Много и смешного в этих съёмках было. Например, гестапо снимали в доме, где сейчас находится Министерство культуры, — «двойной» такой дом, с очень интересным подвалом, а на самом деле гестапо было там, где сейчас находится… КГБ. А ещё до этого там находилась политическая полиция Эстонской Республики, то есть функционально просто то же самое здание.
На съёмках атмосфера была, конечно, приятная. Очень много было местных актёров, которые охотно согласились поработать, а Целлариуса играл вообще уникальный человек — Пауль Калде. Он жив. Ему очень много лет. Он в твёрдой памяти — замечательный старик. Его 80-летию была посвящена программа в кабаре «Таллин», которую он снова вёл. Он пел в своё время в берлинских кабаре, в датских… У него было много приключений. Например, он рассказывал, как брат Кагановича, работавший внешторговцем, скупил у них на вечер весь зал в Дании. Калде помнит Даля, хотя они ни разу не встречались в кадре, и всегда очень тепло о нём говорит.
Дело в том, что все актёры относились к Далю как к ребёнку с некоторыми странностями, но ужасно милому, одарённому. Очень тепло к нему относились… А съёмочная группа, вся эта администрация, его слегка побаивалась. Да, ещё он говорил тогда про какой-то мухлёж с почасовыми подсчётами, и что ему примерно треть съёмочных дней вообще не оплачивают. Поскольку в театре у него зарплата была невысокая, сорок рублей, которые ему платили за полную дневную смену, были для него очень существенны. Ведь он был женат. Семья… Чувствовалось, что ему очень нелегко приходится.
Естественно, я был тогда моложе, всё более остро чувствовал, но это было одно из самых запомнившихся мне интервью, одна из самых моих приятных встреч.
Таллин, 28 декабря 1990 г.
Ольга Доброхотова Мог быть и Пушкиным
К сожалению, я не была Олегу Далю ни другом, ни товарищем по работе. Да и встречались мы творчески, лишь когда он дважды приезжал на съёмки в передаче Центрального телевидения «Ваше мнение», которую я придумывала как автор и вела.
Безусловно, я старалась наблюдать за ним всякий раз, когда Даль появлялся на телевидении, но снимался он в те годы исключительно в передачах и спектаклях Литературно-драматической редакции. А наше производство относилось к музыкальной.
И вот, осенью 1974 года возник хороший повод для личной встречи с актёром.
Мне и режиссёру Нелли Шевченко давно хотелось самим снять для своей редакции музыкальную программу. Но так, чтобы слово непременно играло в ней очень большую роль. Изначальная идея была простой — программа, посвящённая пушкинскому романсу. А суть такова: через два периода жизни поэта — Болдино и Михайловское — показать двух Пушкиных, две лирики, два состояния гения.
Естественно, надо было найти двоих, соответствующих замыслу исполнителей. Кандидатуры даже не обсуждались: Иннокентий Смоктуновский и Олег Даль.
Насколько помню, чисто технически всё было решено заочно, буквально по телефону. Во-первых, Даль — согласился! Во-вторых, он сам отбирал материал, который будет читать. Остановился на «Признании» и «Астраханском базаре» из «Песен о Стеньке Разине». После совместного обсуждения содержания передачи стало понятно, что для него это — не «левая» работа.
Обычно все исполнители готовятся и настраиваются, в какой-то мере, уже в ходе съёмки. Даль пришёл не просто абсолютно подготовленным, но ещё и со своим видением и нюансами, с которых его было «не сдвинуть». Несмотря на все советы автора сценария и режиссёра, он всё сделал по-своему.
Перед началом съёмки очень характерно выглядел: таинственно серьёзен, математически сконцентрирован.
Здесь нужно упомянуть ещё об одном моменте — ужасной атмосфере тогдашних телевизионных съёмок. То камеры не так стоят! То всё начинает передвигаться по павильону, «потому что свет ушёл»! То куда-то ушли операторы! То они «не были готовы» в нужный момент! И так — без конца…
Но ничто не могло ворваться в то состояние, в котором пребывал Олег Иванович. Если мы с Нелли пытались отвлечь его, заговаривая о погоде, планах, жизни, — он просто отвечал односложно и отходил в сторонку. И хотя после съёмки Даль очень живо интересовался концепцией всей передачи, он всё равно не был расположен говорить на мимолётные темы.
Два съёмочных дня — это как один миг.
Я могу говорить банальные вещи: что он был очень талантлив, чрезвычайно красив, что у него были потрясающие глаза. Но поразило тогда меня совсем другое.
Когда началась его сцена и камера заработала, произошла удивительная метаморфоза. Даже не могу объяснить, как и в какую секунду это случилось. На площадке стоял артист Олег Даль. Без грима. В своём костюме. Вне декораций. В какой-то момент я моргнула и увидела, точнее, ощутила, что напротив стоит… Александр Пушкин!
Конечно, никакой мистики не было. Он просто «был» Пушкиным… Он не читал стихи как таковые, а соединил свою душу с душой поэта в единое целое. Как?! Загадка Даля…
Я видела в работе очень многих людей актёрского и творческого мира. Но этот эпизод — единственный в своём роде.
