— Запомни, что я тебе скажу. По всему вижу: ты собьешь много немецких самолетов. Но смотри в оба: смекалкой бери, слишком не горячись, не забывай первого сбитого…
Я крепко запомнил простые, искренние слова старшего товарища.
Вечером, когда кончился разбор полетов, я увидел около КП знакомую фигуру — это был Петро Кучеренко: он прилетел в командировку на сутки. У него на груди тоже орден Красного Знамени.
Мы радостно обнимаемся и поздравляем друг друга.
— Скучаю по вас, друзья, — говорит Петро. — Словно домой попал. У нас в части тоже ребята хорошие, но все же вас не хватает.
…Рано утром — мы только что проводили Петро — меня вызвал на КП командир части:
— Семенов назначается моим заместителем, вы — командиром эскадрильи, а Брызгалов — вашим заместителем.
Я вышел с КП обрадованный, но в то же время озабоченный: для новой должности недостаточно обладать одними летными качествами — необходимо воспитать в себе способности командира, приобрести опыт вождения групп.
Своими раздумьями я поделился с Амелиным.
— Да, водить группу — трудное дело, — согласился он. — Ответственность большая. Комэску надо следить за всем: и за воздухом, и за действиями летчиков.
Конечно, командовать труднее, чем выполнять приказание командира. Ведь это значит не только отдавать приказание, но «и учить, как его выполнить, воспитывать подчиненных.
Евстигнеев, а позже и Амелин тоже были назначены командирами эскадрилий. Мы упорно работали над собой, чтобы оправдать высокое звание командира эскадрильи.
Кончился срок моего кандидатского стажа, и я подал заявление о приеме в члены партии.
Трудно передать, с каким нетерпением ждал я заседания партийной комиссии! Все время думал об этом и еще тщательнее готовился к каждому боевому вылету.
С 4 августа 1943 года началось наше наступление на Харьковском направлении. Я узнал, что в эти дни в неравном бою погиб Кучеренко. Он воевал храбро: на его счету было уже десять сбитых вражеских самолетов.
Вечная память тебе, Петро!
…14 августа, когда я только что возвратился с боевого задания по прикрытию наших войск и собрался идти в столовую, меня срочно вызвали на командный пункт.
Передо мной поставлена задача: моей шестерке надо прикрыть действия нашего разведчика — ему поручено ответственное задание. Встретиться с разведчиком мы должны в воздухе над нашим аэродромом.
Я собрал летчиков эскадрильи и рассказал о задании. Мы разошлись по машинам и стали ждать. Обед нам подали прямо в самолеты.
Прошло двадцать минут. Над аэродромом появился самолет, это был наш разведчик. Взлетели. Я связался с ним по радио и доложил, что готов к сопровождению. Летим на высоте трех тысяч пятисот метров. Облачность три-четыре балла. Разведчик идет впереди, моя шестерка — позади. Идем над линией фронта. Вражеские зенитки открыли огонь.
Когда мы углубились во вражеское расположение километров на двадцать, я заметил немецкие истребители.
— Они направлялись к нам.
Предупреждаю летчиков по радио:
— Ястребы, будьте внимательны! Сзади, ниже нас, двенадцать истребителей противника.
Самолеты врага подходят ближе.
Мы начали маневрировать, чтобы прикрыть разведчика и не дать врагу возможности зайти к нему в хвост.
Внезапная атака противника сорвана.
Но надо думать, немцы пойдут на все, лишь бы сбить разведчика. И действительно, один из «мес-сершмиттов» пытается атаковать его. Стремительно иду на сближение с немцем и длинной очередью сбиваю его.
Наша шестерка вступает в ожесточенный бой с вражескими самолетами, а разведчик носится в стороне.
Я понимаю, что воинский долг обязывает его любой ценой выполнить задание, но, видя, что положение создалось сложное, передаю ему:
— Уходи домой… Уходи…
А летчик словно и не слышит. И я думаю о том, что он, вероятно, молодой, горячий, упрямый, смелый и очень честный.
Стараюсь оценить обстановку, не поддаваясь горячке боя, оценить действия разведчика и моих товарищей, предугадать уловки врага. У меня уже есть опыт в ведении сложного воздушного боя. Наша шестерка слаженно и четко отбивает атаки наседающих немецких истребителей.
Вдруг вижу — Миша Никитин помчался за «мес-сершмиттом». Он забыл основное правило: в воздушном бою не увлекаться сбитым. В хвост его самолета стал заходить второй «мессершмитт». Я закричал по радио Брызгалову:
— Паша, спасай шалопута!
Но было поздно: немец навалился на Никитина, прошил его очередью и сбил.
И сейчас же мастерски, меткой очередью Брызгалов сбил «мессершмитт». Пришлось так напряженно следить за воздухом, что я не мог наблюдать за самолетом Никитина. «Как он выберется с территории, занятой врагом? Что будет с ним?» — с тревогой подумал я.
А бой продолжается. Наш разведчик по-прежнему кружит неподалеку, как у себя дома. Я даже обозлился: «Вот сорвиголова! Ведь тебя сейчас собьют, чорт возьми!» И в это мгновенье вижу, что к разведчику подкрадывается «мессершмитт».
Быстрее на выручку! Сейчас немец откроет огонь!
