Однако смерть Чжоу вызвала к жизни нечто, прежде не существовавшее в маоистском Китае: общественное мнение. В предыдущие годы, при Дэне, сведения о том, кто за что выступает наверху, впервые стали поступать через реабилитированных коммунистических служащих и их детей — и разошлись по всей стране. У общественности создалось впечатление, будто Чжоу подвергался преследованиям (и при этом ничего не говорилось о его неблаговидной роли в «культурной революции»). Известие о смерти Чжоу вызвало беспрецедентный взрыв народного горя — особенно потому, что средства массовой информации его приуменьшали. В день, когда его тело везли из больницы в крематорий, свыше миллиона людей выстроились на улицах Пекина. Впервые за время правления Мао такое количество людей собралось без того, чтобы их организовывали. Чрезвычайно осмотрительная секретарь-сиделка Мао посоветовала ему пойти на похороны Чжоу — но Мао эту мысль отверг. Отсутствие Мао люди сочли оскорблением Чжоу, а когда спустя несколько дней в резиденции Мао Чжуннаньхае в честь китайского Нового года были запущены фейерверки, стали шептаться, что он празднует смерть Чжоу.
Народные протесты прошли по всему Китаю: брешь, пробитую смертью Чжоу, использовали для выражения отвращения к политике Мао. В начале апреля вулкан народного гнева начал извергаться во время праздника поминания усопших и уборки могил, когда китайцы по традиции вспоминают своих мертвых. Толпы добровольно собрались на площади Тяньаньмынь, чтобы почтить Чжоу венками и стихами и осудить «культурную революцию». Что еще удивительнее, в центре столицы толпы разбили милицейские машины, передававшие приказ очистить площадь, и подожгли штаб милиции, собранной «Бандой четырех» и попытавшейся силой разогнать демонстрантов. Этот вызов правлению Мао был сделан в непосредственной близости от его дома.
Режим подавил протесты с большим кровопролитием. Госпожа Мао приветствовала это как победу, а сам Мао написал: «Отличный способ поднять дух. Хорошо. Хорошо. Хорошо». Репрессии прошли по всей стране, но Мао уже не удавалось нагнать такой ужас, как прежде.
Хотя Дэн не имел никакого отношения к организации демонстраций, простой прием продемонстрировал его популярность: всевозможные бутылочки, подвешенные к соснам вокруг площади Тяньаньмынь. Имя Дэна, Сяопин, произносится так же, как «бутылочки». Этот знак заставил Мао почувствовать очень сильную угрозу. Еще не бывало такого, чтобы общественность объединялась с противниками партии. Мао распорядился, чтобы Дэна вместо домашнего ареста перевели в камеру предварительного заключения в другой части Пекина.
Но вместо того чтобы наказать Дэна с той же жестокостью, какую он выказывал по отношению к другим врагам, Мао оставил его невредимым. Это было сделано не потому, что он симпатизировал Дэну. Он просто опасался создать такую ситуацию, при которой многочисленные сторонники Дэна в армии сочтут, что им необходимо действовать. Хотя Мао отстранил союзника Дэна маршала Е, последний продолжал сохранять практически полный контроль над военными. Находясь дома в элитном военном поселке в Сишане, он принимал у себя вереницу генералов и старших офицеров и решительно заявлял им, что нисколько не болен, что бы ни говорил Мао. В кругу друзей Е больше не называл Мао «председателем», что было принятой уважительной формой, а «на-мо-вэнь», китайской транслитерацией английского «number one» (номер один), что было непочтительно. Высокие чины почти открыто обсуждали, что следует делать. Один из них, по прозвищу Бородатый генерал, убеждал Е действовать немедленно и «просто схватить» «Банду четырех». Не высказываясь вслух из опасения жучков, Е поднял большой палец, дернул им пару раз, а потом повернул его вниз, имея в виду: «Подождем, пока Мао умрет». Тогда Бородатый генерал обменялся парой слов с главой личной охраны Мао, Ван Дунсином, его бывшим подчиненным, сказав, что Дэна надо тщательно охранять.
Мао знал о том, что происходит в Сишане, но его новые люди среди военных не были в состоянии справиться с ветеранами, а он сам был слишком болен, чтобы что-то предпринять. Ему пришлось это просто проглотить. Именно в этом состоянии беспомощной досады в начале июня 1976 года он перенес обширный инфаркт, который подвел его к гибельной черте.
Политбюро и лечащим врачам Мао все сказали. Еще один человек был сразу же оповещен о случившемся сочувствующим врачом — это была жена Дэна, находившаяся в 301-й больнице, специальной больнице для главных руководителей, даже опальных. То, что подобные глубоко секретные сведения могут просачиваться к его противникам, было признаком того, что власть Мао ослабла. Как только об этом стало известно самому Дэну, он 10 июня написал Мао, попросив разрешения вернуться домой — но практически потребовав освобождения.
Мао вынужден был сказать «да», что он и сделал после того, как его состояние стабилизировалось в конце месяца. Однако освобождение Дэна задержалось еще на несколько дней из-за одного события, заставившего Мао почувствовать себя неуверенно. 6 июля маршал Чжу Дэ, старейший военный руководитель, пользовавшийся немалым уважением, умер в возрасте девяноста лет. Мао испугался, как бы смерть Чжу не затронула массы так же, как это было после смерти Чжоу в начале года, и что Дэн будет в это вовлечен. В конце 1920-х годов Чжу был одним из самых первых противников Мао. Мао заставил его помучиться в «культурной революции», но не стал подвергать чистке. Спустя какое-то время, поскольку после смерти Чжу волнений не последовало, 19 июля Дэну было разрешено вернуться домой. Его провезли по пустынным улицам глубокой ночью.
