12 февраля в паре с летчиком Громаковским я вылетел в район нашего плацдарма на западном берегу Одера. Плацдарм, занятый советскими войсками на Берлинском направлении, был у немцев бельмом на глазу. Они пытались наносить по нему массированные удары с воздуха. Тактику они избрали «воровскую» — старались напасть внезапно, бомбардировать, выскакивая из облаков в просветы и уходя обратно в облака. Но эту хитрость мы уже, повторяю, знали.
С нами в воздух поднялись Куманичкин в паре с Крамаренко и Орлов с ведомым Стеценко. Погода стояла плохая, лишь в просветах виднелось ясное синее небо. Каждая пара искала врага в разных районах, поддерживая связь по радио. На земле было условлено передавать друг другу о том, где и кто увидит противника. Я, как всегда в таких метеорологических условиях, применил бреющий полет.
Вижу — невдалеке от линии фронта из-под нижней кромки облаков вываливается около тридцати «фокке-вульфов». Они, очевидно, намеревались бомбить войска. В таких случаях я привык драться с любым количеством самолетов противника. Так действовал и теперь, став «охотником».
Немцы перестраивались, готовясь нанести удар. Я знал по опыту, что, когда они построятся, ошеломить их будет труднее. Сейчас все внимание немцев было направлено на построение боевого порядка.
Передал по радио второй и третьей парам:
— Нахожусь в шестом квадрате, все ко мне! И сразу же подал команду Громаковскому:
— Прикрой, атакую!
Прижимаясь к земле, сливаясь с фоном местности, иду на сближение с противником. Под прикрытием Громаковского с ходу, снизу, врезаюсь во вражеский строй. С дистанции сто метров выпускаю три очереди в «брюхо» «фокке-вульфа». Вырвалось пламя — горящий самолет пошел к земле.
В это время на меня сверху, сзади, бросился немец. Но Громаковский вовремя заметил, что я в опасности. «Отвернув» вправо, он дал заградительную очередь и, поймав немца в прицел, сбил его.
Немцам так и не удалось принять боевой порядок. Они заметались. Я опять перешел на бреющий полет, чтобы нанести внезапный удар.
Но обстановка остается напряженной: некоторые вражеские самолеты установили взаимодействие между собой. Вижу — Куманичкин уже рядом со мной. На душе стало веселее.
— Саша, бей их! — кричу я.
Вот он в паре с Крамаренко идет на сближение с вражеской девяткой, на высоте ста пятидесяти — двухсот метров внезапно атакует ведущего и с первой же очереди сбивает его.
— Молодец, Куманичкин!
Меня охватывает боевой азарт. Чувство такое, какое бывало во время прикрытия наших наземных войск: большое чувство ответственности за свои действия. Вспомнилось, как я дрался на бреющем в районе Южного Буга с «Юнкерсами-87».
Немцы в растерянности. Одни уходят в облака, другие поворачивают на запад. Наша атака настолько стремительна, мы с такой быстротой снуем между ними, что фашистам, вероятно, кажется, будто их атакует большая группа самолетов.
Вот и Орлов подлетает. Под прикрытием Сте-ценко он атакует вражеский самолет и сбивает его с короткой дистанции. Но и сам попадает под удар. Орлов сбит
Мы с удвоенной яростью продолжаем атаковать уходящего врага. Под прикрытием Громаковского атакую сверху последний «фокке-вульф», который пытается скрыться в облаках. Немец даже сбрасывает бомбы — чтобы облегчить самолет — на свою территорию. Быстро настигаю его — дистанция подходящая. Открываю огонь: немец так и врезался в землю.
— Вот тебе, собака, за Орлова!
Попытка немцев по-воровски напасть с воздуха на плацдарм, занятый нашими войсками, провалилась.
Время истекло. Возвращаемся домой.
Подлетаем к линии фронта. Сейчас противник откроет огонь с земли из всех видов оружия — летим на бреющем. Подаю команду:
— Делаем противозенитный маневр!
В самом деле, со всех сторон нас начали осыпать трассы зенитного огня. Снаряд пробил мне плоскость и радиомачту. Но мы, искусно маневрируя, благополучно ушли домой.
В этом бою наша группа сбила восемь самолетов противника: одного сбил Куманичкин, одного — наш погибший боевой товарищ Орлов, одного — Стеценко, двух — мой напарник Громаков-ский, трех — я.
В напряженном воздушном бою с противником, который в пять раз превышал нас численностью, мы с успехом использовали весь свой опыт. Я уже знал, что группу в четыре-шесть самолетов целесообразнее разделить на пары: так легче и эффективнее искать врага на большом пространстве. Нам во многом помог бреющий полет и уменье маскироваться на фоне местности.
Когда я докладывал командиру о воздушном бое нашей шестерки с тридцатью «фокке-вульфами», на КП приняли радиограмму от командующего наземной армией. Оказывается, он наблюдал за тем, как мы вшестером вели бой против тридцати «фокке-вульфов». Он видел, как немецкие летчики сбросили бомбы на свои же войска, как были сбиты восемь вражеских машин. Все это происходило на глазах пехотинцев, они напряженно следили за ходом боя.
