Вспомнила?..
Когда я вернулся в Москву, исчезла моя записная книжка. А в ней адрес и телефон Джейн. Сколько раз собирался написать тебе и попросить ее координаты!..
За десять лет так и не удосужился это сделать. Конечно же, главная причина не в записной книжке. Как говорится, жизнь закружила… Новые встречи… Иные разлуки, другие дороги…
А теперь вот, собираясь в Соединенные Штаты, вспомнил и Джейн, и наши с ней путешествия по Нью-Йорку, и все, что было тогда, в конце семидесятых…
В общем, Кэт, надеюсь на тебя. Мне очень хочется встретиться с ней…»
Я готовился помчаться в далекую нью-йоркскую ночь… В ту, что много лет назад постарался запереть в самые глухие углы своей памяти…
А теперь мне кажется: прошлое раскачивает невидимый маятник и равнодушно приговаривает: «День-ночь… День-ночь…»
Маятник-невидимка раскачивается все быстрее. Я подставляю ладони то под солнечный, то под лунный свет. Словно этим пытаюсь поймать время…
День-ночь… День-ночь…
А время просачивается в прошлое: полднями, зорями, вечерами: день-ночь… день-ночь…
Крепче, крепче сжимайтесь, пальцы! Нет, не удержать им время…
Что мне теперь глубина многолетья? Ты была, ты есть…
Верю!
Значит, ты существуешь!..
Но сквозь сжатые пальцы уходят в прошлое мои зори, полдни, вечера…
Рейс Москва — Нью-Йорк. Год 1977-й
…До вылета в Нью-Йорк оставалось 55 минут. Отец игриво подмигнул симпатичной сотруднице таможни и вошел под желтую арку детектора металлов. Зазвенело. Девушка нахмурилась.
— Выложите все из карманов: ключи, зажигалки, металлические предметы. Снимите часы.
Отец поспешно выполнил указание и снова шагнул под желтую арку. Упрямый прибор продолжал настаивать на своем. Звон повторился.
За моей спиной остряк из очереди серьезно заметил:
— Все ясно. У него спрятано оружие. Это главарь мафии.
— Очки, ремень, ключи, монеты… — монотонно произнесла сотрудница таможни.
— Больше ничего металлического… — Отец развел руками.
Но неумолимый детектор продолжал враждебно звенеть.
Отец вдруг хлопнул себя по лбу.
— О черт! Осколок бомбы! Напоминание о Берлине сорок пятого года…
Таможенница понимающе кивнула головой и сделала жест рукой: проходите.
А через тридцать минут мы уже сидели в самолете.
Рейс Москва — Нью-Йорк.
Взлет…
Мои путешествия — это не только тайны в пространстве и во времени, но и тайны человеческой души, мышления, поступков и деяний. Каждая встреча, пусть даже самая мимолетная — тоже путешествие: к человеку, его жизни, истории, проблемам…
Пассажир рядом с нами несколько раз перекрестился. Его тоненькие седые усы нервно вздрагивали. Он смешно морщил мясистый нос, ерзал в своем кресле, озирался, бросал настороженные взгляды на меня и отца, бормотал что-то неразборчивое.
Потом он вдруг резко выдохнул, блаженно улыбнулся, расслабился и отчетливо произнес:
— Слава богу! Пронесло!
Я вопросительно взглянул на него. И сосед пояснил.
— Гостил я на родине, на Украине. Четверть века не был там, не видел родных. А теперь возвращаюсь домой у Канаду. Боялся, КГБ сцапает. Это ж надо! Разрешили встретиться с родичами, поцеловать хату, где родился.
— А почему вас это удивляет?
— Та я ж бандеровец. Драпанул в сорок пятом у Германию, а потом у Канаду.
И много ты людей угробил? — отец покосился на соседа.
— Та никого я не гробил. Я у Стэпана Бандэры в ординарцах служил…
Тревога Америки — это моя тревога!
Америка для меня — не просто далекая страна за океаном.
Она приютила моего деда в девятьсот шестом, когда он бежал из России от царской расправы. Ему грозила виселица.
Повезло. Сумел бежать. У каждого в жизни случается свой Великий исход — жизненно важная необходимость отправиться вдаль от родных берегов, в неведомые края.
Здесь, в Америке, родился мой отец, его старшая сестра Анна и его братья.
Здесь живут мои родные и друзья.
Здесь я встречу Джейн…
Но это произойдет потом.
А пока мы с отцом мчимся в «Боинге» через Европу и Атлантику навстречу американским родным и друзьям, навстречу новым тайнам на карте Земли.
Первая прогулка по Бродвею
Асфальт — стекло.
Иду и звеню.
Леса и травинки —
сбриты.
На север
с юга
идут авеню,
на запад с востока -
стриты.
А между —
(куда их строитель завез!) —
дома
невозможной длины.
Одни дома
длиною до звезд,
другие —
длиной до луны.
Есть, что поглядеть
московской братве.
И за день в конец не дойдут.
Это Нью-Йорк.
Это Бродвей.
