Состав секретариата Ленгубкома стал предметом обсуждения 5 января на специальном бюро. На нем присутствовали все видные оппозиционеры организации: Евдокимов, Куклин, Минин, Наумов, Сафаров, Саркис. Были также Томский, Молотов, Петровский, Киров, Андреев. Как сказано в документе: «слушали сообщение комиссии Политбюро ЦК ВКП(б) о секретариате ЛK.
Постановили:
а) Состав секретариата Ленинградского Комитета определить 3 человека.
б) Ввести в состав секретариата ЛК Кирова, Комарова, Бадаева („за“ — 4 чел,).
в) Оставить прежнее решение бюро ЛК от 4/1–26 г. — просить ЦК утвердить секретариат в составе Бадаева, Шверника, Куклина (за — 13, против — 4, воздержался 1).
Ввиду разногласия комиссии Политбюро ЦК с бюро ЛК по вопросу о секретариате передать вопрос на разрешение ЦК ВКП(б)»[188].
Трудно далось это решение. Бюро заседало всю ночь. Противостояние продолжалось. Теперь уже ЦК настаивал на изменении всего секретариата губкома, избранного всего три недели назад. В то же время нельзя не отметить и непоследовательность бюро губкома. Оно уже не просило ЦК утвердить свое решение, а передало вопрос о секретариате «на решение ЦК ВКП(б)».
Что это — наивность? Вряд ли. Скорее всего, боязнь нарушить сложившуюся годами партийную субординацию, боязнь стать нарушителями партдисциплины.
Конечно, скрытая дискуссия по составу секретариата прослеживается и на заседании бюро губкома 7 января. Бюро проходило во второй половине дня. А утром Политбюро ЦК утвердило секретариат Ленгубкома в составе: Комаров, Киров, Бадаев.
Реакция на это членов бюро Ленгубкома отразилась в их постановлении: «а) Принять к сведению и руководству постановление ЦК ВКП(б) от 7/1–26 г. о секретариате ЛК. б) Довести постановление ЦК ВКП(б) до сведения пленума Ленгубкома»[189].
Никаких споров. «Принять к сведению», «Довести до пленума» — это фактически уже глухая защита.
Пленум губкома открылся 8 января 1926 года. Реакция его участников на постановление ЦК ВКП(б) и бюро губкома от 7 января 1926 года была неоднозначной.
Обратимся к стенограмме. Слово берет Ф. Г. Наливайко (парторганизатор «Красного Треугольника»): «Пленум ЛК всячески считает своим долгом заявить ЦК, что введение т. Комарова в Секретариат против воли, неоднократно выраженной Ленинградской организацией… не будет содействовать внутреннему ее сплочению, в силу чего Пленум ЛК просит ЦК пересмотреть свое решение о тов. Комарове»[190].
Голосуется предложение Наливайко не вводить в состав секретариата Н. П. Комарова.
«За» предложение — 90, «против» — 20 (выделено мной. — А.К.).
Между тем результаты голосования породили немало мифов, в том числе и об избрании Кирова. Среди них был и такой: якобы 8 января Кирова вообще не выбрали в состав секретариата губкома, а избрание его состоялось только 12 января на пленуме губкома. В доказательство этого приводились следующие аргументы: в связи с избранием Кирова бакинцы приняли свое письмо-поздравление ленинградским коммунистам только 12 января, а состав секретариата Ленгубкома был опубликован в «ЛП» еще позднее — 14 января.
Но все дело в том, что 12 января пленума Ленгубкома вообще не было. В протоколах нумерация пленумов соблюдена. И следующий по порядковому номеру после 8 января пленум состоялся 19 января. Более того, уже 8 и 9 января в адрес ряда партийных организаций ушли телефонограммы за подписью Кирова.
Чем же объяснить мифы? Рискну высказать предположения.
Нельзя исключить сознательной дезинформации, которую распространяли сторонники «новой оппозиции». На роль партийного лидера претендовали и другие. Среди них называют Н. П. Комарова и И. М. Москвина, но документальных подтверждений тому пока не найдено.
Возникает вопрос: а как сам Сергей Миронович Киров относился к своему новому назначению?
В связи с этим огромный интерес представляют письма С. М. Кирова, адресованные жене — М. Л. Маркус-Кировой, Г. К. Орджоникидзе и И. В. Сталину. В письмах, особенно к жене, не рассчитанных на широкую аудиторию, Сергей Миронович Киров писал искренне, не искал осмотрительных, точно взвешенных слов. Эти письма отражают его отношение и к тому, что происходило на съезде, и к его назначению на работу в Ленинград. Передо мной — два письма Кирова к жене. Они не датированы. По-видимому, первое было написано 24–25 декабря 1925 года (в нем есть фраза: «через неделю или меньше съезд закончит работу»). В письме говорится:
«…Из газет ты узнаешь, что на съезде у нас идет отчаянная драка, такая, какой никогда не было. Читай аккуратно „Правду“ и будешь в курсе дела. В связи с этой дракой здесь стоит вопрос о посылке меня на постоянную работу в Ленинград. Сегодня об этом говорили очень и очень определенно. Я, конечно, категорически отказываюсь. Серго также против моей посылки туда. Не знаю, чем это кончится…»[191]
Второе письмо скорее всего было написано Кировым в самом начале января 1926 года, предположительно 4 января.
