Готао встретил своих товарищей во всеоружии. Это был «высокий, величавый мужчина лет сорока», вспоминал Отто Браун, который «принял нас как хозяин гостей. Он вел себя очень уверенно, прекрасно осознавая свое военное превосходство и власть. Его люди контролировали большую часть скудных запасов этого района, необходимых для обеспечения десятков тысяч солдат Красной армии. В своих честолюбивых замыслах он не уступал Мао».
Наступил момент, когда Готао должен был получить назначение и мог претендовать на пост главы партии или начальника армии. Мао не хотел, чтобы он стал ни тем ни другим. Это был момент истины.
Казалось, что все против Мао, однако после воссоединения с армией Готао он остался победителем благодаря трем политикам, которые были рядом и сформировали ядро правящей верхушки партии, Секретариат, — Ло Фу, Чжоу Эньлай и Бо Гу.
Что касается Ло Фу, то он не рассчитывал удержаться на столь высоком посту без поддержки Мао. Более того, когда Мао решил отправить армию в обход, Ло предпочел дать согласие, нежели рисковать своим новым назначением. Чжоу Эньлай действовал в сговоре с Мао. Со стороны казалось, что меньше всего потерял бы Бо Гу, перейдя на другую сторону, ведь его выталкивали из кресла Мао и Ло Фу. Но поскольку речь шла о разрушении армии, он пошел на компромисс, предпочел отказаться от борьбы и теперь был совершенно сломленным человеком.
Итак, несмотря на появившийся шанс сговориться с Готао и отделаться от Мао, высшие чиновники предпочли этого не делать, исходя из своих личных интересов. Если бы теперь они принялись обвинять Мао во всех грехах, то это вызвало бы естественный вопрос «А где были вы?». Это означало бы, что у них был выбор, от которого они отказались, и, таким образом, их нынешнее положение было бы поставлено под сомнение. В целях самозащиты они решили придерживаться простой версии: 1-ю фронтовую Красную армию разбили более мощные силы националистов. Чтобы еще больше поддержать свой образ стойких военачальников, они попытались очернить армию Готао, которая выиграла несколько тяжелых сражений. Поскольку военное искусство солдат Готао было безупречно, чиновники избрали политическую тактику очернения, утверждая, что армия пострадала от «военной диктатуры» и «политической отсталости», а ее солдаты были «настоящими бандитами».
Эти обвинения вызывали ярость среди солдат Готао. Оба лагеря принялись клеветать друг на друга, и люди Готао одержали в этой борьбе легкую победу. Плачевное состояние 1-й фронтовой Красной армии было ясно всем, и презрение, которое она вызывала, переносилось и на ее начальников.
«К чему нас приведут такая армия и Мао Цзэдун?» — вопрошали повсюду. Негодование было направлено против всего Центра, а не только против Мао, и это стало ключевым фактором в объединении троих лидеров — Ло Фу, Чжоу Эньлая и Бо Гу — с Мао, в результате чего в Секретариате он получил большинство голосов (четыре к одному) против Готао.
Троица поняла, что им предстоит «утонуть или плыть» с Мао, когда против них повернулись собственные офицеры и солдаты. Со всех сторон сыпались жалобы на военную «некомпетентность» и равнодушное отношение к рядовому составу. «Они не знали, куда бегут, — говорили офицеры Готао, — и вся армия давно должна была отдохнуть и накопить силы». Рядовые, в свою очередь, жаловались на то, что их начальники бросили раненых и заставляли простых солдат «нести паланкины», на которых восседали высшие чиновники и их жены.
Обвинение в том, что Мао и другие лидеры на всем протяжении похода «сидели в паланкинах», было самым серьезным. Участник Великого похода поведал, как были рассержены простые солдаты: вожди говорили о «равенстве, а сами все время держались особняком, как феодалы. Мы говорили шепотом». Солдатам сказали, что «у вождей очень трудная жизнь. Хотя они не идут пешком и не несут груза, им постоянно приходится напряженно думать. А мы всего лишь идем и едим, не имея ни малейших забот». Неудивительно, что такие нелепые объяснения не убедили рядовых.
Отсутствие необходимости идти пешком и являлось границей между жизнью и смертью. Во время похода не погиб ни один раненый или ослабленный человек, имевший высокое звание. Не погиб ни один из вождей, которых несли на себе солдаты, даже если он был ранен. Элита выжила, но зато погибло от истощения множество носильщиков, медсестер и охранников, многим из которых было не больше двенадцати-тринадцати лет. Благодаря процветанию безжалостной иерархии и привилегий в правление Мао, в 1-й фронтовой Красной армии оказалось больше офицеров, нежели солдат.
При молчаливом согласии своих трех партийных союзников Мао предложил Готао символическое место заместителя председателя Военного совета, не имевшего даже права механического утверждения решений. Готао и его подчиненные потребовали права самим вести армию. Мао ответил ледяным молчанием. Во время этого противостояния у солдат начали заканчиваться запасы провианта. Обе армии общей численностью около 90 тысяч человек были вытеснены в Тибетское высокогорье, которое было не в состоянии прокормить даже свое собственное население и чья экономика совершенно пришла в упадок после появления этой огромной массы людей. «Нам приходилось драться за еду с местным населением», — вспоминал один из офицеров Красной армии. Участники похода опустошали ячменные поля, лишая местных жителей запасов продовольствия на целый год. Примечательно, что Мао относился к этому разбою, ставшему схваткой не на жизнь, а на смерть для тысяч людей, весьма своеобразно: «Это наш единственный заграничный долг», — сказал он своему американскому представителю Эдгару Сноу тоном, который Сноу назвал «ироничным».