Заключение Дэна продолжалось всего три месяца. Хотя он оставался под домашним арестом, он был в кругу семьи. Мао не удалось его уничтожить, и Дэн был вполне готов к новой схватке.
Глава 58Последние дни(1974–1976 гг.; возраст 80–82 года)
Ненависть, бессилие и жалость к себе были главными чувствами последних дней Мао. Мао выразил эти чувства, долго главенствовавшие в его характере, необычными способами. Он очень любил стихотворение VI века под названием «Увядшие деревья», которое являлось печальной элегией о роще прекрасных деревьев, которая в конце концов стала засохшей и безжизненной. Поэт Юй Синь приписывал несчастье деревьев тому, что они были выкопаны и пересажены, что перекликалось с его собственной жизнью изгнанника. Но 29 мая 1975 года Мао сказал исследователям, которые готовили аннотации стихотворений специально для него, что судьба деревьев «не имела никакого отношения к тому, что их пересадили». Он утверждал, что она стала «результатом того, что деревья истязал суровый и злобный ветер и рубили человеческие руки». Мао рассматривал себя как человека, которого (по словам его жены) «запугивают» Дэн Сяопин и его союзники. Незадолго до этого они принудили Мао к беспрецедентной уступке, заставив прекратить развязанную против них кампанию в средствах массовой информации и признать, что он сделал ошибку.
В июле 1976 года Мао был вынужден выпустить Дэна из-под ареста, что вызвало его ярость. Тогда Мао приказал дважды прочесть ему вслух «Увядшие деревья». Затем он начал декламировать стихотворение сам, очень медленно, своим придушенным голосом, полным горечи. После этого он больше уже никогда не желал слушать и сам не читал наизусть стихотворений.
Дэн был одним из множества старых партийных противников, которых Мао принялся мысленно бичевать в свои последние годы. Еще одним таким человеком был Чжоу Эньлай. В июне 1974 года Чжоу наконец сделали операцию по поводу рака, которую Мао запрещал в течение двух лет. Мао в конце концов дал согласие, потому что его собственное ухудшившееся физическое состояние заставило его чувствовать себя неуверенно. Пока Чжоу находился в больнице, Мао отрыл старые обвинительные речи, написанные им против Чжоу и других оппонентов еще в 1941 году. Они были полны оскорблений, и Мао счел неразумным их публиковать. Теперь, спустя тридцать три года, он проводил много времени за их чтением, мысленно осыпая Чжоу ругательствами.
Их перечитывание давало Мао возможность излить свою ненависть к еще одному врагу, Лю Шаоци, который умер пятью годами ранее от рук Мао, — но Мао до сих пор не осмеливался публично объявить о его смерти. Когда Мао писал эти статьи, Лю был его союзником, и в них он хвалил Лю. Теперь он старательно вычеркнул все упоминания о Лю.
Был еще один человек, которого Мао мысленно избивал, — это был его главный соперник на тот момент, когда статьи писались: Ван Мин, который умер в изгнании в СССР 27 марта 1974 года, за два месяца до того, как Мао перечитал свои старые тирады. Мао пытался убить Ван Мина, отравив его в 1940-х годах, но тогда вынужден был позволить ему найти убежище в СССР, где Ван оставался в виде некой мины замедленного действия. Хрущев и сын Ван Мина подтвердили, что Мао пытался отравить Ван Мина в СССР. Эта попытка оказалась неудачной, но только потому, что бдительный изгнанник проверил пищу на своей собаке Теке, и она погибла. В Москве Ван Мин писал антимаоистские материалы, которые транслировались на Китай, а во время «культурной революции» он начал планировать возвращение в Китай, чтобы создать базу в Синьцзяне, близ границы с СССР, а потом попытаться устроить переворот против Мао (это предложение в Кремле отвергли).
Смерть Ван Мина была долгой и наступила после десятилетий болезни — наследия попыток Мао его убить. В последние годы он был прикован к постели, и у него уходило три часа на то, чтобы проглотить достаточно крошечных глоточков пищи, чтобы это можно было считать трапезой. Но его болезненная смерть не смягчила обид Мао, так же как столь же мучительные кончины Лю и Чжоу не принесли Мао облегчения. За месяц до собственной смерти Мао потребовал, чтобы ему снова зачитали его давние тирады, и ненадолго порадовался возможности еще раз разнести в клочья всех этих врагов.
К концу жизни Мао большинство его ближайших сподвижников были мертвы — многие из-за него. Однако их смерть почему-то не приносила ему удовлетворения. Гибель Лю и Пэн Дэхуая, главных жертв «культурной революции», ему пришлось скрывать, опасаясь общественного сочувствия. Смерть Чжоу стала известна обществу — и в результате пошатнула власть Мао. Ван Мин умер в СССР, вне его досягаемости. Чжу Дэ подвергнуть чистке не удалось. Линь Бяо, главный помощник Мао в проведении «большой чистки», сумел бежать из страны до того, как разбился самолет, который перевез его через границу, — и, более того, Линь оставил