В июле месяце я оставалась в Петербурге, и Гоголь предложил прочесть мне новую комедию «Женитьба». После обеда Вяземский, Плетнев, Аркадий, Тютчев – мы сидели в гостиной, и он начал читать в рукописи. Смех был постоянный: Подколесин, сваха, капитан Жевакин, Яичница – все, начиная с фамилий, возбуждали смех. Швейцару приказано было не принимать. Он пропустил князя Михаила Александровича Голицына как короткого знакомого. Тот взошел. К счастию, Гоголь не обратил внимания, продолжал читать и после чтения пошел в кабинет мужа и крепко уснул на диване и проснулся на вечере, потому что у мужа собрались играть в ералаш и преферанс. Он зашел ко мне и сказал: «Там занимаются делом до восьми часов утра, но там ангел-хранитель в синем мундире под сладким лицом генерала Дубельта, следовательно, до драки не дойдет». Голицын не находил слов, чтобы благодарить меня за приятные минуты, которые он провел у меня: «Я читал с восторгом „Мертвые души“ и всегда желал видеть их автора. Подобных минут я не проводил в этом пошлом Петербурге».
Осенью я поехала с братом Аркадием в Италию и остановилась во Флоренции. Неожиданно получила письмо от Гоголя, который писал: «Точно ли вы во Флоренции? Приезжайте скорее в Рим, вы увидите, как будете самой себе благодарны». В генваре брат мой опередил меня в Рим для приискания квартиры. Мы потянулись в собственных экипажах с веттурино. Переночевавши в Romiglione, мы были празднично расположены, погода была великолепная, солнечная и tiède (мягкая [фр.]). Я опустила все окна, выглядывая то в одно окно, то в другое. Наконец мы поравнялись с гробницей Нерона, vetturino (кучер [ит.]) мне крикнул: «Ессо San Pietro, a la destra!» («Вон Святой Петр справа!» [ит.]).
На одну минуту явился купол Св. Петра в сизом тумане. Я начала помышлять о квартире, о помещении детей и еде. Начинало вечереть, мы проехали по знаменитому Ponto Мальво и въехали после пятидневного похода через Porta del Popolo. У чиновника заплатили по десяти франков в догану и потянулись на Корсо, где еще тянулись кареты и коляски римских принчипе и маркизов. В догане мне передали письмо брата, который извещал, что надобно ехать на форо Траяно в palazetto Валентини. Первый этаж был освещен. На лестницу выбежал Николай Васильевич с протянутыми руками и лицом, исполненным радости. «Все готово, – сказал он, – обед вас ожидает. Квартиру эту я нашел, воздух будет хорош. Corso под рукой, а что всего лучше, вы близки от Колизея, форо Боарио». Немного поговоривши, он отправился домой с обещанием прийти на другой день. В самом деле он пришел, спросил бумажку и карандаш и начал писать: «Куда следует понаведываться А.О. и с чего начать». Были во многих местах и кончали Петром. Он взял бумажку с собой и написал: «Петром осталась А.О. довольна». Таким образом он нас возил целую неделю и направлял всегда так, что все кончалось Петром. «Это так следует. На Петра никогда не наглядишься, хотя фасад у него комодом». При входе в Петра Гоголь подкалывал свой сюртук, и эта метаморфоза преобразовывала его во фрак, потому что кустоду приказано было требовать церемонный фрак из уважения к апостолам, папе и Микель-Анджело. Когда мы осмотрели Рим en gros (в общем [фр.]), он стал реже являться ко мне.
У нас был комический слуга Александр, который утром рано находил необходимым сообщать мне все приключения его утра. «Но rincontrato signor Gogol, credo che venir a vedere si, perche passer sulla Piazza del Apostoli» («Я встретил синьора Гоголя, думаю, что он идет сюда, так как шел по Пьяцца дель Апостоли» [ит.]) или говорил, что встретил «il generale» Перовского. Перовского кучера, лакеи и в лавках купцы все звали «il signor generale» («синьор генерал» [ит.]). Он подъехал к таможне и встретил кн. Зинаиду Волконскую. В Неаполе их высадили в догане. Княгиня Волконская дала таможенным чиновникам несколько байок, а Перовский десять франков. Вдруг он видит, что таможенный люд строится в шеренгу, и думал, что они обиделись. Напротив, они с уважением поклонились и сказали: «Signor generale, l’administrazia della Dogana voi ringrazia sur tante bontà que generosità e della avara una principessa a dato solamente quclehe baiochi» («Синьор генерал, администрация таможни благодарит вас за такую доброту и щедрость, а скупая княгиня дала только несколько байок» [ит.]). Перовский провел однажды целый год в Неаполе, с восхищением рассказывал мне о Сорренто, Пестуме и Капри. Я и без того хотела туда ехать.
