ластям, и чтобы дезавуировать эти суждения, их называли мелочными. Но именно они более всего отвечали действительному настроению М. Е. Салтыкова. И это необычайно смело для 1923 г.
У К. Салтыкова мог быть на самом деле нелегкий характер, он, возможно, был склонен к выпивке. Но эти личные качества отступают на второй план перед тем, что мы находим в его воспоминаниях об отце. Для нас важны не качества его характера, а его стремление следовать завещанию отца: «…паче всего люби родную литературу, и звание литератора предпочитай всякому другому». Значение мемуаров сына еще и в том, что они отвечают духу М. Е. Салтыкова, не любившего чествований. Скромность и деловитость в высшей степени присущи мемуарам его сына. Нет в них литературности и сочиненности – только факты, как их запомнил и понял мемуарист. Все это делает необходимым включение их не только в научный, но и в широкий читательский оборот.
О судьбе потомков М. Е. Салтыкова(по материалам архива С. А. Макашина)E. H. Строганова
В Тверском государственном объединенном музее (ТГОМ) среди рабочих документов биографа Салтыкова С. А. Макашина хранится папка под названием «Потомки», в которой собраны материалы, относящиеся к детям и внукам писателя.
В папке находится машинопись главы из книги Э. Гарда «Потомки» (1931), которая должна была выйти в 1936 г. в «Издательстве писателей в Ленинграде», но так и не увидела свет. Это беллетризованное легковесное сочинение, но вместе с тем одно из немногих, где речь идет о внуках Салтыкова. О мемуарах его сына здесь говорится в самых нелестных выражениях – вполне в духе общего их восприятия. Крайне уничижительно Гард отзывается также и о личности мемуариста, приводя высказывания родственников, с которыми ему случилось побеседовать (автора не останавливала мысль о том, что поношение сына было проявлением неуважения и к его отцу).
В архиве Макашина хранится также машинописный экземпляр воспоминаний жены К. Салтыкова Ларисы Николаевны, урожденной Вандышевой (во втором браке Макаренко)[679]. В значительной части они повторяют информацию из книги K. M. Салтыкова «Интимный Щедрин», но некоторыми штрихами дополняют портрет ее автора. Так, она упоминает о том, что на письменном столе муж постоянно держал «как самую дорогую память» снимок, где он и сестра были сфотографированы детьми, – эту фотографию его отец брал с собой, уезжая на лечение за границу летом 1875 г.[680] Очень дорожил Константин Михайлович и другой семейной реликвией – «чашкой и блюдцем оригинальной формы», подаренными друзьями М. Е. Салтыкова на его 50-летие: «…для вдохновения он, когда что-либо писал, пил из этой чашки, заявляя, что он мысленно прикладывается к устам своего родителя и это его вдохновляет на творчество»[681].
Константин Михайлович умер в 1932 г., он был женат дважды, но не оставил потомства. Линию Салтыковых, идущую от Михаила Евграфовича, продолжила его дочь.
У Елизаветы Михайловны было двое детей: дочь Тамара Дистерло, которая родилась 8 ноября[682] 1898 г., и сын от второго брака Андрей да Пассано, родившийся 21 ноября 1905 г.
Некоторые сведения о жизни Тамары Николаевны до 1934 г. приводит Э. Гард, но книга «Потомки» не была напечатана, и собранная им информация оказалась доступна лишь немногим. Долгое время не было известно и о том, как сложилась судьба внучки Салтыкова после 1934 г. Но в 1996 г. в Твери проходила конференция, посвященная 170-летию писателя, в которой приняли участие старшая дочь Тамары Николаевны Елена Александровна Гладыревская и ее племянник, сын умершей к тому времени Софьи Александровны Гладыревской, Валерий Петрович Казьмин – правнучка и праправнук Салтыкова. Рассказ Елены Александровны о судьбе ее матери впервые был опубликован в сборнике по материалам конференции.
В марте 1938 г., в воскресный день, Тамару Николаевну, которая была переводчицей на заводе № 54[683], вызвали на работу, и домой она не вернулась. Дети разыскивали мать в моргах и больницах, но выяснилось, что ее арестовали. По словам Елены Александровны, они с сестрой много хлопотали «по разным инстанциям, вплоть до Фадеева», секретаря Союза писателей. В сентябре 1938 г. дочери узнали, что Тамару Николаевну приговорили к 10 годам без права переписки. В 1947 г. им вручили справку о том, что их мать умерла 8 марта 1945 г., а в 1956 г. они получили документ о ее посмертной реабилитации[684].
