Этому документу предстояло стать приговором. Резолюция распространялась в партии и докладывалась в Москву. Сначала Ло Фу представил проект с подзаголовком «Обзор военно-политических ошибок товарищей Бо Гу, Чжоу Эньлая и Отто Брауна», где назвал Чжоу в числе виновных в гибели Китайской советской республики. После того как Чжоу согласился сотрудничать, его имя было вычеркнуто, а вина с него снята.
Как сухо заметил Браун, Чжоу «ловко дистанцировался от Бо Гу и меня, таким образом предоставив Мао желанный предлог, чтобы оставить его в покое и сфокусировать атаку на нас». Бо теперь был единственной проблемой, и Мао всегда мог оставить его в меньшинстве. В действительности, как только закончилось совещание в Цзуньи и большинство участников вернулось в свои части, Мао добился от новых коллег неслыханного и бесспорно странного титула «помощника товарища Эньлая в ведении военных дел». Мао не дал захлопнуться двери, ведущей к военному руководству.
Затем эта новая группа ввела Красного профессора в Политбюро полноправным членом и вскоре наградила его высоким военным постом, несмотря на то что он ничего в военном деле не понимал. Самое важное — через три недели после Цзуньи, 5 февраля, в деревне под названием Петух Кукарекает на Три Провинции, где сходятся три провинции, Ло Фу был стремительно возведен на высший пост в партии вместо Бо Гу. Сначала Мао и Ло Фу заставили капитулировать Чжоу, а затем поставили Бо Гу перед фактом — большинством, выступившим против него. Бо, как он вспоминал, согласился оставить свой пост «лишь в результате многочисленных бесед и уговоров…».
Восхождение Ло Фу к высшему посту в партии было закулисным переворотом, а потому неделями держалось в секрете от членов партии и армии. Перестановка в верхушке вскрылась, лишь когда военная победа укрепила позиции заговорщиков. Бо отстранили от принятия решений, а поскольку Ло Фу был весьма слабохарактерным, командовал Мао.
На совещании в Цзуньи приняли решение двигаться в Сычуань. Сычуань лежала немного севернее Цзуньи и была очевидной целью: провинция большая, богатая и густонаселенная, причем русские давно рекомендовали пробиваться туда из Жуйцзиня. Сычуань была гораздо ближе к контролируемой Советским Союзом Монголии и к Синьцзяну (который к тому времени стал практически советской колонией, занятой русскими войсками), двум территориям, куда Москва готовилась переправлять оружие для КПК. Бывший главный советский военный советник КПК Штерн изучал пути связи Сычуани с местами, которые русские могли бы даже снабжать[36].
Однако Мао в Сычуань идти не хотел. Его это могло погубить, ибо означало объединение с Чжан Готао, ветераном, командующим гораздо большим войсковым соединением, насчитывающим более 80 тысяч человек. Как только они соединятся с этой могучей армией, исчезнет всякая надежда на то, что Ло Фу станет партийным лидером, а Мао — серым кардиналом.
Чжан Готао председательствовал на I съезде партии в 1921 году, когда Мао был всего лишь рядовым его участником, а Ло Фу еще даже не был членом партии (Ло вступил в КПК в 1925 году). В отличие от Мао, пробравшегося в Секретариат против всяких правил, он был настоящим его членом. К тому же Чжан Готао был полноправным членом Исполнительного комитета Коминтерна, что значительно повышало его престиж; он имел влияние в России, где жил много лет и встречался со Сталиным. После возвращения из Москвы в Китай в январе 1931 года его послали в Шанхай возглавить советский район Хубэй — Хэнань — Аньхой в восточной части Центрального Китая. Там он создал революционную базу, которая к лету 1932 года занимала территорию сравнимую с Жуйцзинем, площадью более 40 тысяч квадратных километров с населением в 3,5 миллиона человек и с армией в 45 тысяч человек. Когда той осенью Чан Кайши изгнал его, он направился на север Сычуани, где за год создал новую, еще большую базу и увеличил армию до более чем 80 тысяч человек[37]. Готао, несомненно, был самым успешным из всех коммунистов. Как только он соединился бы с остальными лидерами, его неизбежно избрали бы новым боссом.
У Мао не было надежды превратить Готао в марионетку. Ради власти Готао не остановился бы перед убийством и не испытал бы угрызений совести. На своих базах он проводил кровавые чистки, освобождаясь от местных командиров, посмевших ему противостоять. Как и Мао, он лично председательствовал на допросах, включавших пытки. Его жертв обычно закалывали штыками или душили; некоторых хоронили заживо. Как сформулировал его командующий Сюй, Готао с готовностью «избавлялся от тех, кто вставал на его пути, чтобы установить свою личную власть».
