Тем не менее, он был замечательный артист — со своей индивидуальностью. И эта индивидуальность была не просто в речи, а во всех актёрских проявлениях. В нём был и лиризм, чистота какая-то и простота. Был демократизм. Мне кажется, первый признак его творчества — это всё-таки демократизм. Он был очень понятен, очень доступен зрителю. Зритель его как-то очень охотно воспринимал. Он был без всяких…
Я не видел никогда никаких конфликтных ситуаций. Не помню, чтобы он входил с кем-то в конфликт. Никогда.
Легко ли ему работалось? Ни один артист легко не работает, либо это вещь какая-то уникальная. Вот говорили про Алейникова, что он очень легко… Это свойство темперамента, свойство характера. Говорили про Николая Афанасьевича Крючкова, что он острит, балагурит — и сразу же в кадр. Есть артисты, которые, наоборот, как-то сосредотачиваются, и только потом вдруг они «расцветают» в кадре. Есть артисты, которые очень сосредоточены в жизни, но так и не «расцветают» в кадре. Так что всё это очень индивидуально. Ведь важен, в конце концов, результат. Вот этот РЕЗУЛЬТАТ у Даля был всегда. А сколько кому стоило подготовиться…
Но, безусловно, он обладал удивительной органикой, я никогда не видел его неорганичным. Что бы он ни играл, он всегда был в этом органичен. Это было неотъемлемым свойством его дарования.
Я не могу сказать, что он изменился за те восемь лет, которые прошли с нашей первой совместной съёмки до последней. Нет. Я бы сказал, что, независимо оттого, какие картины брать, — всё равно он для меня оставался Далем. Есть такая «порода» артистов, высшим воплощением которой для меня является Евстигнеев, который везде один и тот же Евстигнеев, но — разный. Даль везде был органичен — везде. Я не могу сказать, что «вот, эту роль он сыграл плохо» или «эта роль ему была противопоказана». Он оставался Далем, но я одновременно верил, что это — тот, кого он играл. Он всегда был убедителен. Я говорю о кино, потому что на сцене его работы я не видел.
Я вспомнил своего товарища, с которым работал долгое время, а наша работа не ограничивается рамками сценария, обязательно есть какой-то духовный обмен. Вот это я ощущал. Его такт, его какую-то не показную, но внутреннюю интеллигентность. Она была у него во взаимоотношениях с людьми. Но, повторяю, — это был человек закрытый.
Я думаю, что его снедал недуг. Думаю, что то, от чего он умер, всё-таки было болезнью. К сожалению. И как человек, чувствующий это, он имел комплексы. На творчество это как-то не распространялось, а в жизни было.
Москва, 6 июня 1990 г.
Юри ЯрветИ шуты бывают королями…
Предыстория моего появления в фильме «Король Лир» такова.
Сначала мне предложили роль Освальда, но я не очень был в ней заинтересован. Мне предложили Шута. Прочитав пьесу, осознал: это очень интересная роль, но как её делать? Я встал перед дилеммой: отказываться не хочется, а как мне решить роль — не знаю, не умею и себя в ней не вижу. И всё-таки — опять отказался!
Через три-четыре месяца меня снова вызвали на пробы, уже на главную роль — короля Лира. Так что первая встреча с Олегом Далем, о котором я уже знал, что он будет играть Шута, была очень интересна ещё и с такой стороны: как он станет делать Шута, если я не смог? Вообще, прежде я не встречал такого талантливого двадцативосьмилетнего актёра, каким был Олег Даль.
Репетиции Козинцева были невероятно интересными.
Актёр играет только задачу, идя к сверхзадаче. Когда Козинцев видел, что актёр понял его и выполнил задачу разбираемой сцены, он всё осложнял и требовал выполнения сверхзадачи. Но, когда актёр понял и выполнил новое задание, он ещё раз поднимал планку!
И в этой ситуации особенно удивлял Олег Даль. Он с такой лёгкостью переходил из одного пласта в другой! С такой невероятной находчивостью приспособлений перевоплощался от одного задания Козинцева к другому! Всё выше, выше, выше… Несколько раз я настолько увлекался исполнением Олега Даля, что забывал даже о своей роли!
В Ленинграде некоторое время мы жили в одной гостинице. Утром на съёмку ехали в одной машине. Почти каждый раз Олег сидел рядом в мрачном настроении. Хотя было довольно много репетиций, он каждый раз был как-то не уверен в себе и спрашивал меня:
— А как я это буду играть?.. Как я это буду решать?!.
— Но на репетиции вчера ты показывал столько разных вариантов… И все они были невероятно интересны! Теперь просто придётся выбрать один из многочисленных путей.
И всякий раз Даль говорил, что он не помнит, что делал на репетиции накануне…
Буду говорить честно: то, что он делал на репетиции, было гораздо интереснее того, что потом получилось на съёмочной площадке и осталось на плёнке.