Тамара Николаевна Гладыревская
Однако, как показывают материалы, обнародованные в более позднее время, внучка Салтыкова не умерла в 1945 г., а была расстреляна вскоре после своего ареста, 27 августа 1938 г., на Бутовском полигоне, где и захоронена. Привожу справку из архивного дела, опубликованную на сайте «Открытый список», где представлены данные о жертвах политических репрессий.
Гладыревская Тамара Николаевна (1898)
Дата рождения: 1898 г.
Место рождения: г. Ленинград
Пол: женщина
Национальность: полька
Социальное происхождение: из дворян
Образование: среднее
Профессия / место работы: завод № 46: переводчица
Место проживания: ст. Красково, Ленинской ж-д, ул. Вокзальная, д. 15
Партийность: б/п
Дата расстрела: 27 августа 1938 г.
Место смерти: Московская обл., Бутово
Место захоронения: Московская обл., Бутово
Мера пресечения: арестована
Дата ареста: 29 марта 1938 г.
Обвинение: участие в контрреволюционной националистической организации
Осуждение: 29 июля 1938 г.
Осудивший орган: Комиссией НКВД СССР и прокурора СССР
Приговор: ВМН
Дата реабилитации: 1956 г.
Архивное дело: том I, стр.118, место хранения дела – ГА РФ.
Источники данных: БД «Жертвы политического террора в СССР»;
Москва, расстрельные списки – Бутовский полигон[685].
Характерно, что в своих воспоминаниях, написанных в 1970–1971 гг., вдова К. М. Салтыкова ни словом не обмолвилась о племяннице, хотя несомненно была осведомлена о ее существовании. Трудно предположить, что Салтыков, с 1929 г. обосновавшийся в Ленинграде, не знал о том, что его ближайшая родственница проживает в Москве. Другой вопрос, общались ли они и было ли известно его вдове о трагической участи Т. Н. Гладыревской. Полагаю, что сам факт умолчания свидетельствует о том, что определенной информацией она располагала.
Судьба внучки Салтыкова оказалась трагическим подтверждением грустных раздумий писателя о судьбах молодого поколения: «…сердце мое невольно сжимается всякий раз, как я вижу детей. ‹…› мне жаль детей не ради каких-нибудь социологических обобщений, а ради их самих»[686].
И совсем иначе сложилась жизнь внука писателя – Андрея Евгеньевича, Андреа да Пассано.
В архиве Макашина хранится его письмо из Мексики, датированное 1 сентября 1956 г., которое было передано ученому в 1960 г. дочерью Г. В. Плеханова[687]. Андрей Евгеньевич отвечает на вопросы своей корреспондентки, которые, как можно понять из контекста, интересовали некую французскую исследовательницу творчества Салтыкова-Щедрина. Имя не названо, но нет сомнений, что речь идет о Кире Саниной, авторе монографии «Салтыков-Щедрин, его жизнь и творчество»[688]. Письмо написано по-французски, имеется и русский перевод[689]. Далее публикуем перевод письма, отредактированный нами для настоящей публикации.
После получения этого письма Макашин пытался связаться с внуком Салтыкова, но ответа не получил, поэтому приходилось предполагать, что либо письмо не дошло до адресата, либо адресата уже не было в живых. Л. Макаренко-Салтыкова в 1971 г. сообщала, что внук Салтыкова «при неизвестных обстоятельствах погиб, где-то в Мексике»[690]. Но эта информация оказалась неверной, в действительности Андреа да Пассано прожил долгую жизнь и скончался в 1993 г.
Факты, которые будут приведены далее, известны благодаря итальянским исследователям комиксов[691]. Некоторые сведения удалось найти также на американских эзотерических сайтах, вместе с тем вся имеющаяся информация позволяет лишь в общих чертах представить биографию внука писателя.
