емый, тайно приказать психически и морально неуравновешенному, необразованному эскимосу совершить подобное преступление, прекрасно зная о возможности того, что позже эта тайна станет известна всему племени и будет сообщена членам следующей экспедиции, которая посетит пролив Смита?»
«…Может так случиться, что вы посчитаете заявление прокурора о том, что истинный мотив преступления известен властям и замалчивается, не чем иным, как простым домыслом, в поддержку которого нет никаких доказательств… Может ли любой священник, даже под влиянием искусных убеждений и очевидных требований дипломатической необходимости, согласиться на молчание, когда святая исповедь, которую он сам принял, была совершенно искажена и лишена первичного смысла?»
И т. д. Затем Холл восстанавливает события на льду, которые могли привести к убийству Марвина. Вина переносится на инуитов, точнее на Харригана, хотя он и не стал убийцей. Одно из построений Холла особенно правдоподобно и подводит, кстати, к мысли, что жизнь людей на дрейфующем льду всегда опасна, всегда непредсказуема, в большой степени зависит от психической устойчивости индивидуумов, и, конечно, в нашем случае обстоятельства катастрофически ухудшаются из-за того, что Марвин не владеет языком аборигенов, а они не понимают английского.
Сначала Холл вспоминает известный эпизод из экспедиции Макмиллана 1914 года. Ее участник коммандер Грин, будущий биограф Пири, рассказывал:
«Мы разделились. С ним [Макмилланом] пошел Этукишук, а со мной – Певаток[358]. На следующий день разразился сильный буран с поземкой. Нам с Певатоком пришлось несладко. У меня погибли все собаки, и несколько – у него. Когда ветер стих, мы были счастливы, что остались в живых.
Певаток пытался уехать с последней банкой пеммикана и с канистрой, в которой оставалось около пинты керосина. У нас была одна винтовка, с которой я дневал и ночевал, потому что Певаток стал странно себя вести, когда настали трудные времена. Я выстрелил поверх его головы, чтобы испугать, но он только сильнее стал погонять собак. Поскольку ноги у меня были в не очень хорошем состоянии, надежды его догнать не было. К тому же опять начинался буран. Поэтому я встал на колено и прицелился ему в затылок.
К этому времени он уже отъехал на какое-то расстояние, а ветер снова поднимал в воздух снежную пыль. К счастью, я попал. Он замертво свалился с нарт.
В одиночестве я поехал на запад. В сходных обстоятельствах я, несомненно, поступлю так же».
Холл полагает, что нечто подобное могло случиться в отряде Марвина. Пища подходила к концу, и, когда Марвин остался один (претензия № 2), инуиты решили сбежать. Однако Марвин догнал их – и действительно был взбешен. Марвин угрожал Харригану, тогда инуиты перешли к более решительным действиям. Если все произошло именно так, то настоящая причина конфликта скрыта в претензии № 2.
Холл пишет: «Я предложил вам эту теорию как одну из возможных альтернатив преступлению, совершенному “солдатом, выполняющим приказ”».
Картина, без сомнения, реалистичная, и все-таки в ней есть немалый изъян. Грин ненавидел местных. Он говорил, что «не встретил ни одного эскимоса, который превосходил бы в своем развитии собаку». Что касается Кудлукту, то у него к белым, к Марвину никаких злых чувств не было. Скорее наоборот. Как юноша из племени мог убить белого, главного помощника Пири? Это кажется невероятным.
Взгляд из тюрьмы
Письмо доктора Кука писателю Уильяму Шиа от 24 ноября 1927 года: «Последние выводы об убийстве Марвина не убедительны для меня. Уверен, если внимательно прочитать все письма, которые Марвин посылал домой, то можно найти другую причину его смерти. Также я уверен, что Пири, Хенсон и Бартлетт знали о смерти Марвина и тайно договорились о том, чтобы замалчивать факты, которые позднее стали известны в Дании. О побудительных мотивах этой трагедии еще ничего не было сказано»[359].
В главе 14 цитировались пять писем Марвина Л. Бементу, все секретные, о чем Марвин то и дело напоминал: «…Прошу тебя считать все конфиденциальным»; «Я не осмелился бы писать все… если бы не был уверен, что ты все это будешь держать в секрете»; «Я знаю больше, чем кто-либо другой, об этом деле, но я не могу ничего сказать»; «…Я бы хотел рассказать тебе все, но я должен быть преданным коммандеру Пири…»
В родном городе Марвина Элмире существует Историческое общество округа Чемунг, в котором хранится дневник Марвина – полторы сотни листов, исписанных красивым почерком, записи лета и осени 1908 года. Сотрудники Общества любезно прислали нам этот документ, и появилась возможность сравнить откровенные письма Росса Марвина и его полевые записи, сделанные в те же дни, когда писались весточки Бементу. Ничего общего! В дневниках нет ни тревоги, ни недосказанности; это деловые, временами эмоциональные наблюдения, абсолютно лояльные по отношению к руководителю.
Еще раз обратимся к неопубликованной книге Кука. Он развивает тему конфликта между Пири и Марвином, но фактов не прибавляется. К примеру: «Марвин написал домой, рассказывая в недвусмысленных выражениях о своем разладе с Пири. Некоторые из друзей Марвина видели это письмо, но его содержание никогда не предавалось публичной огласке. Почему? Его публикация, по словам Герберта Бриджмена, официального пресс-агента, не была в интересах Пири. В свете захватывающих известий о возвращении полярной экспедиции это мнение могло быть оправданно, но в свете замалчивания убийства появляется совсем другая ответственность».