Обращало на себя внимание, и было очень интересно, что, при его молодости, он был очень подкован теоретически. А ведь воспитание советского актёра — это, в общем-то, материалистическая эклектика…
До недавнего времени я не знал, что в последние недели жизни он был и преподавателем. Но верю и думаю, что он мог быть очень хорошим педагогом. Олег очень хорошо чувствовал и умел передать сцену, тему, ритм. В любом отрывке, фрагменте, сцене. Он был очень внимателен к своим коллегам и при возможности помогал им.
Например, исполнительница роли Корделии — молодая актриса, только что окончившая Щукинское театральное училище, — немного робела перед Козинцевым и боялась лишний раз к нему обратиться с некоторыми вопросами. И просила помощи у Даля. Помогая ей, Олег очень терпеливо и точно объяснял сложные моменты, находя для этого простые, но яркие словесные формы. Думаю, что гены его великого предка сыграли тут немалую роль.
Говоря об Олеге Дале, могу что-то рассказывать только через его работу. Ведь в действительности это — единственное, что остаётся, живёт и после его ухода. Творческие, рабочие связи были для него самым важным в жизни. А остальному, личностному, я и сам не придаю никакого значения.
Когда мы вместе работали на «Лире», Галина Волчек много рассказывала мне об Олеге, его интересных жизненных перипетиях, об очень ярких, красочных коллизиях… Пусть она и дальше рассказывает… А я никогда не буду затрагивать эту тему! Хочу делиться с людьми только и именно видением нашего творческого содружества.
Олег, конечно, «оживил» роль Шута. Он был невероятно находчив в деталях. Найденный им каскад мелких чёрточек и штрихов — это то, из чего сложилась судьба Шута, которая через него распространилась на всех действующих лиц фильма.
Козинцев, как все очень талантливые режиссёры, придавал большую значимость беседам с актёрами. И их видению. Потому что актёр осуществляет роль. И его видение, его самочувствие, его подсознание — очень важно знать.
Особенно много он беседовал с Олегом Далем. Может быть, потому так ярко получилась эта роль Шута. И поэтому Козинцеву захотелось провести его через фильм, продлив ему жизнь. Безусловно, как режиссёр и актёр они нашли общий язык. Заинтриговали, заинтересовали друг друга. Григорий Михайлович говорил с Олегом действительно много, лично, интимно, очень интересовался его видением всего фильма.
А ведь Олег был человеком не очень контактным, довольно замкнутым! Всегда сам в себе, и сначала держался в стороне. Но потом творческие связи как-то сблизили всех понемножку. По-моему, Даль даже нашёл среди группы фильма близкого себе человека, свою будущую супругу, на которой потом и женился. Так что «Король Лир» у него был удачен и в личном, частном плане…
А в связи с творчеством он был человеком принципиальным. Были споры, дискуссии, разборки по поводу его роли. И он всегда отстаивал её до конца: как видел, как хотел её сыграть. И добивался, чтобы его поняли и именно его решение приняли. С Козинцевым таких споров не было. Но со вторым режиссёром — Шапиро — Олег «воевал» постоянно, не отступая ни на шаг. У него было очень ясное видение того, что он хотел и как он хотел. И его было невозможно переубедить.
Олег был очень непредсказуемым человеком. И мог удивить перед камерой кого угодно. Но только не тех, кто с ним репетировал. Потому что во всех репетициях он всякий раз был иным. Постепенно все привыкли, что Олег — такой уж есть. Он всё время удивляет, поражает… Никого из работы это не выбивало совершенно.
Особенно любил все эти непредсказуемые, импровизационные моменты Козинцев — бывал очень доволен. Да и мне самому это доставляло огромную радость! Было очень интересно работать с Олегом именно в такой манере.
И ещё одна интересная особенность была у Козинцева: когда было снято два-три дубля, он всегда оставлял ещё один «чистый вариант» для актёра: «Как бы вы хотели сделать?» Сам я несколько раз этой возможностью не пренебрёг, и много-много пользовался этим Олег Даль, так сказать, делая «свой дубль».
Кстати, этот способ не оставлял без внимания и Смоктуновский в картине «Гамлет», где, говорят, на плёнке запечатлён именно актёрский вариант монолога «Быть или не быть».
Вспоминается ещё вот что. Олег с его тонким, почти звериным чутьём очень остро ощущал атмосферу на съёмочной площадке. Создать на ней гомерический хохот или напряжённую, тревожную тишину — было для него элементарным делом. Конечно, ни Козинцев, ни все остальные не ожидали, в какой момент Олег надумает «задать рабочий тон». И какой тон. Но то, как Даль это делал, заставляло удивлённо оборачиваться старых организаторов ленфильмовского производства!
Очень жалею, что ни разу не видел Олега на сцене, но могу себе представить, как человек такой фантастической энергетики умел держать в напряжении зал…
Вообще, я никогда не думал о нём во время съёмок как о «великом таланте» или «будущем профессоре». Когда мы работали на «Лире», я знал его как очень талантливого и хорошего партнёра. Но душой чувствовал, что рядом со мной стоит творческий друг.
В нём было много детской, ребячливой непосредственности. Поэтому его так интересовали дети и то, как они растут.