После отъезда из России жизнь Андрея Евгеньевича была связана с Францией, Италией, Мексикой и США. Как и сестра, он с ранних лет начал самостоятельную жизнь. Создавал костюмы для кабаре «Фоли-Бержер» и для певицы Мистингет[692], выступавшей в кабаре «Мулен Руж»; как иллюстратор сотрудничал в юмористическом журнале «Le Sourire», занимался также книжной иллюстрацией. В 1932 г. (по другим сведениям в 1920-х гг.) создал популярную серию рисунков «Жиголо во все времена»[693].
В 1938 г. да Пассано переезжает в Италию, где начинается его карьера как художника комиксов. К этому времени относится и оставшееся на всю жизнь увлечение эзотерикой. Во время Второй мировой войны он служил в военно-морском флоте[694]. В 1943 г., видимо, после капитуляции Италии, демобилизовался и продолжил свою деятельность как художник комиксов, с 1946 г. начал подписывать свои работы аббревиатурой DaP (подписывался также именем Endré)[695]. В конце 1940-х гг. имел собственный издательский дом DaP в Милане. Но в Италии работал еще один художник комиксов по фамилии да Пассано – Гвидо, поэтому вплоть до наших дней исследователи искали доказательств, кому же из них принадлежит подпись DaP, и окончательно это вопрос был решен только в 2016 г.[696]
В 1950–1960-х гг. да Пассано жил и работал в Мексике. Сведения, сообщенные им в письме 1956 г., можно дополнить информацией о том, что он работал графическим дизайнером в компаниях «Форд», «Шевроле», «Дженерал Моторс», «Палмолив», «Пепси Кола» и др. В 1961–1966 гг. преподавал культурологию в университете Гвадалахары, и поэтому письмо Макашина, адресованное в Мехико, не нашло его.
В 1968 г. да Пассано переезжает в США, где главным его занятием становится эзотерика. В предисловии к книге да Пассано «Внутренняя тишина» с его слов рассказано, что уже в детском возрасте он ощущал присутствие каких-то необъяснимых сил: «Ночью он часто испытывал яснослышание: прекрасная музыка, которая начиналась в одно и то же время каждую ночь и длилась час». Он был слаб здоровьем, но впоследствии «развил свое физическое тело с помощью плавания, борьбы и бокса». Причем «у него всегда было чувство, что его направляет и сопровождает сознание европейских воинов, которых он, наконец, идентифицировал как часть прошлого своей семьи»[697]. В Лос-Анджелесе да Пассано основал Храм эзотерической науки (1977), в котором проводил встречи со своими последователями, в 1970-х – начале 1980-х гг. в качестве эксперта по эзотерическим темам участвовал в телешоу Тома Снайдера[698].
В 1987 г. вышла книга да Пассано «Внутренняя тишина: руководство от шума повседневной жизни», переведенная в 1992 г. на немецкий язык под названием «Дар тишины»[699]. В предисловии говорится: «Из восточных философий, особенно тибетского буддизма и даосизма, Андрей предлагает методы, которые до недавнего времени передавались только по тайной устной традиции. Это эклектичная система, как эзотерическая, так и очень практичная, и это объясняет название его школы в Лос-Анджелесе: Храм эзотерической науки… секретные традиции, которые сочетаются с новейшими знаниями для создания нового видения»[700]. Через Интернет и в наши дни можно приобрести записанный им диск «Остановить старение» – курс тибетских упражнений, позволяющих сохранить молодость.
Сохранилась аудиозапись одного из занятий в Храме эзотерической науки, сделанная 6 августа 1984 г. и расшифрованная лишь 19 ноября 1993 г. В 1993 г. да Пассано умер, но точная дата смерти неизвестна. Публикация этой аудиозаписи дает основание предполагать, что он скончался осенью, возможно, в ноябре[701].
История жизни Андрея Евгеньевича да Пассано позволяет говорить о том, что в его судьбе соединились две генетические линии. Одна – от бабки Елизаветы Аполлоновны, вернее, от ее отца Аполлона Петровича Болтина, одного «из ревностных деятелей шестидесятых годов по части спиритизма»[702]. Занятие это было семейным: спиритизмом увлекалась и сестра Елизаветы Аполлоновны Салтыковой – Анна, которая уже в зрелом возрасте вышла замуж за французского спирита Валентина де Турнье. В семье существовала легенда о том, что на одном из сеансов А. Болтиной явился «дух» Турнье, – и это предшествовало их непосредственному знакомству[703].