С таким страшным конкурентом у Мао были ничтожные шансы подняться на вершину власти. Более того, если бы он попытался справиться с Готао силовыми методами, то подверг бы нешуточной опасности собственную жизнь. До сих пор Мао имел дело с партийными лидерами, чья преданность партии означала, что они могли бы убить ради нее, но не ради личной власти. Даже причиняя неприятности Бо Гу и-ли Чжоу Эньлаю, он чувствовал себя в полной безопасности. На подобную снисходительность со стороны Готао рассчитывать он не мог, и потому его главной целью была отсрочка прихода в Сычуань до тех пор, пока он полностью не подчинит себе партийное руководство. В 1949 году Мао сказал представителю Сталина Анастасу Микояну, что обстановка на совещании в Цзуньи была «самая неблагоприятная». Мао объяснил это тем (приводя лжедовод), что «на нас наступал Чжан Готао с армией в количестве 60 тысяч человек», и также добавил: «Но мы не растерялись и уничтожили 30 тысяч его войск». Эти слова Мао объясняют, почему он неустанно «маневрировал», дабы избежать прихода в Сычуань после совещания. Они также свидетельствуют, что он был готов уничтожить колоссальное число дружественных коммунистических войск во имя достижения собственных целей.
Однако такую цель Мао озвучить не мог, и ему пришлось поддержать план продвижения к Сычуани. 19 января 1935 года его войска вышли из Цзуньи и 22-го телеграфировали Чжан Готао, находившемуся на севере Сычуани, о том, что приближаются и ему следует двигаться на юг на соединение с ними. Однако Мао запрятал козырь в рукаве. Четыре дня спустя он настоял на том, чтобы Красная армия устроила засаду на преследовавший их вражеский отряд. Этот отряд был сформирован в Сычуани и славился своими боевыми качествами. Мао втайне рассчитал, что Красная армия потерпит поражение и тогда он сможет потребовать, чтобы его войска остались в Гуйчжоу, поскольку сычуаньский враг слишком силен.
Идея этой засады была абсурдной, так как вражеский отряд, избранный Мао Цзэдуном для атаки, не только не преграждал путь на Сычуань, а находился позади красных и даже их не трогал. На самом деле по плану, определяющему их целью Сычуань, особенно предписывалось «держаться подальше» от преследователей и «не связываться» с ними. Однако Мао умудрился добиться согласия Чжоу Эньлая, слово которого в военных решениях было главным, видимо угрожая Чжоу, что если тот не уступит, то разделит ответственность за гибель Советской республики в «резолюции» Ло Фу. Похоже, Чжоу смертельно боялся позора — и эту слабость Мао будет регулярно эксплуатировать в грядущие десятилетия.
28 января Мао приказал устроить засаду к востоку от местечка Тучэн, и исход стал катастрофическим для красных. Враг подтвердил свою страшную репутацию и быстро воспользовался преимуществом, разбив отряд, который Мао расположил спиной к бурной Красной реке (Хонгха), несущейся между отвесными скалами. Мао стоял на вершине в отдалении, наблюдая за истреблением своих солдат, и только в конце длившегося целый день кровавого сражения он разрешил отступить. Шел сильный ливень, и люди в панике, толкаясь, бросились к скользким горным тропинкам. Женщин и раненых оттеснили. Враг был так близко, что кто-то из преследователей одной рукой схватил рюкзак жены Чжу Дэ, а другой попытался вырвать ее оружие. Женщина бросила рюкзак и убежала. В Великом походе это было единственное сражение, когда армия и штаб так близко сошлись с врагом.
4 тысячи красноармейцев были убиты или ранены — 10 процентов от общего числа. Тучэн был самым страшным поражением Великого похода; таким он и запомнился очевидцам, но публично о нем даже не упоминали, ведь виноват был Мао, выбравший и место, и время сражения. За один день он понес больше потерь, чем в предыдущем, самом тяжелом инциденте — при реке Сян (чуть более 3 тысяч). По партийной версии, Мао спас Красную армию после Цзуньи. Истина диаметрально противоположна.
Коммунисты в полном беспорядке переправились через Красную реку на запад по спешно наведенным понтонам, бросив тяжелую артиллерию и медоборудование, в частности рентгенаппарат. Чжу Дэ с маузером в руке лично прикрывал отступление. Обычно невозмутимый, в тот день он сорвался и в ярости орал на своих офицеров. Измученным людям пришлось нести или тащить своих раненых товарищей на головокружительные вершины по крутым горным тропам. Толстый слой снега накрыл густые леса и долины. Воспоминания о морозе, голоде, изнеможении, крики раненых преследовали выживших еще долгие годы.
Именно такую трагедию и замыслил Мао, чтобы доказать: с жестокой и сильной сычуаньской армией лучше не связываться и нельзя идти в Сычуань, как предписывал первоначальный план. Но они уже пришли в юго-восточный район Сычуани, и многие понимали, что придется пробиваться на север.
Высшие военные командиры и даже старый приятель Мао Линь Бяо поддерживали продвижение в глубь Сычуани. Более того, все они очень переживали из-за того, что позволили Мао втянуть их в засаду у Тучэна. Когда Мао явился к Линь Бяо, чтобы оправдаться (и свалить вину на других), Линь, как заметил Браун, выглядел «крайне мрачным». Однако Мао при поддержке Ло Фу своего добился. Ло, как и Мао, хотел избежать — или оттянуть — соединение с войсками Чжан Готао, поскольку понимал, что слишком скорая встреча — серьезная угроза его недавно обретенному высшему партийному посту. 7 февраля 1935 года новое руководство во главе с Ло Фу объявило, что от первоначального плана — похода в Сычуань оно отказалось в пользу предложения Мао остаться в Гуйчжоу.