Неудивительно, что тибетцы ненавидели красных. Великолепные стрелки, они устраивали вооруженные вылазки из лесов. В дневниках участников Великого похода встречаются следующие записи: «По пути попадалось множество трупов, в основном отставших солдат, убитых варварами», «Наткнулись на троих отставших солдат, убитых конницей варваров».
В конце концов Мао согласился, чтобы Готао возглавил армию. 18 июля 1935 года Готао был назначен главным комиссаром Красной армии и получил право «прямого командования всеми армиями». Однако Мао держал лидеров партии под наблюдением.
В начале августа 1935 года был согласован и утвержден подробный план похода на север, чтобы, по словам Мао, «быть ближе к Советскому Союзу, где мы можем получить помощь, самолеты и артиллерию». План предполагал отправиться в Ганьсу, оттуда направить отряд в Синьцзян, для поддержки местной красной власти, а затем для «строительства аэропортов и арсенала». Во время этой операции Мао удалось лишить Готао шанса первым связаться с русскими.
Для осуществления плана необходимо было разделить армию: основные силы под командованием Готао и Чжу Дэ войдут в город Аба, а затем отправятся на север, в то время как меньшая часть армии, известная под названием «правая колонна», отправится на восток через Банью. Мао решил, что он и центральное руководство отправятся с «правой колонной», состоящей из его старых войск под командованием Линь Бяо и Пэн Дэхуая, хотя они теперь подчинялись двоим командующим, назначенным Готао. Через девять дней после выхода армии Готао, 15 августа, Мао отправил ему телеграмму от имени Политбюро, приказав сменить курс: «Главная армия должна идти через Банью», то есть тем же путем, что и «правая колонна». Таким образом, Мао нарушил установленный план и потребовал, чтобы Готао и десятки тысяч его солдат сменили курс и присоединились к нему.
19 августа Готао ответил, что приближается к Абе, где есть запасы продовольствия, и что планирует войти в город через пару дней. Он настаивал на том, что необходимо придерживаться первоначального курса, заметив, что «на север ведут три или четыре параллельные дороги, где много людей и запасов еды», в то время как «дорога в Банью совершенно неизвестна».
Мао использовал свои политические связи, чтобы надавить на Готао. На следующий день он отправил Готао резолюцию от имени Политбюро, где говорилось, что его армия зашла слишком далеко на запад. Путь, которым шел Готао и который был избран единогласным решением, теперь объявлялся «в высшей мере неблагоприятным», а самого Готао обвинили в оппортунизме за то, что он «избрал дорогу с наименьшим количеством препятствий». Ярлык «оппортуниста» был использован для того, чтобы пригрозить Готао политической расправой.
Целью Мао было оказаться впереди Готао. Это будет означать, что Готао и его армия будут в бедственном положении. Мао понял, что, в то время как путь, избранный Готао, был легким, его собственный поход через Банью, который он выбрал сам, оказался чрезвычайно утомительным. Идти приходилось по обширной болотистой местности, на пересечение которой требовалось не меньше недели и где поджидало множество опасностей: отсутствие населения и, значит, отсутствие продовольствия и укрытия, суровый климат — густые туманы, свирепые бури и град, мало деревьев, так что было сложно развести костер, и коварная, ядовитая трясина под ногами, которая могла поглотить человека при малейшем неосторожном движении. Все это на высоте свыше 3 тысяч метров над уровнем моря и при ночной температуре ниже нуля даже в августе.
Вместо того чтобы беречь силы Красной армии, Мао настоял на том, чтобы Готао испытал те же самые лишения, что и он. Послав свой угрожающий ультиматум, Мао отправился в глубь болот в своем паланкине, оставив огромную стопку книг, включая полное собрание его любимых «Двадцати четырех историй». К концу первого дня в дневниках участников Великого похода отмечалось, что отряды шли вперед, «не встретив по пути ни одного человека, пересекли пять рек, три из которых не имели мостов, и промокли до нитки, просидев всю ночь под дождем». Браун оставил яркое описание случившегося: «Обманчивая зелень скрывала черную коварную трясину, которая была готова затянуть любого, кто провалится под тонкую корку или свернет с узкой тропы… Мы гнали перед собой скотину и лошадей, и животные инстинктивно выбирали безопасный путь. Серые тучи свисали почти до земли. Несколько раз в день начинался холодный дождь, а ночью выпадал мокрый снег, превращая землю под ногами в слякоть. Нигде не было ни жилища, ни деревца, ни кустика. Мы спали на четвереньках на маленьких пригорках, поднимавшихся над болотом. Единственной защитой были тонкие одеяла, большие соломенные шляпы, зонтики из промасленной бумаги, изредка — украденные плащи. Кто-то не просыпался утром, став жертвой холода и истощения. А ведь стояла середина августа! Буйствовали эпидемии дизентерии и тифа».