… — Днем?! На Бродвей?! Что ты там увидишь? Это так же нелепо, как рассматривать рано утром лицо женщины, когда она еще не воспользовалась косметикой…
Советы американских друзей.
Я их выслушал и отправился… днем.
Знаменитый!
Роскошный!
Порочный!
Таинственный!
Несчастный!
Удачливый!
Проклятый!
Сверкающий!
Жестокий!..
Он чувствовал себя неуверенно без рекламных огней и горящих витрин. Он растерянно жмурился от солнечных лучей. Отдыхал от ночной работы.
В тридцатых годах Илья Ильф и Евгений Петров, побывав здесь, писали: «Мы стояли на самом популярном углу в Штатах, на углу 42-й и Бродвея. ”Великий Белый Путь”, как американцы титулуют Бродвей, расстилался перед нами.
Здесь электричество низведено (или поднято, если хотите) до уровня дрессированного животного в цирке. Здесь его заставили кривляться, прыгать через препятствия, подмигивать, отплясывать. Спокойное эдисоновское электричество превратили в дуровского морского льва. Оно ловит носом мячи, жонглирует, умирает, оживает, делает все, что ему прикажут.
Электрический парад никогда не прекращается. Огни реклам вспыхивают, вращаются и гаснут, чтобы сейчас же снова засверкать; буквы, большие и маленькие, белые, красные и зеленые, бесконечно убегают куда-то, чтобы через секунду вернуться и возобновить свой неистовый бег.
На Бродвее сосредоточены театры, кинематографы и дансинги города. Десятки тысяч людей движутся по тротуарам. Нью-Йорк один из немногих городов мира, где население гуляет на определенной улице. Подъезды кино освещены так, что, кажется, прибавь еще одну лампочку — и все взорвется от чрезмерного света, все пойдет к чертям собачьим. Но эту лампочку некуда было бы воткнуть, нет места…»
Что изменилось на Бродвее с той поры, как о нем писали Ильф и Петров?
Многие утверждают, в облике американских городов есть что-то враждебное, холодное. Особенно достается Нью-Йорку.
Мне повезло. Я увидел Бродвей в лучах августовского солнца.
Резкие границы света и тени на домах, сочетание цветов напомнили мне картины Сарояна.
Солнце отыскивало темные закоулки и освещало их. Торопилось. Оно спешило уничтожить все, что напоминало ночь.
Скорей, пока не настали новые сумерки! Пока тысячи рекламных огней не охватили знаменитую улицу. Пока не началась другая — вечерняя жизнь Бродвея.
Прохожие шли нервно и торопливо. Будто стыдились отдыхающих витрин ресторанов и магазинов, усталых тротуаров, сонных окон домов.
Зато молодые люди с кошачьей походкой никуда не спешили.
Они вкрадчиво предлагали побывать в отеле, где гарантируется неразглашение тайны. Где всех ждет «царство полной раскованности и наслаждения».
В витрине одного туристического агентства, рядом с призывом «стряхнуть обыденность будней и отправиться на поиски приключений в дальние края», на желтой доске синими буквами было написано изречение английского путешественника XIX века Джона Дундаса Кокрена:
«Куда бы ни привел тебя твой путь, среди каких бы жестоких дикарей и хищных зверей ты ни странствовал, наблюдай за Человеком, цивилизованным или диким, к какому бы племени он ни принадлежал, какому богу ни поклонялся.
О жестокости его обычаев суди благосклонно. На обиды и дурное отношение, которые могут выпасть на твою долю во время путешествия, не отвечай тем же.
Не обращай внимания на случайные обстоятельства, не единожды заставлявшие людей отказываться от самых лучших намерений и лишившие мир многих полезных открытий. Не вмешивайся в политику. Никогда не забывай, что самым увлекательным объектом исследования является Человек…»
«Входите тесными вратами»
Ближе к полудню на Бродвее появились какие-то агитаторы и проповедники. В каждом квартале звучали разные призывы, рассуждения, речи, смахивающие на лекции.
Один из проповедников Бродвея стоял неподвижно и дивным басом запугивал прохожих:
— Остановитесь! Оглянитесь! Посмотрите на небо, на землю! Запомните! Всего этого завтра не будет! Род человеческий доживает последние дни! Мы выбрали не тот путь и за это страдаем. Мы в тупике! Перед нами — стена и обрыв!
Нет религии!
Нет Бога!
Супервера — вот в чем единственное спасение! Только верящий в суперразум спасется!
Прохожие были не из пугливых, и даже громовой голос сына Бродвея не мог задержать их.
Сколько же здесь проповедников — «сыновей Бродвея»?
Через двадцать метров — еще один.
Этот не запугивал. И не ходил кошачьей походкой. Он размышлял! Уселся на самодельный стульчик, сжал в кулаке свою рыжую бороду и размышлял.
О чем?
Конечно же, о великом. О жизни… О смерти…
Он не призывал, а как бы задавал вопросы то ли прохожим, то ли самому себе:
— А верен ли наш путь? Чем закончится Великий исход человечества? Не окажется ли американская земля нашим конечным пунктом, последней и вечной остановкой движения и развития человека?..