Юмористический же талант достался художнику от его знаменитого деда. Но Адреа да Пассано работал в сфере развлекательной, что было абсолютно чуждо Салтыкову, для которого были неприемлемы также и спиритические увлечения его свойственников. Однако, как видим, внук пошел другим путем.
Андрей Евгеньевич был четыре раза женат и от последнего брака[704] имел дочь и внука. Таким образом, есть все основания предполагать, что в США живут прямые потомки М. Е. Салтыкова.
Потомкам же писателя, жившим в СССР, пришлось подтверждать свое родство с ним, о чем свидетельствуют приведенные ниже документы: справка, написанная Н. В. Яковлевым, и обращение Е. А. Гладыревской к Макашину.
Все документы публикуются в соответствии с современными правилами орфографии и пунктуации.
1Последние Салтыковы[705]Э. Гард
Дочь Лиза была любимицей отца.
Эта красивая светская девушка мелькнула перед нами некоторой романтической загадкой. По общим отзывам она была умна, образованна, талантлива. Она боготворила отца, особенно – за его «любовь к России».
И вот в 1917 году она навсегда покидает свою родину, с тем чтобы умереть на чужбине.
Елизавета Михайловна была замужем за бароном Н. А Дистерло, генералом. Во время гражданской войны Дистерло был инспектором красной кавалерии Западного фронта[706].
Но еще задолго до революции Елизавета Михайловна порвала с мужем, прожив с ним 8 лет. Однажды под новый год она закутала свою крошечную дочь и уехала с нею на вокзал. Здесь ждал ее маркиз да Пассано, итальянец.
С ним и с девочкой она уехала от мужа навсегда. Жили они на юге Франции и в Париже. А через год Е. М. вернулась в Петербург маркизой.
Евгений Адольфович да Пассано, маркиз и представитель для России автомобильной фирмы «Фиат» и американской «Электрик Боат Компани» – фирмы, поставляющей подводные лодки, – живет широко и пышно[707].
У них сын – Андрей, маркиз Ри-ри.
Семья да Пассано занимает огромную квартиру на Миллионной (ныне улица Халтурина). У них штат прислуги, два авто.
В 1917 году за месяц до ‹впис.: октябрьской› революции да Пассано ликвидирует свои дела в Петербурге и уезжает в Америку. Евгений Адольфович, Елизавета Михайловна и маленький маркиз Ри-ри.
В Петербурге на Миллионной улице остается богатая квартира маркизов. И в ней, среди стильной дорогой мебели, ковров и картин, свято сохраняются старенькие, но любимые вещи – вещи писателя М. Е. Щедрина: письменный стол, кресло, шкаф, письменный прибор, перо, которым написаны «Губернские очерки», халат и туфли его последних дней. И – плед, тот знаменитый, всем теперь знакомый плед, который фигурирует на распространенных последних портретах Салтыкова-Щедрина.
Остались на Миллионной улице еще – рукописи сатирика, которые не могли быть опубликованы при царской цензуре и терпеливо 28 лет ожидали ее падения. А в шкафу стояли щедринские книги – большинство с автографами – Некрасова, Тургенева, Гаршина.
На квартире оставался лакей маркиза, Федор Модин, и его жена Ольга.
В 18-м году они, бросив квартиру и вещи, уехали в деревню в Нижегородскую губ.
У кого сейчас письменный стол М. Е. Щедрина, книги с автографом Η А. Некрасова и И. С. Тургенева?..
А Елизавета Михайловна Салтыкова-Дистерло-да Пассано исчезла, казалось, навсегда.
Но вот в двадцатых годах она появляется в Париже. Еще не старая женщина, но уже больная. В 1930 ‹испр. на 26› у нее был удар. Через год он повторился. И в 1931 ‹испр. на 27› дочь Щедрина умерла во Франции.
Маркиз да Пассано жив и сегодня[708].
А сын, Андрей Евгеньевич – маркиз Ри-ри – стал известным парижским карикатуристом.
Кажется, на этом обрывается род Салтыкова-Щедрина.
И вот, нежданно-негаданно, из города Спасска, из Казанской глуши, в Москве появляется молодая женщина – Тамара Николаевна Дистерло, дочь барона.
Громкое имя, титул невозможно приложить к этой женщине в пенсне и с прямым пробором, работающей в Комакадемии[709] – в институте мирового хозяйства и мировой политики, печатающей технико-экономические статьи в московских журналах.
