В мучительной полярной походной жизни основные силы уходят на передвижение, но быт: устройство лагеря, приготовление пищи, процесс еды, сборы ко сну и даже сам сон – все это тоже требует постоянной мобилизованности и стойкости. Возня на морозе с астрономическими приборами и математические расчеты – весьма неприятная дополнительная работа. В полярных экспедициях она возлагается на штурмана. Но в команде Пири нет такой должности. Дедрик учил Хенсона писать и считать, так что ему далековато до навигационных расчетов, инуиты безграмотны, и штурманское бремя целиком лежит на начальнике.
Но у начальника нет ни сил, ни желания заниматься навигацией. Он сокращает количество обсерваций до минимума, и эта минимизация никуда не годится.
В книге Пири пишет:
В конце марша я почувствовал большую усталость, натер волдыри на подошвах обеих ног, а после дней расслабления в лагере каждая косточка болела от быстрого темпа…
Дневник:
Шли 10 часов, затем устроили лагерь в плотном тумане…
Опять двигались с хорошей скоростью, и чувствую, что сегодня должны были пройти миль 25. Я надеюсь, что больше.
Книга:
Во время этого марша мы опять двигались с хорошей скоростью, и я почувствовал, что мы прошли еще 30 миль. Я надеялся, что даже свыше того.
Картина предыдущего дня повторилась: пройденное расстояние в книге по сравнению с данными дневника завышено на 5 миль. Для чего бы это? Скоро узнаем. В дневнике едкая запись в адрес Хенсона:
Стартовали в 8 утра. Через 20 минут встретили иглу Хенсона (эти два иглу в двух часах одно от другого!..) и нашли его записку с байкой о разводьях и т. д., и т. п. Через 4,5 часа после начала движения наткнулись на него самого, стоящего лагерем околозакрытойполыньи, где он находился уже около 20 часов. Он утверждал, что она только что закрылась, но это ложь, и если бы я не подошел, он так бы и сидел. Дело просто в том, что он до смерти боится этих разводий, больше даже, чем эскимосы. Сегодня мы уже пересекли одиннадцать безо всяких проблем, небольшой обход всегда дает возможность где-то перейти.
В книге об этом совсем коротко:
Через 4,5 часа после начала движения мы наткнулись на Хенсона, стоящего лагерем около закрытого разводья…
Также сообщается:
…дул сильный ветер с запада-юго-запада… (выделено мной. – Д. Ш.)
От Херберта мы узнаем, что в дневнике Пири записал:
…мы шли со скоростью по меньшей мере 2 мили в час, и я уверен, что темп сохранялся до тех пор, пока было ясно.
А вот книга:
Когда мы начали следующий марш, было ясно и солнечнопри легком ветре (здесь и далее в этом абзаце выделено мной. – Д. Ш.)… но в полденьс запада налетела темная гряда облаков и ветер усилился. В конце марша мы поставили лагерь возле открытой полыньи шириной около 50 футов… Строительство наших иглу в этом лагерепри сильном ветре и метели было неприятным занятием. Скорость во время этого марша составляла не менее 2,5 миль в час. Мы пересекли несколько узких разводий и после полудня шли почти непрерывно по однолетнему льду.
«По меньшей мере 2 мили в час» превратились в «не менее 2,5 миль в час». Марш был урезан, сколько часов он продолжался, неясно, но известно, что «в конце марша мы поставили лагерь». Однако, прочитав дневниковую запись за 18 апреля (см. ниже), мы поймем, что отряды шли 6,5 часа. Итак, 16 апреля пройдено: 13 миль – по дневнику, 16 миль[136] – по книге.
Херберт, используя первичные записи Пири, сообщает, что в этот день «они не шли».
В книге по-другому:
Наше пребывание в этом лагере было дольше, чем обычно, из-за продолжающихся ветра и снегопада.
Слово «дольше» подразумевает, что отряды покинули иглу, построенные накануне, а в конце дня возвели новые, то есть марш не был пропущен. У Пири находим обоснование такого хода событий:
1. Именно 17 апреля жизни лишились «шесть измученных собак» и «люди Пири» предложили ему повернуть назад. Коммандер возразил, что он еще не готов возвращаться. Он заявил:
…и не буду готов, пока мы не пройдем по крайней мере пять маршей к северу.
Цифру «пять» следует воспринимать как директиву, и запланированные пять дней – это 17, 18, 19, 20 и 21 апреля. Таким образом, 17 апреля – ходовой день.
2. По словам Пири, возвращаясь от рекордной точки на юг, отряды останавливались в семи лагерях, построенных по дороге на север, поэтому иглу, возведенные 16 апреля, и иглу от 17 апреля – две разные стоянки.
Итог. Дневник утверждает, что отряды стояли на месте, книжная версия – двигались и, стало быть, наскребли хотя бы 2–3 мили, иначе неразумно было бы переносить лагерь. Зачтем 2,5 мили.
