко о преступлениях на Волыни, вопреки здравому смыслу, была встречена с недоверием, и, по причине принадлежности ее авторов к АК, сильной связи с этой средой, а также пребывания авторов во время волынской резни на Волыни, считалась субъективной и малодостоверной.
Несмотря на неблагоприятную общественно-политическую атмосферу, в 1992–1994 гг. Всемирный союз солдат АК (ВССАК) обратился к научным кругам с инициативой заняться исследованием волынской резни. По воспоминаниям А. Жупаньского, реакция в те времена была следующей:
«Мы посетили несколько крупнейших университетов (Варшавский, Краковский, Вроцлавский, Торуньский, Люблинский), пытаясь разузнать, есть ли там кто-либо серьезно заинтересованный волынским делом. Везде результат переговоров был отрицательным. От знакомых компетентных профессоров мы узнали, что в некоторых других учебных заведениях было то же самое»[552].
Не переставая прилагать усилия по освещению волынских преступлений и сбору неоспоримых доказательств, ВССАК выступил с рискованной инициативой по организации циклов семинаров с участием профессиональных историков Польши и Украины из нескольких научных центров под общим названием: «Польша — Украина: трудные вопросы», результатом которых — по планам ВССАК — должно было стать совместное польско-украинское определение и описание причин, хода и последствий волынско-малопольской резни.
В 1997–2001 гг. состоялось 11 исторических семинаров, на которых был рассмотрен весь комплекс проблем, составляющих Польско-украинские отношения в годы Второй мировой войны. Были опубликованы доклады, а также т. н. протоколы согласования и расхождения по каждой встрече, свидетельствовавшие о разном подходе и различных интерпретациях проблем, обсуждаемых польскими и украинскими историками. Если польская сторона, по крайней мере, в принципе, представила обстоятельства преступлений соответствующими действительности, то определение причин преступлений вызывает опасение. Идеология украинского национализма не указана как основная. Занижена также численность потерь польского населения. Это вызвано тем, что описывавшие потери не проводили углубленных исследований, они исходили исключительно из анализа данных, приведенных в публикациях и некоторых архивных документах, которые авторы сопровождали собственными оценками.