Идёт с одеждой в педагогический отдел гардероба. А его эти тётки не хотят там раздевать:
— А вы что? Идите в студенческий!
Они его за студента приняли!
Я говорю:
— Да это педагог! Олег Иванович, вы, наверное, здесь преподаёте? Где вы?
Помолчал.
— Меня пригласили…
— Кто?
— Да Алов с Наумовым…
— Ах, ты! Актёрское мастерство?
— Да. Мне надо в кадры.
И я пошла провожать его в отдел кадров.
— Можно я к вам приду посмотреть, как вы ведёте занятия?
— Да что вы!..
— Ну, разрешите, Олег Иванович! Я приду к вам на занятия… Ну, потихонечку! Я не буду мешаться! Я сяду в углу!
— Ну, приходите…
И вошёл в кабинет, а я пошла к себе. Попила чаю. И через час опять побежала во ВГИК — на него поглядеть в переменку. Так Склянский его схватил и водил, не отпуская от себя ни на шаг — под ручку. И я хотела Далю что-то сказать, но через Склянского у меня не получилось.
Удивляюсь самой себе, но тогда я отправилась в учебную часть и узнала расписание занятий по актёрскому мастерству на режиссёрском факультете в мастерской Алова и Наумова. Методист сказала:
— В четверг, в три часа дня. Но Даль болеет, и иногда нагоняет по понедельникам.
В понедельник, 2 марта, в три часа дня я приехала в институт. Никого в коридоре нету. Дверь мастерской заперта. Дёрнула за ручку. Всё, думаю, опоздала! Они уже закрылись — урок начался. Пошла к себе наверх, на третий этаж, посидела в кабинете. Звонок на перемену. Спустилась, смотрю — он их не отпустил. Подождала ещё час — не отпускает опять! Позвонила в учебную часть, а там говорят:
— А его нету сегодня. У них отменились занятия. Даль уехал в Киев на пробы.
— A-а! Ладно! В четверг, пятого марта, приду.
Так получилось, что я Олега Ивановича видела меньше, чем за пять суток до смерти. И поверьте: ни сном, ни духом ничего плохого не почувствовала!
О трагедии узнала утром 4 марта…
Летела на какой-то просмотр и столкнулась на проходной с Ирой Губановой, которой накануне вечером позвонил Миша Кононов. Было ощущение, что мне на сердце положили огромную бетонную плиту… Плохо соображала в тот день и, наверное, поэтому мало что помню. А ведь накануне видела Даля во сне! И на следующий день он мне опять приснился! Быть может, здесь не уместно об этом рассказывать, да я и не готова пока к таким откровениям — очень уж всё это страшно…
Четвёртого марта я просто не ночевала дома, потому что с горя так «загудела», так все крепко выпили… Да это ещё и Масленица была: загодя собирались с ребятами отметить. Осталась у своих друзей. Вот и «отметили»…
На следующий день мне позвонил Вадик Спиридонов и сказал только:
— Как ты там?.. У меня подкосились ноги…
А у меня они подкашиваются до сих пор всякий раз, когда я вспоминаю, что его уже нет. Потому что его уход — это огромное распахнутое окно, которое невосполнимо и незакрываемо никем и ничем. Потому что это был русский аристократ — человек необыкновенной культуры и глубины души, которых сейчас и нет уже.
И когда Н. пишет в своих мемуарах, что Олег отдалённо намекал на то, что он из того рода Далей, а на самом деле он совсем не из этого рода, — мне хочется выругаться! А потом сказать: да ты посмотри на него и на Владимира Ивановича Даля!
Кстати, у нас с Олегом был на эту тему такой разговор в 1974 году:
— Олег Иванович! Ваше родство с В. И. Далем — это правда или нет?
— Да что вы, Оля! Да нет, конечно…
С одной стороны, я могла запросто спросить такие вещи, с другой — он мне никогда не говорил неправды.
— Вы знаете, Олег Иванович! Тут была фотография в газете, в связи с юбилеем Владимира Даля… И я посмотрела и решила, что это вы в какой-то исторической роли. Потому что там портрет не хрестоматийный, а молодой. Вы очень на него похожи! Так что мне вы можете ничего не «рассказывать»! Не знаю, что там и как, и каким образом, но у вас — достаточно редкая фамилия.
Так что тот русский аристократический дух, который был в Олеге Ивановиче Дале, ушёл вместе с ним из нашей культуры, вероятно, навсегда.
Рассталась я с ним навсегда, с тем вот, почему-то мгновенным, импульсом: пойти послушать его как педагога. Хотя, наверное, он был бы недоволен, а может быть, даже сказал бы:
— Выходи отседова! Понимаешь? И не мешайся…
Какая была панихида 7 марта! Как шёл народ! Конечно, я присутствовала на похоронах. Стояла рядом с этими мальчиками-режиссёрами, его совершенно раздавленными горем учениками. И всё было необыкновенно хорошо — по-божески, духовно. И очень-очень тяжело. Я переживала так, будто похоронила близкого человека! Месяца два вообще плакала… И сегодня всплакнула уже, как только начала думать: что о Дале расскажу?..
Мне очень жалко, что такое явление, как он, столь рано нас покинуло. Но это — суть таланта на Руси — долго они не живут. И не один Олег Иванович, как вы понимаете, тому пример.
