…Мы сидели в этом гнетущем лагере, глядя на далекий южный лед, за которым простирался мир, все, что было таким близким и дорогим, и, пожалуй, сама жизнь, в то время как на нашей стороне был только широко раскинувшийся лед и, возможно, мучительная смерть…
С каждым днем количество моих собак сокращалось, и мы разломали сани, чтобы приготовить тех животных, которых мы ели… Однажды полыньи сплошь образовались вокруг той льдины, на которой мы находились, превратив ее в остров диаметром в 2 или 3 мили.
…Два эскимоса, которых я послал на восток с разведкой… поспешно вернулись, запыхавшись, с сообщением, что в нескольких милях от лагеря есть тонкий слой молодого льда, который тянется прямо к южному берегу полыньи (она сейчас шириной около 2 миль) и который, как они думали, сможет выдержать нас в снегоступах. Не теряя времени, мы поспешили к этому месту. Для нас всех было очевидно, что это наш шанс, сейчас или никогда, и я отдал распоряжение надеть снегоступы и сделать попытку.
Пири описывает крайне опасную переправу:
Я завязал свои [снегоступы] более тщательно, чем делал это когда-либо… Мы уже опробовали лед и знали, что он не продержит нас и мгновенья без снегоступов.
Впереди шел Паникпа[143], самый легкий из нас и наиболее опытный, за ним следовали несколько оставшихся собак, тянувших длинные сани с широкими полозьями – «Моррис Джесуп», а позади в один ряд шли остальные участники отряда, далеко растянутой цепью, с интервалом в 50–60 футов, на некоторой дистанции от саней. Мы переправлялись молча, каждый был занят своими мыслями и поглощен своими снегоступами… Начав, мы не могли остановиться, не могли оторвать снегоступы. Нам приходилось непрерывно и плавно скользить, продвигая один снегоступ за другим с предельной осторожностью и сохраняя равномерное давление, и от каждого человека, когда он скользил вперед, во всех направлениях расходились волны по тонкой пленке, покрывающей черную воду. Впереди и сзади саней была широкая выпуклость. Первый и единственный раз за весь период моей арктической работы я чувствовал сомнения в исходе, а когда где-то в середине полыньи носок камика, которым я отталкивался, двигаясь вперед, два раза подряд проломил лед, я подумал про себя: «Это конец», и когда немного позднее раздался чей-то крик из нашей цепи, то с моих губ сами собой сорвались слова: «Помоги ему Боже! Кто это мог быть?» Но я не смел оторвать глаз от равномерного плавного скольжения снегоступов и притягательности зеркальных волн у их носков.
Когда мы ступили на твердый лед на южном краю полыньи, то отчетливо были слышны вздохи облегчения двух ближайших людей по обе стороны от меня.
Хорошо написано. Разделяю чувства Пири. Десятки раз подобным образом мы – лыжники с рюкзаками, освободив одну лямку рюкзака, чтобы в случае беды одним движением плеч сбросить его на лед, – плавно и медленно переставляли лыжи. Со стороны картина жутковатая, именно потому, что по льду идут волны.
От Большой полыньи до земли
Книга:
Лед на южной стороне полыньи представлял собой ужасное месиво… До горизонта простиралась преисподняя из разрушенного льда. Подобного я никогда не видел раньше и надеюсь, что больше никогда не увижу, – нагромождение из обломков от размера булыжника до, без преувеличения, величественного Капитолия…
Во время этого и следующего маршей, и еще часть следующего, мы отчаянно шли, спотыкаясь, на юг через этот замерзший ад, то и дело падая и получая многочисленные неприятные ушибы. Мои ничем не защищенные культи особенно страдали…
Пири рассказывает, что «в нашем первом лагере» (первом – после полыньи?) его челюсти болели, так как во время марша он непрерывно стискивал зубы.
Приведенная запись говорит, что движение по «замерзшему аду» продолжалось еще день и даже часть следующего дня. Затем коммандер пишет:
Во время следующего марша, после того как мы покинули южный край зоны разрушенного льда, мы разглядели далекие заснеженные вершины гренландских гор, и это улучшило настроение моих людей… Здесь было совсем мало полыней, и те были узкими и наконец исчезли, не наблюдалось заметного движения льда, и я определил, что мы находимся под защитой мыса Моррис-Джесуп и опасности, что дрейф пронесет нас мимо [Гренландии]… больше не существует.
Трудно уследить за датами, но, кажется, было 8 или 9 мая, когда Пири полностью успокоился:
…Понемногу контуры ее [земли] становились более четкими, и я направился прямо к холмистой части берега, на мыс Неймайер, где, я был уверен, мы найдем нескольких зайцев…
9 (или 10) мая[144]:
Наконец мы дотащились до подошвы припая у мыса Неймайер и за час добыли четырех зайцев…
Прямо перед тем, как ступить на землю, мы пересекли свежий след саней, который шел параллельно берегу и направлялся на восток. На мгновенье я подумал, что это отряд, разыскивающий нас, но, взглянув на эти следы, тотчас понял, что они кричат о беде. Там были три слабые собаки, тянувшие единственные сани, за которыми медленно, неровной походкой, шли четыре человека. Я предположил, что это мог быть Марвин со своим отрядом…
После нескольких часов сна Пири послал по следам двух инуитов.