Херберт: «В своей дневниковой записи за 18 апреля, в первый полностью тихий день с того момента, как они покинули Большую полынью, Пири заявляет, что они шли 10 часов с четвертью, и это дает
всего 36 часов от Штормового лагеря[137], и если наша скорость 2,5 мили в час, то мы близки к рекорду Абруццкого.
Книга:
Ночью ветер утих… Вышли рано, и не возникло никаких серьезных затруднений при пересечении полыньи, как я ожидал. Сначала шли по крайне неровной поверхности, через нагромождения льда и большие наносы, затем до конца пути дорога была очень хорошей.
Это был первый полностью безветренный день с того момента, как мы покинули Большую полынью… Мы много раз пересекали однолетний лед и несколько раз совсем молодой, образовавшийся несколько дней назад. Не было старых льдин. Шли 10 часов. Сейчас мы должны быть близки к самому высокоширотному рекорду Абруццкого.
В книге Пири не указывает скорость движения, однако нарисована такая картина:
…в какой-то момент собаки сильно возбудились из-за какого-то запаха… и три или четыре мили задавали такую скорость, что мне, даже когда я бежал, было трудно держаться впереди, так что я отошел в сторону и пропустил их вперед.
Взяв скорость, названную в дневнике, – 2,5 мили в час и время – 10 часов, мы можем добавить в копилку Пири еще 25 миль. Таблица иллюстрирует, как Пири «улучшал» в книге свои дневниковые записи.
По дневнику – 90 миль, по книге – 104 мили. В первом случае рекорд Каньи превышен на 4 мили, во втором – на 18 миль. Но и в первичных записях, и в книге Пири прибедняется – дескать, он близок к рекорду Абруццкого. Объяснение парадокса, видимо, в том, что Пири вовсе не стремится к точности, а наоборот – заинтересован в приблизительности, размытости. «Близок к рекорду» – самые подходящие слова для такой тактики.
Однако книга, в отличие от эмоционального дневника, – итоговый материал, пишущийся post factum, все в нем должно быть продуманно, взвешенно и корректно. Так что в отчете «Вблизи полюса» имеется очевидный логический вполне курьезный провал: ради того чтобы превысить рекорд Каньи, исследователь мучает себя и своих спутников, рискует жизнью, а когда цель достигнута, не замечает этого. Никаких ура, никаких восклицаний. И это тот самый Пири, который всегда искал и находил повод, чтобы во всеуслышание заявить о своих потрясающих достижениях. Выходит, текст книги не только придуман, но и перед публикацией внимательно не прочитан.
И все же главное разоблачение впереди – это дневниковые записи путешественника за 19 и 20 апреля, находящиеся в вопиющем противоречии со страничкой в книге, повествующей об этих же двух днях.
19 апреля:
Прекрасная тихая ночь и утро, обещавшее еще один хороший день. Я встал раньше пяти утра, приготовил чай, и в 6:45 мы были в пути. Примерно в миле от лагеря перешли через узкое разводье.
Снег мягче и глубже. Ноги тонут в нем на несколько дюймов при каждом шаге. Чуть позже наткнулись на разводья с обеих сторон, но надеялись, что они выклинятся. В 9:30 оказались в сети разводий между двумя крупными, и лед находился в движении. Как можно быстрее развернулись, в двух местах еле успели вовремя перетащить нарты, чтобы спастись с отдельной льдины. Потом я остановился, чтобы провести обсервацию прежде, чем надвигающаяся с севера гряда облаков закроет солнце. Установил теодолит и провел одно нечеткое дополуденное наблюдение, пока солнце не скрылось.
Затем мы пошли… вдоль большого разводья на юг примерно милю-две в поисках перехода, но заметили, что оно медленно расширяется, и расположились лагерем. В это время наполз густой туман и пошел легкий снег.
Увидели трех тюленей в разводье, и Сипсу одного подстрелил, но тюлень утонул. Это очень расстроило эскимосов.
Херберт замечает: «Из его дневниковых записей понятно, что люди и собаки почти обессилели, а условия для путешествия становились все более трудными».
20 апреля:
Встал рано и послал двух людей в разные стороны вдоль разводья посмотреть, не случилось ли каких изменений за ночь, которые позволят нам его перейти. Сипсу нашел такое место, и в 9 утра мы тронулись в путь. В этот момент сквозь плывущий туман проглянуло солнце… Случайный проблеск синего небосвода и перистые облака над головой показали, что выше них – чистое небо. Это дало мне надежду, что в полдень я смогу провести четкое наблюдение.
Херберт сообщает, что в 11 часов они остановились, Пири провел обсервацию, и не раньше 12:15 отряды возобновили движение, преодолев три узких разводья.