О каком письме говорит доктор Кук? Что за слова и при каких обстоятельствах произнес Бриджмен? Оба вопроса мы адресовали Роберту Брайсу. Знаток темы в ответ, к сожалению, развел руками.
Вновь книга Кука:
«Пири выбрал двух эскимосов, которые должны были возвращаться вместе с Марвином. Это были самые доверенные люди лагеря Пири, которые будут делать то, что им скажут. Молодые и выносливые, они были самыми лучшими путешественниками у Пири…
Эти два человека… знали об антагонизме Пири по отношению к Марвину, и оставалось только дать им соответствующие инструкции… Давайте предположим, что вся накопленная неприязнь Пири к Марвину вылилась, например, в такой приказ: “…Если Марвин рассердится, то не ждите, пока он убьет вас. Стреляйте первыми и, целясь, будьте уверены в себе. Вы были со мной долгое время. Я хочу, чтобы вы, парни, жили”.
В каждом путешествии на санях, где белый человек погоняет эскимосов так, как эскимосы погоняют собак, возникают и непонимание, и осуждение, и взрывы ярости. Если был отдан приказ стрелять, как сказано выше, то кто-то должен был умереть».
Мы апеллируем к коллективному знанию людей, и, может быть, настоящая глава станет началом развития темы. Кстати, вместе с ответами на вопросы автор получил от Роберта Брайса обнадеживающую информацию: «Я знал человека, который с энтузиазмом занимался этим делом [об убийстве Марвина]…» На просьбу сообщить имя и адрес исследователя пришел отказ.
Сегодня
Стоуэлл в статье 1954 года раз за разом заверяет читателей в том, что Марвин был чистосердечно предан Пири. Из-за этих почти навязчивых заверений следующее смелое предположение Стоуэлла выглядит неожиданным: «У нас есть весьма четкое представление о том, каким был Марвин, мы знаем о его уравновешенном характере, терпеливости и рассудительности, но мы нигде не находим свидетельств о том, что Марвин думал и чувствовал на самом деле, когда оставил Пири и пошел на юг по льду. Могло ли быть так, что он страдал, переживая про себя громадное личное разочарование по поводу того, что Пири не предложил ему сопровождать его весь путь до Северного полюса, а вместо него решил разделить полярное открытие с негром Хенсоном и эскимосами? Могло ли случиться так, что подобное разочарование… до такой степени терзало его, что Марвин временно стал неуравновешенным и действительно ополчился против своих эскимосских спутников?»
Снова налицо, правда, в виде предположения, несовпадение чувств Марвина и его публичного образа. Но теперь, в заключение главы, оставим в стороне догадки и допущения и сосредоточимся на красивой истине: Марвин – полярный герой! Автор полагает, что малоизвестный путь Росса Марвина к земле в 1906 году – крайне необычное и важное событие в арктической летописи, и этот путь, трудный и смелый, остается малоизвестным (а точнее, неизвестным) лишь по одной причине – вся слава в ту пору должна была принадлежать Роберту Пири.
Странно, что сегодня на мемориальной доске в честь Марвина на территории Корнелльского университета написано: «Утонул в Северном Ледовитом океане…» Марвин не утонул. Правдивые слова «был убит», видимо, плохо вписываются в мемориал, предназначенный для студентов. Да, да, конечно, 29-летний профессор отправился все-таки не на войну. Может быть, уважаемые руководители университета, сказать по-другому – «погиб»?
Автор испытывает к Россу Марвину чувство глубокой симпатии. Сильный, знающий, терпеливый, добрый, он стал бы украшением любой современной полярной экспедиции. В радость было бы с ним вместе пробиваться к Северному полюсу и гордиться на полюсе тем, что шли рядом.
В заключение главы привожу окончание последнего письма Р. Марвина Л. Бементу, ответ мамы Росса, написанный 19 марта 1909 года, незадолго до смерти сына, и дневниковые записи Марвина от 6 и 12 сентября 1908 года.
Письмо Р. Марвина:
«Коммандер дал мне сегодня вечером бивень нарвала, и я отправлю его в Корнелл для музея. Я напишу об этом президенту Шурману сегодня ночью.
Лед к северу от нас крепкий и сплоченный, так что мы не торопимся уходить… Возможно, завтра у меня будет еще шанс добавить несколько строк. Если же нет, то до свидания. У нас все в порядке, не позволяй маме слишком волноваться».
Письмо миссис Мэри Марвин:
«Мой дорогой мальчик! Пишу тебе очередное письмо. Мы получили шкурки голубого песца и твои письма из Эта… У нас была необычайно мягкая, малоснежная зима. Я написала мистеру Бементу и спросила его о бивне нарвала, который ты послал в Корнелл. Он ответил, что президент Шурман получил бивень и что он, мистер Бемент, присутствовал на собрании, когда президент Шурман представил твой подарок Университету… Мистер Бемент приехал навестить меня, он уверен, что ты вернешься этой осенью, и мы все надеемся, что так и будет…