Тамара Николаевна – родная внучка Щедрина, дочь Елизаветы Михайловны от ее первого брака.
Жизнь этой женщины – роман.
Мы сидим у нее, в деревянном пригородном домике Красково, под Москвой, пьем чай и слушаем российскую историю женщины из «хорошей семьи».
Т. Н. родилась в Петербурге в 1898 году.
Елизавета Михайловна Салтыкова с дочерью Тамарой. 1900 г.
Когда ей было полтора года, родители разошлись. Она осталась у матери. Она была Дистерло. Но в доме маркизов и она была маркизой.
Лакеи и автомобили. Французский пансион и гувернантки.
Все это – скучно, все это – не то.
До 15 лет Тамара почти не знает по-русски, – вместо «семья», например, она говорит «фамилия». Зато она владеет в совершенстве четырьмя языками: французским, немецким, английским и итальянским. В 14 лет она кончает пансион.
Ее возят за границу. Из нее готовят барышню-невесту.
Но это – не то.
И ей еще нет 16 лет, когда, не поладив с отчимом, она уходит из дому. Из дома маркизов на Миллионной улице – улице дворцов – прямо на безвестную улицу большого города.
Куда идти?
Мир огромный, но в мире нет никого.
Отец, генерал барон Дистерло, – на фронте. Впрочем, она совершенно не знает отца – за свою жизнь раз 15 ходила к нему в гости. Однако деваться надо же куда-нибудь. И она едет к отцу. А у него уже новая семья, и дочь он не оставляет у себя[710].
И вот – снова улица, огромный чужой мир.
Тамара Николаевна начинает сама пробивать себе дорогу.
В Петербурге она поселилась у подруги, тетка этой подруги приютила ее. Она начинает учиться, сдает экзамен за аттестат зрелости и в 17 лет уже на своих ногах, зарабатывая, как студентка[711], уроками.
Вскоре она выходит замуж за доктора А. В. Зороасторова[712] и уезжает с ним в Спасск. У нее трое детей: Елена – сейчас препаратор в Московском институте силикатов и одновременно – студент хим-техникума, Софья – ученица 8-й группы и Юрий – в 6-й группе. Это – правнуки Щедрина.
Старшую Лелю некогда крестила Елизавета Михайловна, ставшая бабушкой в 42 года.
В 1922 году Тамара Николаевна разошлась с д-ром Зороастровым и через 5 лет вышла замуж за инженера-химика А. И. Гладыревского[713], вот уж десять лет бессменного научного работника ВНИИСМ.
В 1934 году внучка Щедрина работала референтом-переводчиком на московском заводе № 54.
И вот мы сидим в загородном домике и пьем чай.
Щедринские широкие брови, щедринский нос, крупные губы. Может быть, очень уж хочется найти сходство с дедом – оттого оно и находится.
А вот – в стакане старинная ложечка.
– Может быть, эта ложка – щедринская?
Нет, ложка – гладыревская.
Но есть кое-что и щедринское. Вещи пропали на Миллионной.
‹…›
Когда в 1918 году внучка Щедрина зашла на квартиру матери узнать, нет ли от нее каких-либо известий, лакей Федор Модин и его жена Ольга предлагали ей взять вещи. Вещи еще были целы.
Но Т. Н. отказалась. Квартира была чужой. Можно ли, хорошо ли взять из нее что-нибудь?
И вещи пропали.
В голодные и холодные петербургские годы квартиру да Пассано на Миллионной заняли не то анархисты, не то ‹впис.: случайные люди› просто озорники. Что там творилось в те годы, чем топилась «буржуйка» – об этом сохранились только легенды. Но когда в 1920 или 1921 году жильцы исчезли и в квартиру вселились вузовцы, они наткнулись на следы полного разрушения.
В одной из комнат, полуразрушенной, облупленной, на полу валялись обрывки и клочки исписанных бумаг. Это были письма ‹впис: к› Щедрину ‹впис: «у» вместо «а»›, его рукописи, документы. Его ‹зач. и впис: Остатки › архив.
Вузовцы бережно все собрали, что можно, подклеили и снесли в Центрархив. Но, кажется, ничего из доставленного студентами не удалось привести в порядок.