Мы выехали рано весной на Понтийские болота, в которых купаются великолепные буйволы и кормятся желтыми цветами четимеры. Другая дорога гориста, идет на Арильяну и параллельна с болотами. Мы завтракали в Terracino, некогда притоне brigante (разбойников [ит.]), потом остановились в Mala di Gaeta, в одном из прелестнейших уголков света. В Капуе встретили прокаженного и остановились в гостинице на Chiaja. Итальянцы делали Corso, и два часа были так скучны, что меня одолели. Меня остановила меньшая дочь моя Надя, как ни старалась я ее будить, она крепко заснула и в Неаполе спала без просыпу. Перовский мне сказал, что она заразилась понтийской лихорадкой, и побежал за аллопатом доктором Романья. Он меня успокоил, и через три дня она была совсем здорова, и мы поехали в Сорренто и остановились в прекрасной гостинице на берегу моря. Против нас стоял остров Капри, который обливали синие волны моря. С восхождением солнца я уже сидела у растворенного окна. Женщины чудной красоты в живописных костюмах несли на голове огромные кувшины или амфоры, полные воды. В Пестум я не попала и вернулась на Кайо. Из Неаполя я поехала на крошечном пароходе французской компании. Уже в порту лодка сильно качалась, мальчишки пели и плясали салтареллу. Днем поднялся сильный ветер, кареты привязывали постоянно. Ночью разразилась буря, которая заливала пароход. Капитан Arnoud и рулевой были привязаны, по пароходу рыскал кельнер с лоханками и стаканами, подходил к каюте, где я лежала с Олей, которую беспрестанно покрывала. Она спала крепким сном, Соня и Надя лежали с няней внизу в каюте. Соня заснула над лоханкой, а няня говорила: «Охота вам была запрудить море русскими телами»; призывала всех святых, приговаривая: «Кто по морю не плавал, еще Богу не молился». По лестнице меня вел полковник папских войск Затер. Он сопровождал мою знакомую, графиню Пурталес. Кельнер меня успокаивал странным образом: «J’ai vu périr „Pallad“ et „La Semiramide“ près de Marseille et me voilà cependant». «Et comme sauve t’on les naufragés?» – «Pardieu, on les attache sur une planche et puis, nos amis, faites que vous pourrez, mangez que vous pouvez et puis mourrez de faim sur un rocher» («Я видел гибель „Паллады“ и „Семирамиды“ у Марселя, и, однако, я цел». – «А как спасают потерпевших крушение?» – «Черт возьми, их привязывают к доске, а потом, друзья мои, делайте, что хотите, ешьте, что можете, или умирайте с голоду на скале» [фр.]). К утру ветер стал утихать, и мы вошли с трудом в миниатюрный порт Чивита-Веккиа. Нас бросили в лодки, и, наконец, мы ступили на благословенную твердую землю. М-llе Овербек уже рвало кровью. Я послала за доктором и на другой день долго хлопотала об лошадях, чтобы засветло приехать в Рим. В Остии, описанной так прекрасно Плинием Меньшим, мы обедали. От древнего великолепия остался кругленький пруд, в котором гармонично квакали лягушки. Я, как Анна Иоанновна царица, люблю кваканье этих зеленых зверей. Известно, что она развела их в любимом своем загородном доме и по вечерам садилась с Бироном, чтобы вдвоем наслаждаться этим концертом. Начинало вечереть, где-то на пригорке лошади стали: ни тпру ни ну. Курьер мне сказал: «Нечего делать, я отпрягу ваших лошадей, и кучер останется с вами». – «Вот те на!» Няня, моя девушка и Надя, мы сидели час. Вдруг является кавалер в круглой шляпе, плаще и подъезжает к нам шагом. Словом, совершенный brigante. Я уже готовилась сказать ему: «Prende tutte, ma lasciate noi viverc» («Возьмите все, но пощадите нас» [ит.]), но он учтиво поклонился и сказал: «Non avete paura» («Не бойтесь» [ит.]). К полночи мы были y Porta del Borgo, vicina al Vaticano (Порта дель Борго рядом с Ватиканом [ит.]). Тут осмотрели пантакарты и велели ехать в догану. Там оставили наши экипажи на дворе, и эти бестии продержали нас более часа, несмотря на то что содрали по две скуди с экипажа. Наконец мы приехали на Piazza del Popolo в два часа ночи и подъехали в гостиницу m-me Milici, где нас ожидал чай и жареная курица. После улеглись с намерением встать рано утром, чтобы засветло ехать во Флоренцию.
Дорога между Римом и Флоренцией была небезопасна, и курьер предложил мне взять двоих провожатых с заряженными ружьями и пистолетами. Утром он объявил, что распорядился насчет жандармов, но что нам нельзя достать лошадей до часу, потому что граф Браницкий едет в девяти экипажах, и все в четыре лошади. Нечего было делать, мы поехали проститься с Петром и с Дашковыми, которые еще запоздали в Риме. В час мы тронулись и приехали поздно в Радикафали. Это перевал в Тоскану, где кончаются опасности. Радикафальская станция на самой вершине горы, оттуда вид на юг и на север прекрасный, но пустынный и угрюмый. Дети проголодались, но тут ничего не могли достать. Я спросила девку, нет ли купить молока. «Ma dove, – отвечала мне нечесаная, грязная девка, – câpre sono nella montagna» («но откуда… козы в горах» [ит.]). Дети заснули, и в час мы были в Сиене в узкой улице и темной гостинице. Спросили обедать и сели за стол, Соня против меня и m-lle Овербек завязывала ее салфетку. Я ей сказала: «Заприте дверь». Она вернулась, и лицо ее изменилось. После скверного обеда all’uso di Francia (на французский лад [ит.]), прилаживания итальянских слуг к их подлейшему обеду мы поспешили в соборную церковь академии, украшенную историческими картинами Пинтуриккио, смотрели, как юноши играли в Palle (мяч [ит.]), и пришли домой в три часа. Нянька Нади меня встретила с тревожным лицом и сказала, что ребенок играл с мячиком, ударил себя в глаз, что она мыла глаз, но Надя все повторяла: «Не могу открыть дазок». Я приказала курьеру заказать лошадей в восемь часов, позвать доктора и пошла в свою спальню. Моя девушка предложила мне лечь на одну из высоких итальянских кроватей, а я легла на свою походную, зажгла свечу и читала Евангелие, как вдруг что-то мелькнуло передо мной. Я думала, что это обман зрения или бабочка, а может быть,