Когда мы прибыли в Нью-Йорк, я пошел в офис Times – как оказалось, только чтобы выяснить, что никаких посланий от моего имени получено не было и никаких газет ни для кого, кроме Пири, не зарезервировано. Я объяснил все обстоятельства и сказал, что, возможно, оставленные экземпляры как раз мне и предназначались. Мне не отдали газет, но позволили прочесть радиограмму от Пири, где мое имя не упоминалось…
Наши контракты запрещали членам экспедиции “прямым или непрямым образом публиковать результаты их наблюдений в экспедиции коммандера Пири 1908–1909 годов как в письменном виде, так и в форме лекций без разрешения Арктического клуба Пири или коммандера Пири”…
Чтобы убедить меня подписать этот ограничительный контракт, Пири заверил меня, что это всего лишь “джентльменское соглашение”, которое я могу легко изменить с помощью Арктического клуба Пири либо с помощью его самого… Он сказал, что мы можем сохранить у себя свои дневники и что все негативы, сделанные на Севере, будут сразу возвращены, за исключением нескольких, которые будут использованы для его книги, и что я получу копии с них. Однако после нашего возвращения с Севера я понял, что форма моего контракта и идеи, вложенные в него, практически сделали его бронированным – до степени “кабального рабства”, и я был полностью лишен “свободы слова”…
Я получил несколько заманчивых финансовых предложений рассказать о своих северных приключениях, но, поскольку у меня не было на это разрешения Пири, мне пришлось их отклонить даже в своем городе…
29 ноября 1909 года Джордж Боруп написал мне, что капитан Бартлетт начал лекционный тур, и предложил мне пригласить его в Новый Кенсингтон. Читатель, верно, улыбнется, а не осудит меня за то, что я не пришел в восторг от предложения, чтобы кто-то другой рассказывал о нашей работе в моем родном городе, притом что мне было отказано в этой привилегии…
Вечером 8 февраля 1910 года я присутствовал на национальном чествовании коммандера Пири в здании Метрополитен-опера в Нью-Йорке…
Губернатор Хьюз от имени города, штата и страны вручил Пири чек на 10 000 долларов. Коммандер, чей голос дрожал от волнения, с чеком в руках заявил, что принимает его от имени своих товарищей. Глубоко растроганный, он выдержал паузу, в то время как аудитория, восхищенная демонстрируемым великодушием, устроила ему бурные овации. Мы, члены экспедиции, полагали возможным, что также получим некое существенное признание, и теперь, когда казалось, что нечто действительно выпадет и на нашу долю, подались вперед в своих креслах в нетерпеливом предвкушении. Но нет! Когда аплодисменты стихли, Пири спешно добавил: “на исследование Антарктики”, и мы опустились назад в свои кресла с глухим звуком. Мы не испытывали особого душевного подъема, и я не верил, что существовала какая-то близкая перспектива антарктической экспедиции…
На следующее утро после этого чествования меня пригласили в гостиницу, где сообщили, что у Гражданского форума много запросов на лекции из тех городов, для которых гонорары Пири слишком высоки, и что другие члены экспедиции могли бы выступать за более разумное вознаграждение. Позже я позвонил Пири, и он согласился с моей просьбой разрешить чтение лекций и отдать мои фотографии, находящиеся у него… Он также обещал немедленно направить мне оригинал дневника, посланный ему 20 ноября 1909 года…
Хотя оригинал дневника секретарь Пири выслала мне 11 февраля 1910 года, свои северные фотографии я еще не получил. Несмотря на это, я нанял стенографиста и продолжил писать статью, которую собирался иллюстрировать своими фотографиями с Севера.
4 марта 1910 года я получил второй запрос от Нью-Йоркской медицинской академии с просьбой выступить с лекцией. Поскольку и лекция, и статья соответственно могли иллюстрироваться только моими собственными северными фотографиями, я немедленно написал Пири, чтобы выяснить, почему мои негативы не высланы. Я просил, чтобы он отправил их без промедления… 14 марта 1910 года я получил письмо от секретаря Пири с известием о том, что Пири уехал на несколько дней и она не может выполнить мою просьбу до его возвращения.
31 марта 1910 года я поехал за 18 миль в Питтсбург и заплатил один доллар за место в заднем ряду, чтобы послушать лекцию Пири. После окончания, когда я поднялся на сцену, он извинился за задержку и пообещал, что я получу свои северные негативы сразу после его возвращения в Вашингтон. У меня не было возможности поговорить с Пири, потому что он спешил на банкет в его честь…
15 октября я написал письмо генералу Томасу Хаббарду…
Я объяснил, что, на мой взгляд, я ждал достаточно долго, тем более что некоторые другие члены экспедиции уже публиковались без разрешения…
3 ноября генерал Томас Хаббард… наконец, сообщил мне следующее: у Пири “нет возражений против того, чтобы Вы писали или читали лекции о последней экспедиции. Я придерживаюсь той же точки зрения”.