Однако кое-что у Тамары Николаевны сохранилось. Много фотографий, театральные программы в дни постановок пьес Щедрина, газетные вырезки со статьями к 25-летию со дня его смерти, ридикюль Елизаветы Аполлоновны Салтыковой, жены писателя, и маленький обыкновенный карандаш – карандаш Щедрина.
2Перевод письма А. да Пассано[714]
Мехико, 1 сент.‹ября› ‹19›56 г.
Дорогая Мадам,
Благодарю Вас за Ваше любезное письмо; не могу передать, как я огорчен тем, что не сумею должным образом содействовать Вашему труду. Постараюсь сделать все, что в моих силах в отношении биографии прямых потомков моего деда; что же касается документов, то я дам Вам исчерпывающие объяснения, почему у меня не сохранилось ни одного автографа, ни одного письма великого писателя.
В 1917 году, а точнее, в августе этого года, сразу же после провозглашения русской революции, мы были вынуждены из-за происходившего насилия бежать из Петрограда. У моего отца – маркиза Эжена де Пассано (да Пассано по-итальянски), в течение 27 лет представителя американской компании «Электрик Боут Ко» (а не военного атташе), был, как и по сей день у меня, итальянский паспорт, и отец мог вместе с моей матерью и единственным сыном, который Вам пишет, беспрепятственно пересечь границу.
Мы ехали поездом по Транссибирской железной дороге. Нас сопровождали побросавшие фронт полки вперемешку с некоторым элементом колчаковцев, направлявшихся в родные места, и благодаря им (принимая во внимание их репутацию) были обеспечены снабжение поезда и коллективная безопасность. Остальное просто: Корея, Симоносеки, Токио, затем США, где отец, явившись к своему руководству, получил назначение в Париж, где у Компании была постоянная контора на авеню де ля Бурдонне, 48.
Бегство произошло так поспешно, с одной стороны, а с другой – оптимизм и надежда на скорое возвращение так глубоко укоренились в голове моей матери, что все наиболее важные документы были оставлены в Петрограде, на Миллионной, 23, в квартире 17, где, полагаю, советские власти всё и обнаружили, что подтверждается большим портретом Салтыкова, на котором он изображен сидящим со скрещенными на коленях руками, я думаю, работы великого русского художника Репина. Не может быть, чтобы я в данном случае ошибался, потому что в цветном документальном фильме о русских художниках-реалистах конца прошлого века, снятом в музее СССР, который шел в прошлом году в Мехико в театре «Ирис», эту картину показывали и комментировали. Однако портрет оставался в кабинете моего отца в упомянутой квартире на Миллионной, где он был у меня перед глазами на протяжении моего детства. Идентифицирующая деталь: пальцы левой руки давали повод для критики, и только репутация художника заставляла мириться с их изображением – кажется, что они без костей и висят каким-то странным образом[715].
А вот ответы непосредственно на Ваши вопросы.
1. Рукописей, как сказано выше, нет никаких. Я вернусь к этому в конце письма.
2. Мама умерла в октябре 1927 г. на улице де ля Бурдонне, № 92. Кремация была совершена фирмой Борниоль, а прах находится в Колумбарии Пер-Лашез (напротив входа, возле правого крыла).
Отец – в 1931 г. в Париже.
У мамы была в Петербурге дочь от первого брака с графом Дистерло[716]. Моя единоутробная сестра[717], о нежности и красоте которой я храню воспоминания, пропала в шквале событий, и только болезненное и отвратительное разделение людей на два враждебных клана помешало мне разыскать ее. Примерно в 1916–1917 гг. она вышла замуж за молодого военного врача тогда еще императорской русской армии по фамилии Каганов. Он был убит до нашего отъезда своими же людьми[718]. Из-за разногласий с моим отцом Тамара (для меня Тата), увлеченная, как все студенты того времени, новыми идеями, ушла от нас – последние известия о ней мы получили на мысе Эль[719] – Вилла Люмьер, Альп Маритим[720], в 1927 г. С тех пор ничего.
Тамара Дистерло и Андрей да Пассано. 1914 г.
Я не знаю, сохранились ли у нее какие-либо документы, потому что не знаю, жива ли она. Сообщаю для Вашего сведения, что ей было бы сейчас около 60 лет (на 10 лет больше, чем мне)[721]. Других детей у моей мамы не было.