В этом письме Сергей Миронович сообщал:
«…Произошло то, что намечалось несколько раз[192], т. е. меня из Баку берут и переводят в Ленинград, где теперь происходит невероятная склока. Что было на съезде, ты знаешь из газет. Во время съезда нас с Серго посылали туда с докладами, обстановка невозможная. Отсюда ты должна меня понять, что как мне трудно ехать. Я делал все к тому, чтобы отделаться, но ничего не получилось. Удержусь ли там или нет, не знаю…»[193]
Эти письма свидетельствуют, что, во-первых, Киров не только не хотел ехать на работу в Ленинград, но даже сопротивлялся, а во-вторых, что у него были сомнения — справится ли он со своими обязанностями на этом новом для себя, но крайне важном для партии участке работы.
Из всего характера этой переписки можно сделать вывод: С. М. Киров в Ленинград ехать не хотел, более того, насколько это было возможно в рамках партийной дисциплины, возражал. В этом его поддерживал Г. К. Орджоникидзе. И было принято в определенной степени компромиссное решение: Киров едет в Ленинград на несколько месяцев — для борьбы с фракционной деятельностью «новой» оппозиции.
За полмесяца интенсивной разъяснительной работы члены ЦК выступили на 80 партийных собраниях, из них на 10 — Киров. Собрания проходили почти ежедневно.
На заводах и фабриках, в военных и вузовских коллективах оппозиционеры несли поражение за поражением. Кстати, там, где они имели сильное влияние — «Путиловский завод», «Красный треугольник», завод имени Егорова, в качестве основных докладчиков выступали — М. П. Томский, Г. И. Петровский, В. М. Молотов, К. Е. Ворошилов, В. В. Шмидт.
10 января 1926 года Киров писал Орджоникидзе: «…Как и следовало ожидать, встретили нас здесь не особенно гостеприимно. Особенно потому, что мы сразу же пошли по большим заводам… По числу членов партии у нас сейчас определенное большинство. Коллективы выносят постановления о переизбрании райкомов, а кой-где требуют переизбрать губком»[194].
Через шесть дней в письме к жене он сообщал: «…Живу в гостинице вместе с членами ЦК, которых здесь достаточно много. Каждый день на собраниях. Ну и собрания здесь! Есть ячейки — 1500–2000 чел. Это одна ячейка. Сплошь, конечно, рабочие и работницы… Положение здесь отчаянное, такого я не видел никогда»[195].
В тот же день — 16 января Киров написал письма Орджоникидзе (в Закавказье) и Сталину. Последнее, правда, пока не найдено, но косвенным доказательством его существования является следующий факт. 17 января Сталин телеграфирует Орджоникидзе — в Тифлис, Микояну — в Ростов, Антипову — в Свердловск, Чубарю — в Харьков: «…Отчетная съездовская кампания в Ленинграде приходит к концу. Все сколько-нибудь крупные предприятия уже высказались против оппозиции. Остается Путилов, который на днях отмежуется от оппозиции…»[196]
Эти телеграммы полностью соотносятся с содержанием найденного письма Кирова — Орджоникидзе: «Дело обстоит так: Выборгский р-н, Петроградский, Володарский — сплошь с нами. Осталось несколько маленьких заводов. М-Нарвский в большинстве с нами. Путилов — пока нет. Здесь все придется брать с боя!»[197]
20 января 1926 года состоялось партийное собрание на заводе «Красный путиловец». После доклада Михаила Павловича Томского и фактически содоклада Григория Еремеевича Евдокимова коммунисты-путиловцы высказались за одобрение решений съезда, в поддержку политической линии ЦК ВКП(б).
Рабочий день Кирова был загружен до предела. «Не обижайся, — писал он жене, — что пишу мало, очень занят, работаю, ни минуты нет свободной… Работа очень сложная и ответственная. Занят так, что даже на улице не был ни разу, только в машине».
Завершающим этапом этой кампании явилась XXIII чрезвычайная губернская партийная конференция, состоявшаяся 10–12 февраля 1926 года. В ее работе приняли участие член Политбюро ЦК ВКП(б) Н. И. Бухарин и кандидат в члены Политбюро ЦК Ф. Э. Дзержинский, выступившие с основными докладами: Бухарин об итогах XIV съезда партии, Дзержинский о перспективах развития промышленности. Киров лишь произнес небольшую речь, весьма яркую по форме.
В связи с этой конференцией большой интерес представляет письмо Кирова к Орджоникидзе от 13 февраля 1926 года: «…Вчера закончили конференцию и тем самым кончили и первоначальные работы против оппозиции. Сегодня был пленум губкома, избрали секретарем, бюро и пр. …Плохо и очень плохо, что развертывается новая драка на почве невероятного местничества… Большим успехом здесь пользовался на конференциях Бухарин и очень маленький успех мой…»