Командующий прислал на имя нашего командира благодарность за помощь, оказанную летчиками. Не могу не привести слова, которые тогда так взволновали и обрадовали всех нас:
«По мастерству, красоте, спаянности этот бой является триумфом нашей авиации. Поражен отвагой и мастерством летчиков».
Нет большей похвалы для боевого летчика-истребителя, чем похвала пехотинцев, наблюдавших за ходом его воздушного боя. Это высокая оценка.
Наш бой подробно разобрали и обсудили. Было сделано много полезных выводов, извлечено много важных уроков.
В день двадцать седьмой годовщины Советской Армии мы собрались на аэродроме и в приподнятом, боевом настроении слушали приказ Верховного Главнокомандующего.
Сколько воспоминаний связано у меня с этим торжественным днем! Я вспомнил, как слушал приказ товарища Сталина на тыловом аэродроме в Средней Азии 23 февраля 1942 года. В ту тяжелую пору на протяжении огромного фронта от Северного Ледовитого океана до Черного моря наша армия вела ожесточенные бои, чтобы, измотав немецко-фашистские войска, изгнать их из пределов нашей Родины. Теперь Советская Армия не только освободила родную землю, но и перенесла войну на территорию фашистской Германии.
Настали долгожданные дни!
Но окончательная победа сама собой не приходит. И мы это хорошо знали. Немцы бросали в бой все сохранившиеся резервы. Они пытались «напугать» нас своей новой техникой и, в частности, реактивными самолетами. Мы все чаще и чаще стали говорить об этих самолетах: как с ними вести борьбу?
Трудность заключалась в том, что после встречи командира полка с двумя немецкими реактивными истребителями никто из нас больше их не видел. Встречали их еще летчики из соседних частей. Летали эти самолеты, как свободные «охотники», — одиночками, парами, небольшими группами, применяя штурмовые действия. На нашем фронте они появлялись только в одиночку, ограничиваясь молниеносной атакой на большой скорости. Но в бой, как правило, не вступали, предпочитая действовать «из-за угла».
Я много думал о методах борьбы с этими машинами. Перехватить реактивный самолет, развивающий огромную скорость, было делом нелегким. В этом я отдавал себе ясный отчет. Тем сильнее было мое желание присмотреться к нему в воздухе. К сожалению, никто, кроме Чупикова, не мог поделиться со мной своими наблюдениями.
И вот мне довелось встретиться с немецким реактивным самолетом.
24 февраля я вылетел в паре с Титоренко на свободную «охоту».
Внимательно слежу за- воздухом. Вижу, из-за дымки на высоте трех тысяч пятисот метров внезапно появляется самолет. Не замечая нас, он идет вдоль Одера на скорости, предельной для наших «Лавочкиных». Всматриваюсь: это безусловно реактивный самолет. Быстро разворачиваюсь, даю мотору полный газ и начинаю его преследовать. Летчик-фашист, очевидно, и не смотрел назад, надеясь на большую скорость своего самолета. Я опасаюсь, что, заметив нас, он, по обыкновению, уйдет. «Выжимаю» из машины максимальную скорость, стараясь сократить дистанцию и подойти под вражеский самолет.
Мой напарник не отстает от меня. Зная его горячность, предупреждаю, чтобы он не терял хладнокровия, не начинал действовать без моей команды.
Хочется подробно, поближе рассмотреть реактивный самолет и, если удастся, открыть по нему огонь.
Снижаюсь и подхожу под немца со стороны хвоста на расстоянии двухсот метров. Удачный маневр, быстрота действия плюс скорость моего самолета — все это позволило приблизиться к реактивному самолету.
И вдруг в него неожиданно для меня полетели трассы — мой напарник не выдержал! Я был уверен, что «старик» испортил план моих действий, и в душе нещадно ругал его. Но, оказывается, его трассы неожиданно улучшили мое положение. Самолет врага стал разворачиваться влево, в мою сторону, и на мгновение подставил мне свою «спину». В этот миг, развив предельную скорость, которую только может дать мой самолет, я сблизился с врагом. Вот уже нас отделяет совсем короткая дистанция. С волнением открываю огонь. Реактивный самолет, разваливаясь на части, стремительно падает вниз, на территорию врага.
Через несколько дней собралась фронтовая конференция для обсуждения тактики ведения борьбы с реактивными самолетами. Было приглашено несколько летчиков нашей части, в том числе Титоренко и я. В своем сообщении о реактивном самолете я постарался проанализировать и проведенный нами бой, и все, что мне было известно о тактике действий новых немецких самолетов. На конференции выступили летчики из других частей. Обмен мнениями обогатил наш опыт и сыграл большую роль в борьбе истребителей нашего фронта с реактивными немецкими самолетами.
Получаем приказ: выделить группу истребителей в район Штаргардта. Возглавил группу сам командир части. С ним улетели Куманичкин, Титоренко, Азаров, Громов и еще три летчика.
Группу Чупикова ждали серьезные испытания. Наступила весна. Настоящих аэродромов не было. Командир выбрал бетонированную, недостроенную немцами узкую полосу. С нее и взлетали летчики группы Чупикова. А летать приходилось много, так как в этом районе воздушный противник был активен.