И, конечно, ему очень не повезло со временем! Хотя он вроде бы был с ним «в ладу»: снимался в кино и на телевидении, играл в театре. И всё равно метался, потому что это вообще была мятежная натура. Вот вам и лермонтовский «Парус», ёлки-палки!..
Мне, например, абсолютно ясно, что в нём «сидело» и сколько было долей крови русской интеллигенции и аристократии. Я в этом убеждена стопроцентно. Мне кажется, судьба ему улыбнулась — это видно по его творчеству. Но, быть может, половину из того, что он мог бы, мы не знаем и не узнаем. Разве что только из публикаций его архива и рассказов мемуаристов.
Не сомневаюсь, что он смог бы много работать сейчас. И нашёл бы себя в современном кино. И, может быть, это было бы очень мощное по звучанию явление. Я очень люблю Сашу Сокурова, помню его с института — он на моих глазах вырос. Сокуров начинал своё творчество с экранизации платоновской «Реки Потудань». Но это не имеет никакого отношения к тому, что и как говорил об Андрее Платонове Олег Иванович! И как он его понимал. Причём в то время, когда творчества Платонова вообще никто не знал, кроме его «Родины электричества».
Я ему даже книжку подарила маленькую о Платонове, которую по случаю нашла у кого-то, и сказала: «Дай мне, я подарю Олегу Ивановичу Далю». Книжка очень хорошего автора и тиражом 5 тысяч экземпляров. Принесла ему и сказала:
— Нате!
Молча взял, посмотрел и осторожно убрал в карман. А когда меня всё спрашивал про ВГИК, принесла ему «Беседы о кинорежиссуре» Михаила Ромма:
— Олег Иванович, хоть это возьмите…
Брал. И читал. И думал… Хотя, возможно, актёрское начало, бывшее в нём необыкновенно сильным, возобладало бы. И тогда не берусь угадать, как и где он был бы сегодня…
31 марта 1984 года
После кончины Олега Ивановича Даля мне пришлось соприкоснуться с ним лишь единожды — на вечере его памяти в ЦДРИ.
Вечер показался мне академичным. Вела его Наталья Крымова. На мой взгляд, она — сухарь и академик. Но она это сделала. Как говорится, что хотели, то и получили…
Но там было несколько поразительных моментов.
Включился свет. Никого на сцене. И дали фонограмму: Олег Иванович читает стихотворение «Журналист, читатель и писатель» из его домашней лермонтовской записи. Время звучания — пятнадцать (!) минут. Видели бы вы, как слушал зал! В полной тишине. Все мы стояли за кулисами: режиссёр Володя Краснопольский — просто обалдел. Я не могла вообще сидеть спокойно: бегала весь вечер туда-сюда, туда-сюда.
На фонограмме влетела в артистическую и говорю организатору вечера — заведующей секцией кино ЦДРИ Валентине Олеговне Малюковой:
— Валя!!! В зале — «муха летит»!
Это было невероятно…
Потом Крымова всё-таки заставила подняться на сцену Люду Максакову — та не хотела, она плакала и не могла говорить. Но сказала коротко, образно и прекрасно:
— Вся душа его так дрожала и трепетала, что, когда я к нему подходила, то сама начинала трепетать! От него исходила такая биоволна, такой импульс, что я согревалась в них и «собиралась» как актриса.
А ведь она блестящая актриса — чего ей собираться-то? Вот такой колоссальный заряд он давал партнёрам…
Блестяще выступил на этом вечере Бурляев. Вот тебе и Коля! Его уже в те времена иногда «заносило». Но он с такой болью сказал в ЦДРИ, что Даля убили, что весь зал, включая Крымову в первом ряду, — аплодировал стоя.
Вообще, вечер был очень хороший, и программа была хорошая, но… Что было дальше — не знаю, так как больше ни на каких вечерах не бывала. Если сказать честно, мне это тяжело, потому что так я понимаю, чувствую, помню и думаю об Олеге Ивановиче — и никто не удовлетворяет меня в своих сентенциях по этому поводу. Никто! Ни один человек!
У меня впечатление, что всё, что о Дале говорится, звучит и пишется, — это близко к нему, но очень поверхностно. Безумно поверхностно! Вероятно, Олег Иванович представлял собой то, что мы не знали ни в ком. А в нём это было!
Вот так вот теперь я его понимаю…
Москва, 16 мая 1991 г.
Николай ЛеоновОлег и его варианты
Началось всё очень интересно.
Дело в том, что мы были друзьями молодости с Мишей Козаковым. И когда он ушёл из Театра Маяковского в недавно созданный «Современник», я бывал там чуть ли не ежедневно. Конечно, познакомился со всеми ребятами…
Летом 1963 года в «Современнике» появился Олег Даль. Мы с ним начали постепенно общаться. Взаимоотношения наши были просто: «Здравствуй» — «Здравствуй».
Пару раз мы с ним сидели за столом в очень интересном месте: в современниковском подвале на Маяковской, где у них было организовано своё театральное кафе. Ребята сами всё закупали, сами платили — для них всё это было очень интересно. Причём ты брал что хотел и платил деньгами, которые лежали здесь же, на прилавке. То есть — полная коммуна, и только для своих. Не все гости театра знали о существовании этого кафе. А уж посторонние приходящие — даже не подозревали! Уж и не помню, кто там занимался продуктами, бутылками, кто что приносил. Но ежедневное меню было, и оно пользовалось неизменным успехом. Потом всё снова закупалось.