В конце концов я получил письмо от Пири, датированное 6 ноября, а большая часть моих северных негативов пришла 1 ноября 1910 года. Я написал Пири 11 ноября, поблагодарив за возвращение большей части моих негативов. Я также обратил его внимание на тот факт, что, за исключением двух или трех, все самые четкие негативы, снятые к северу от Эта, где освещение было наилучшим, отсутствовали. Они никогда так и не были возвращены…
Президент Тафт 6 декабря 1910 года рекомендовал Конгрессу отметить Пири за открытие Северного полюса. Закончи президент свое послание словами “Роберта Эдвина Пири и его товарищей” – и Конгресс рассмотрел бы возможность должного признания и этих людей, включая погибшего Росса Марвина, отважившихся отправиться на Север, чтобы Пири мог водрузить флаг США на полюсе. Без сомнения, Росс Марвин должен был получить медаль, а его одинокая мать – пенсию. Когда я услышал, что Пири повысят в звании до контр-адмирала, я написал нескольким конгрессменам. Там были такие слова: “Кроме того, я бы хотел привлечь Ваше внимание к судьбе нашего товарища Росса Марвина, который храбро встретил смерть, выполняя служебные обязанности. Не мог бы он получить некое признание от своей страны, а его мать, находящаяся в стесненных условиях, пенсию?” Я объяснил, что по остальным вопрос стоит не так остро, но напомнил, что успех Пири стал возможен благодаря нам. Я написал, что если нас сочтут достойными признания, то я был бы рад, если бы мое звание врача было подтверждено в армии или военно-морских силах.
3 февраля 1911 года я остановился на день в Вашингтоне, чтобы выразить свое почтение Пири и его семье. Я получил сердечный прием и обсудил с Пири возможность выражения официального признания Россу Марвину и другим членам экспедиции со стороны Конгресса. Он считал неуместным в этот момент обращаться с просьбой в интересах своих товарищей, но намекнул, что в ближайшие годы посредством политического влияния мы могли бы получить некое соответствующее признание.
Перед уходом я попросил Пири подтвердить на обратной стороне моего контракта с Арктическим клубом Пири разрешение читать лекции и писать, которое он и Арктический клуб Пири дали мне 3 ноября 1910 года. Он сказал, что не может сделать этого сейчас же, но по его просьбе я оставил ему оригинал своего контракта, чтобы он вернул мне его в течение нескольких дней со своим подтверждением…
13 марта 1911 года Пири прислал мне мой оригинал контракта… На обратной стороне Пири поместил ряд незаконных ограничений, даже после того как он и Арктический клуб Пири ранее формально дали мне разрешение писать и читать лекции без ограничений…
Мои отношения с Пири после возвращения из Арктики с годами продолжали ухудшаться. Так, 3 марта 1915 года я написал ему, что моя рукопись близится к завершению. Я сказал, что до сих пор считаю честью для себя, что сопровождал его на Север, и попросил написать предисловие к своей книге. Я предложил послать ему рукопись и иллюстрации для подготовки предисловия. 10 марта он мне ответил, что будет рад выполнить мою просьбу в течение апреля. И в марте 1915 года я выслал ему материалы.
Спустя шесть месяцев, 1 октября 1915 года, я обратился к Пири с вопросом, почему он не возвращает мне рукопись. Я просил его срочно вернуть материалы, чтобы начать поиски издателя. Я также попросил фотографии его семьи и дома на острове Игл, чтобы включить их в книгу. Все это было послано заказным письмом, но ответа я не получил. Наконец, 18 ноября с большой неохотой я обратился с этим делом в Арктический клуб Пири, надеясь, что вопрос может быть решен с Пири без огласки. Единственным сообщением, которое я получил от Арктического клуба Пири, было уведомление о том, что мое письмо получено и будет передано на рассмотрение в Клуб.
По прошествии пяти месяцев терпение перестало быть добродетелью. 1 мая 1916 года я написал секретарю Клуба исследователей, членом которого состою… Я объяснил свою проблемную ситуацию с Пири и изложил цели Клуба исследователей, как они истолкованы в уставе. Я обвинял Пири в том, что он узурпировал свой высокий пост президента Клуба и нарушает те самые цели, ради которых Клуб был создан. Закончил я следующей мыслью: я вступил в Клуб с пониманием того, что все его члены – порядочные люди, и теперь мое требование – принять либо мою отставку, либо отставку контр-адмирала Пири.
Мистер Фредерик Делленбах, секретарь Клуба исследователей, ответил мне 3 мая 1916 года. Он выразил уверенность, что совет директоров сделает все возможное, чтобы исправить ситуацию… 17 июня 1916 года я получил без всяких объяснений печатную рукопись и иллюстрации к книге от вашингтонской юридической фирмы».
Рукопись пролежала у Пири 14 месяцев, и он не написал обещанное предисловие. Можно было бы извиниться, сослаться на забывчивость, занятость, но полярный герой действовал по-другому. Он послал объяснение Делленбаху, сочинив историю о том, что пакеты с рукописью пришли на адрес его летнего дома на острове Игл, сам же он в это время жил в Вашингтоне. Копию письма получил и Гудселл, в руках которого находились почтовые документы, свидетельствующие, что Пири лично получил рукопись именно в Вашингтоне. Да, похоже на Пири.