Догоняю немца сзади, сверху и несколькими очередями сбиваю его. Фашист перевернулся и упал в лес.
Подлетаю к разведчику почти вплотную и машу ему кулаком: «Уходи! Бой разгорается вовсю. Поворачивай!» На этот раз он послушался, и мы стали уходить на нашу территорию.
Моя группа, отбиваясь от немецких истребителей, прикрыла разведчика. Фашисты, очевидно, убедились в бесплодности своих атак, повернули и вразброд полетели на запад.
Они потеряли четыре самолета, мы — один.
Благополучно приземляемся. На наш аэродром сел и разведчик. Смотрю — вылезает из самолета молодой румяный паренек. Таким я его себе и представлял. Улыбается, глаза сияют. Невольно улыбнулся и я.
— Ну чего ты, скажи пожалуйста, кружился, ведь тебя фрицы могли сбить в два счета!
— А я уже стреляный! Мне надо было сбросить бомбовый груз. Пока вы возились с истребителями, я искал цель. Да и за вас боялся — как бы не заблудились. Я ведь за вас тоже отвечал, не только вы за меня!
— Ну и что же, нашел цель, сбросил бомбы?
— Нашел и сбросил.
Он засмеялся, а потом крепко пожал мне руку и серьезно сказал:
— Спасибо вам, товарищ командир! Ваши ребята молодцы — прикрывали меня надежно!
— Цель-то ищите, а за воздухом посматривайте, — ответил я.
Он пожал мне еще раз руку и поблагодарил за совет. Вижу, сдерживает улыбку, глаза смеются. «Да ты вроде нашего Никитина», — подумал я.
Через несколько минут разведчик на бреющем полете пронесся на своем «Петлякове» над нашим аэродромом и взял курс к себе домой. Я даже не успел узнать его фамилию.
Мы до поздней ночи, несмотря на тяжелый день и ранний подъем, не спали: всё ждали Мишу Никитина. Я очень его любил. Не верилось, что он погиб.
Паша Брызгалов твердил:
— Я убежден, что Миша вернется. Наверное, он на парашюте спустился и в лес к партизанам ушел.
Когда все устали ждать и задремали, мне послышалось, что Паша Брызгалов всхлипывает, уткнувшись носом в подушку.
В горячих воздушных боях прошло еще несколько дней.
23 августа 1943 года был освобожден Харьков, и войска нашего участка фронта шли в наступление на Полтаву.
В эти дни напряженных воздушных боев в моей жизни свершилось событие, которого я ждал с таким волнением.
Однажды ко мне в землянку пришел посыльный из штаба и передал:
— Звонили из политотдела: вас завтра утром вызывают на парткомиссию.
Я долго не мог уснуть. С юношеских лет я испытывал благоговейное уважение к высокому званию члена партии. И сейчас, готовясь к большому для меня дню, думал об одном: примут ли меня? Достоин ли я?
…Идет заседание парткомиссии. Принято несколько боевых летчиков. И вот я слышу слова председателя комиссии:
— Вы приняты в члены большевистской партии, товарищ Кожедуб. Поздравляю вас! Отныне вы обязаны еще смелее, еще искуснее драться с врагами нашей Родины. Желаю успеха!
Взволнованно отвечаю:
— Спасибо! Надеюсь, что смогу оправдать доверие, оказанное мне партией… Сделаю все для этого.
На душе у меня светло.
Теперь каждый день с утра я ждал появления на нашем аэродроме маленькой машины начальника политотдела — он должен был приехать и вручить партбилеты летчикам, принятым в партию. Возвращаясь с боевого задания, я каждый раз спрашивал техника Иванова: «А начальник политотдела не приезжал?»
27 августа утром, прилетев с боевого задания, я замечаю необычное оживление на аэродроме. У КП собралась большая группа офицеров.
— Прилетел начальник политотдела полковник Боев, — говорит мне Иванов.
Торопливо причесываю волосы, свалявшиеся под шлемом, надеваю пилотку, подтягиваюсь и направляюсь к товарищам. Еле сдерживаюсь, чтобы не побежать.
Полковник — я вижу его еще издали — разговаривает с летчиками. У него отличная память — он в курсе всей нашей жизни, и когда прилетает к нам, то всегда находит время с каждым поговорить, каждого расспросить. За большими делами он никогда не упускает мелочей. Мы это очень ценим.
Евстигнеев и Амелин уже получили партийные билеты. Лица их сияют. Поздравляю друзей.
Ко мне подходит начальник политотдела и едва успевает вручить мне партбилет, как раздается команда: «Все по самолетам!»
Опять срочное боевое задание. Все бегут к машинам. Тщательно прячу партийный билет в левый нагрудный карман и, счастливый, испытывая какой-то особенный подъем, бегу к своему самолету, напутствуемый полковником Боевым:
— Желаю успехов, товарищ!
Иванов меня поздравляет Я его обнимаю и влезаю в кабину. Сигнальная ракета, и наша шестерка вылетает.
В этом бою я сбил «Фокке-Вульф-190».
Войска нашего фронта с боями продвигаются к Полтаве. Идет единое общее наступление Советской Армии — от Белоруссии до Таманского полуострова. Часто, летая в разведку, вижу, как немцы оттягивают свои войска к западному берегу Днепра.