На следующий день они вернулись с Кларком и его тремя эскимосами. Как и мы, они [люди из отряда Кларка] были снесены дрейфом на восток и спустились к гренландскому побережью. Эскимосы Кларка, так же как и мои, были одержимы безумной идеей, что их сносит ветром на запад… Мои два человека нашли их в нескольких милях к востоку от нашей стоянки, и это место вполне могло стать их последним лагерем. Они были обессилены и несколько дней питались запасной кожаной обувью. Трех собак, точнее их жалкое подобие, они собирались убить, и вскоре наступил бы общий конец… Они пришли [в наш лагерь] шатающейся походкой, настолько исхудавшие, что их головы казались лишь черепами, обтянутыми кожей.
В экспедиции Пири 1909 года погиб Росс Марвин – руководитель одного из вспомогательных отрядов. По первоначальной версии, поддержанной коммандером, он утонул, но сегодня известно, что его застрелил инуит. Очевидно, что гибельное движение группы Кларка и смерть Марвина дискредитируют систему Пири и подтверждают правило, которое в молодости он сам сформулировал: чем больше людей в экспедиции, тем менее она надежна.
Но это замечание – попутное. Появление матроса Кларка – принципиальный момент для нашего повествования. Райан – последний из белых, кто видел Пири вечером 1 апреля на южном берегу Большой полыньи, и Кларк – первый из белых, кто увидел Пири после всех его злоключений 10 мая на мысе Неймайер. Эти два свидетеля сузили возможности Пири для импровизации – и во времени, и в пространстве.
Коммандер Пири ставит себе в заслугу то, что он вызволил из смертельной беды группу Кларка, и, отчитываясь перед Джесупом, пишет:
[Отряд] в состоянии истощения спасен мною.
«Спасен» и «случайно спасен» – понятия не тождественные. И это несовпадение смыслов заметно усиливается, ибо случайным спасителем Кларка и трех инуитов стал именно тот, кто и отправил их на верную гибель. Стоит благодарить Провидение, но никак не Пири. Да и самому Пири неплохо бы воздать должное судьбе – не пересекись тропы его и Кларка, не смог бы он закончить отчет Джесупу горделивыми словами:
В экспедиции никто не умер и не заболел.
Теон Райт в книге «Большой гвоздь» посвящает невероятной встрече отдельную главу и приходит к выводу: «Тот факт, что Пири прибыл на мыс Неймайер буквально вслед за Кларком, возможно, самая удивительная и наверняка самая большая загадка экспедиции 1906 года…
…логичнее всего было бы объяснить одновременный приход Пири и Кларка к мысу Неймайер тем, что они проделали одинаковое расстояние, двигаясь параллельно по разным берегам разводья».
Холл уверен в том же: «…[Два отряда] шли вместе или почти вместе все время по одному и тому же маршруту от лагеря возле Большой полыньи… до Неймайера…»
Херберт гипотезой Холла – Райта возмущен: «Эта теория не только абсолютно невероятна, но и чрезвычайно нелепа».
Но, помилуйте, что же здесь невероятного и нелепого? Уолли Херберт сам сформулировал альтернативу, которая могла бы стоять перед коммандером утром 2 апреля в лагере на северном берегу Большой полыньи: «…предпринять отчаянную попытку побить рекорд… или прекратить борьбу и направиться на судно?»
Правда, тут же Уолли очень эмоционально и взволнованно ответил на собственный вопрос: «Конечно, он пошел на север! Никакой иной вывод не вызывает доверия, поскольку любой исследователь на месте Пири поступил бы так же».
Отчет «Вблизи полюса» вызывает саднящее недоверие, и именно поэтому автор настоящей книги охотно поддержал бы Райта и Холла в их подозрениях, кабы… не прочел сакраментальных записей Пири – спасибо Херберту! – за 19 и 20 апреля, о которых Холл и Райт, к сожалению, не знали. Однако после хербертовской книги «Петля из лавра…» все становится на свои парадоксальные места: британский путешественник спасает Пири от несправедливого обвинения Райта и Холла в позорном отступлении и одновременно доказывает его вопиющий обман. Ложь коммандера – то же зло, что и махинация, заподозренная Холлом и Райтом. Херберт, конечно, был прав, воскликнув: «Любой исследователь на месте Пири поступил бы так же», но бесспорно и другое: никто из стоящих исследователей не опустился бы до обмана.
Британский путешественник, найдя безобразную истину, кажется, всеми силами старается смягчить черную вину Пири: «Ужасное напряжение обратного пути… едва ли способствовало такому образу мыслей – остаться с тяжелым грузом на совести в обмен на еще один шанс достичь цели. Такое жульничество в любом случае было слишком мерзким, чтобы его рассматривать, конечно, если только он не