Разумеется, я говорю по-русски, но в условиях истерической напряженности с обеих сторон современного мира, при любом контакте с СССР я попал бы в черный список и был бы лишен возможности заграничных путешествий или поездок. Вот до чего мы дошли, дорогая Мадам, и я не знаю, что можно еще сказать по этому поводу. Но если бы Вам удалось напасть на след Тамары, уведомьте меня через мою кузину Наташу Марсан; Вы доставили бы мне величайшую радость за многие годы. Не забывайте, что близость границы США и свобода, царящая в Мексике, делают американцев крайне щепетильными ко всяким отношениям с СССР, и мое положение здесь сильно бы пострадало.
Должен сказать также, что у моей матери был брат (достаточно безалаберный, если верить семейным россказням), которого звали Константин, – единственный сын Салтыкова-Щ. Он остался в России и, по всей вероятности, уже несколько лет как умер.
Теперь мне надо будет, в интересах Вашей работы, коснуться побочного вопроса, не представляющего для Вас прямого интереса, но, тем не менее, существенного.
После маминой смерти отец сошелся с м-ль Ивонн XXX (не помню ее девичью фамилию) и перед смертью в 1931 г. узаконил эту связь.
По понятным причинам я не жил вместе с отцом, и когда отец скончался, эта молодая особа тотчас опустошила квартиру. Однако среди предметов, представляющих 64 года жизни семьи[722], находилась фотография моего деда в серебряной рамке с дарственной надписью маме и личные вещи моей матери, также принадлежавшие ее семье (разрезной нож и т. д.).
Все немедленно исчезло, и я не мог ничего получить обратно. Может быть, Вам удастся войти с ней в контакт и что-нибудь получить от нее за деньги, поскольку культурный уровень упомянутой особы, как мне кажется, не позволяет рассчитывать на добровольный дар.
Со своей стороны я сейчас же дам увеличить и вышлю Вам авиапочтой два стереографических снимка мамы, – единственные оставшиеся у меня фотографии, принадлежавшие мне с детства, ибо алчность особы, о которой идет речь, большего не позволила.
Эта особа, в настоящее время – г-жа Ивонна Лажье, живет на улице Коньяк-Же, 14; от моего отца у нее было две дочери – Роксана и Регина, проживающие в настоящее время в Париже, к которым я питаю самую глубокую привязанность, несмотря на факты, приведенные выше.
Несколько слов о себе – внуке Салтыкова-Щ.
В Мексике я нахожусь по приглашению здешнего правительства как деятель культуры, в настоящее время ожидаю получения гражданства (я здесь пять лет). Я прибыл сюда для внедрения программы распространения грамотности, что является важнейшей национальной проблемой. В настоящее время помимо работы архитектора и декоратора я руковожу рекламным отделом крупного промышленного предприятия в Мехико. Я также выступаю с многочисленными лекциями, главным образом по восточной философии, в последнее время, в частности, по вопросам эпистемологии и ее влияния на мировоззрение и ориентацию современного человека.
Я говорю на французском, итальянском, испанском, немецком, английском и, конечно, на русском.
Вот какое вышло длинное письмо, дорогая Мадам. Простите за ошибки во французском языке, неизбежные после стольких лет, уверяю Вас в своей готовности быть Вам полезным как во всем, что касается интересующей Вас области, так и во всех других обстоятельствах.
Позвольте мне в свою очередь задать Вам несколько вопросов.
Работаете ли Вы на русских издателей в России – в этом случае для них не будет проблем с поисками рукописей и портретов. Или же Вы работаете на французских издателей?
Стали ли Вы уже француженкой, как я предполагаю, судя по Вашей фамилии?
Не желает ли молодая особа, защитившая диссертацию о моем деде, получить от меня непосредственно сведения, касающиеся деталей ее работы, или по общекультурным вопросам о Мексике, возможно, каким-либо еще? В этом случае передайте ей, что я всецело к ее услугам.
Наконец, нужна ли Вам моя фотография как «последнего» и прямого потомка великого писателя?
В завершение смею Вас заверить, что любое мое сотрудничество в Вашей работе, как и в работе Ваших друзей, всегда будет безвозмездным и оперативным.