Не без гордости замечу, что передача «Два приезда в Михайловское» была снята за пять (!) лет до большого телефильма «… На стихи А. С. Пушкина», где исполнительское искусство Олега Даля запечатлено в полной мере. Теперь этот фильм не просто в «золотом фонде» отечественного телевидения, но даже считается эталоном художественного прочтения пушкинской лирики.
А вот наша программа канула в никуда: была стёрта или просто утеряна…
Очень печально говорить о пропаже столь значимой «жемчужины» из наследия большого Мастера.
Москва, 4 января 1992 г.
Борис ЗагряжскийМеня удивила его скромность
К Олегу Далю я всегда относился и отношусь, как и большинство людей моего поколения. Я полюбил этого актёра с тех пор, как увидел его в кинофильме «Мой младший брат» по аксёновскому «Звёздному билету». Поэтому мне не кажется странным то, что судьба свела меня с ним однажды в работе: в 1975 году он озвучил поставленный мной документальный фильм «Альтернатива», посвящённый попытке учёных смоделировать искусственный разум.
Даль попал в эту работу совершенно спонтанно, но я считаю его участие в ней самой удачной находкой после Станислава Лема, также задействованного в фильме. Помню, как вдвоём с ассистенткой мы отправились на поиски Даля в новое здание «Современника» на Чистых прудах. Олега нашли в столовой. В двух словах я рассказал ему идею фильма. Он не отказывался и согласился как-то легко:
— Хм, любопытно.
В назначенный день Олег приехал на студию «Центрнаучфильм». Один раз посмотрел авторский текст.
— Всё. Я готов.
И записали мы его с одного раза. Мне не приходилось видеть такой потрясающей работы по озвучению. Например, по ходу действия на экране появлялись лишь фотографии людей, от имени которых он обращался к зрителю: Анохин, Лем, Норберт Винер, Колмогоров, Мопассан… Я стал свидетелем уникальной, филигранной работы над словом. Очень серьёзно, но с большой долей иронии он менял интонации так, что я по сей день помню звучание многих из них именно в его произношении. Он делал такие ударения и паузы в словах, до которых я бы никогда не додумался! Хотя это элементарно просто и понятно, что — да, именно так и надо, точнее не получится. Это были сто актёров, сто Далей, сто граней его удивительного нутра. Я ничего не режиссировал в ходе записи — и слава богу! В этом совершенно не было необходимости. Он проделал работу, обогатившую звуковую палитру фильма. Какие там могли быть интонационные поправки с моей стороны!
В его исполнении всё произошло удивительно. Очень быстро. Очень легко. И очень счастливо. А ещё — празднично и ласково. И с одного раза! Кстати сказать, это был первый случай в его жизни, когда он взялся за «чистое» озвучение.
Потом мы курили в уголке на студии. И я увидел, как он устал, насколько «выжат». Удивила меня и его скромность. Казалось бы, такой актёр — имя, известность, узнаваемость. Но никакого налёта этих вещей я не заметил. Вообще, он был человеком, в котором за километр чувствовалась интеллигентность, а в общении и какая-то напряжённая нервность. Если пытаться подобрать сравнение, то он был похож на раненого льва, дожираемого шавками.
При личном общении в его разговоре часто звучала довольно едкая ирония. Обращаясь к собеседнику, он говорил так, что было непонятно: шутит он или нет. Всерьёз ли он это? Я думаю, что для него это было своеобразной самозащитой в кругу людей.
После окончания нашей работы в тот день я располагал студийной машиной и, зная, что Олег в этот вечер занят в спектакле, предложил подвезти его до театра. Он отказался следующим образом:
— Нет. Спасибо, не надо. Я сейчас должен поехать домой. Пообедать, отдохнуть, настроиться. Потом я поеду в театр на метро и на станции (по-моему, он назвал «Пролетарскую», но точно ручаться не могу) я буду точно знать: как мне сегодня играть спектакль.
Разумеется, я не спорил. Так закончилось наше короткое творческое общение. Потом ко мне подходили коллеги и спрашивали:
— Слушай, Боря, как тебе удалось уговорить Даля?
Но я не уговаривал его, всё было очень обыденно. Он очень просто отнёсся к моему предложению поработать. У нас почему-то принято мыслить следующим образом: как это Даль может быть без работы? Да у него, наверное, каждая минута расписана для кино, телевидения и т. д. Есть ещё и барьер «звёздности»: ну, как к нему обратиться? И в голову никому не приходило, что Олег Даль может сидеть без дела. А потом я даже думал, что его согласие продиктовано отчасти соображениями материального порядка. Вполне вероятно, что шёл очередной «голодный» период и возможность подработать подоспела кстати.
…Последний раз я видел Олега в Доме творчества в Репине. Я отдыхал там зимой 1980 года, а он снимался в какой-то ленфильмовской картине о блокаде и жил там же вместе с женой. Это была очень странная пара. Она — миловидная, улыбчивая женщина в длинной юбке. И он — в ушанке, шинели и валенках военных лет. Он появлялся в таком виде везде, даже в столовой. Не помню, чтобы он одевался иначе: таким его увозили на съёмку, таким привозили с неё, таким он оставался и вне работы. Он был странный, страшный и очень нервный. Вызывающе нервный. Напряжён до дрожи во всём теле. Мне казалось, что ещё минута — и всё. Будет