Прошу Вас, дорогая Мадам, принять мои наилучшие пожелания и уверение в моих лучших чувствах. В надежде быть полезным в Ваших исследованиях.
Преданный Вам
Андре да Пассано.
Сьерра-Невада, 120
Ломас-де-Чапультепек[723]
Мехико, Мексика
3Письмо С. А. Макашина[724]
Мексика
Г-ну да Пассано
19 февраля 1960 г.
К Вам обращается литератор, посвятивший много лет изучению жизни и творчества М. Е. Салтыкова-Щедрина – Вашего великого деда.
Результаты моих исследований изложены в двух книгах биографического характера (1949 и 1958 гг.) и во многих журнальных статьях и публикациях.
Мне хотелось бы задать Вам несколько вопросов, связанных, с одной стороны, с выяснением некоторых обстоятельств личной жизни Салтыкова (о чем Вы могли слышать в семье), а с другой, с розысками тех бумаг и реликвий, которые были увезены дочерью писателя, Вашей матерью, при отъезде из России.
Но я не рискую сейчас писать Вам большое письмо, так как не знаю, не изменился ли Ваш адрес. Я получил его из Парижа, от дочери Плеханова, с указанием, что оно уже трехлетней давности.
Если письмо это дойдет до Вас и Вы откликнетесь, я сообщу Вам свои вопросы. Мне было бы приятно прислать Вам мои биографические книги о Салтыкове. Не знаю, однако, найду ли я их у букинистов. В обычных магазинах они давно разошлись.
С уважением
(С. Макашин)
Член Союза писателей СССР, один из редакторов журнала «Литературного наследства»[725].
4Письмо Н. В. Яковлева[726]О семье Т. Н. Салтыковой-Гладыревской
Еще в 1933–1934 гг., по запросу С. М. Кирова, я представил записку обо всех известных мне родственниках М. Е. Салтыкова-Щедрина.
В их числе была поименована и его внучка Тамара Николаевна, дочь Елизаветы Михайловны, по ее первому браку с Николаем Николаевичем (sic) Дистрело (sic).
С Тамарой Николаевной я лично познакомился, когда посетил ее в том месте, где она жила, на станции Красково Казанской ж. д. Она была замужем, носила фамилию Гладыревской, имела детей, работала переводчицей на каком-то заводе.
Все то, что она рассказала мне о своей биографии, вполне совпало с тем, что я слышал о ней от целого ряда других лиц в Ленинграде, до и после моего знакомства с нею:
1. От личных знакомых ее матери Елизаветы Михайловны Салтыковой-Дистрело-да-Пассано;
2. От бывших прислуг ее матери. Имена тех и других могу привести дополнительно, если это окажется нужным.
Елена Александровна Гладыревская и Валерий Петрович Казьмин. 1996 г.
Посетив в августе прошлого 1953 года Красково, я уже не застал Т. Н. Гладыревскую в живых, но по-настоящему познакомился с ее дочерью Еленой Александровной Гладыревской, которую видел когда-то, в ее детстве. Из того, что она рассказала мне о своей матери, а также о сестре, Софье Александровне, безусловно явствует, что настоящими потомками М. Е. Салтыкова-Щедрина по прямой линии являются в данное время Елена Александровна и Софья Александровна Гладыревские.
(Н. В. Яковлев)
Член Союза Советских Писателей
Старший научный сотрудник Института Русской Литературы Академии Наук СССР (Пушкинский дом)
13 мая 1954 г.
Москва
Постоянный адрес: г. Ленинград, ул. Халтурина, д. 24, кв. 20
т. А. 5.98.68.
5Письмо Е. А. Гладыревской[727]
Члену Союза писателей СССР,
доктору филологических наук
С. А. Макашину
От Гладыревской Елены Александровны, проживающей по адресу:
Московская обл., п. Красково, Вокзальная, 7
и
Гладыревской Софьи Александровны, проживающей по адресу:
г. Москва, ул. Ярославская, дом 5, кв. 5
На основании исследованных Вами биографический ‹было: библиографических, «бли» зач.› данных М. Е. Салтыкова-Щедрина просим подтвердить наши прямые родственные связи с М. Е. Салтыковым-Щедриным по женской линии согласно следующей генеалогической схеме:
50 Внизу страницы заметка Макашина: Тел. Елены Александр. Гладыревской. 558–72–20.