И академик Солженицын в поте лица своего трудится на подхвате у вышеназванных академиков многих академий: столь же истово из русских людей фабрикует евреев. Например («Двести лет вместе») «обратил в иудейство» народного артиста СССР, Героя Социалистического Труда, лауреата Ленинской и Сталинской (дважды) премий Василия Павловича Соловьева-Седого (1907–1979)… Послушаешь этих академиков, этих радетелей русской культуры, этих червей демократии, так талантливых да и просто примечательных людей среди русских и не было, и нет.
Слушайте дальше: «Москва говорила голосом народного артиста Юрия Левитана: «голос СССР», неподкупный вещатель нашей Правды, главный диктор радиостанции Коминтерна и сталинский любимец. Целые поколения выросли, слушая его: читал он и речи Сталина, и сводки «от Информбюро», и что началась война, и что она кончена». Господи, как безотказно работал у этого старца и в 85 лет желчный пузырь! Холецистит, твою мать! Сколько его пузырь вырабатывал продукции. Но ведь сколько же здесь и невежественного вздора! Во-первых, Коминтерн не имел своей радиостанции, но была радиостанция имени Коминтерна. Во-вторых, Ю. Б. Левитан был не «главным диктором», а рядовым. В-третьих, работал он не на радиостанции им. Коминтерна, а на Всесоюзном радио. В-четвертых, о том, что «началась война», объявил не он, а первый заместитель председателя Совнаркома СССР, народный комиссар иностранных дел В. М. Молотов. В-пятых, народным артистом в отличие, допустим, от нынешнего ельцинско-путинского хохмача Якубовича («Поле чудес») Левитан стал в 66 лет после почти пятидесяти лет работы на радио, за два года до смерти. В-шестых, Солженицын ведь с потолка взял, что Левитан был «любимцем Сталина», но, надо полагать, Сталин действительно ценил, уважал, вероятно, даже и любил мастерство диктора, как ценил, уважал многих мастеров своего дела, независимо от национальности. А немецкие фашисты и отечественные выблядки вроде власовцев, разумеется, ненавидели Левитана и его голос. Особенно с ноября 1942 года, когда он стал так часто объявлять о наших победах и салютах в их честь. Именно за это, хотя прошло уже двадцать лет, как он умер, люто ненавидит Левитана и этот злобный маньяк. Ведь с какой ненавистью он писал в «Архипелаге»: «Москва лупила салюты…» И объявил в связи с всенародным ликованием 9 мая 1945 года: «Не для нас эта победа!» («Архипелаг», т. 1, с. 240). Конечно, и не для Власова, и не для Горбачева с Ельциным.
Служил ли патриарх в армии?
А фонтан жидоедства опять заработал: «Прослеживая дальше культурную работу, как пропустить в 30-е годы и всеохватные достижения композиторов-песенников. Тут Исаак Дунаевский, как утверждала официальная критика, писал «легкие для усвоения песни, прославлявшие советский образ жизни («Марш веселых ребят», «Песня о Каховке», «Песня о Родине», «Песня о Сталине»)».
Да, песни Дунаевского, не то что нынешние, прославляли наш образ жизни, были легкими для усвоения, мелодичными, а главное — они правдивы и говорят о любви к Родине. Их пел весь народ. Взять хотя бы первую из них на слова В. Лебедева-Кумача:
Шагай вперед, комсомольское племя,
Шути и пой, чтоб улыбки цвели…
Это 1934 год. Солженицыну было тогда шестнадцать лет, состоял в комсомоле. Так что, уже в ту пору вас, полупочтеннейший, тошнило от шуток, песен и улыбок сверстников? Они мешали мечтать о Нобелевской премии? Или только теперь стало муторно от несварения желудка?
Мы покоряем пространство и время,
Мы молодые хозяева земли…
Так и было. А кто ныне хозяева земли, ее недр, заводов и фабрик? Почитай майский номер журнала «Форбс». Там эти хозяева названы по именам. Сто красивейших имен…
Когда страна быть прикажет героем,
Из нас героем становится любой…
Ну не любой, конечно, это естественно, не следует понимать буквально, тут поэтическое преувеличение, кое-кто стал не героем, а злобным клеветником войны, но отрицать массовый героизм советских людей во время Великой Отечественной на фронте и в тылу не посмел еще никто, кроме автора «Архипелага».
Мы можем петь и смеяться, как дети,
Среди упорной борьбы и труда, —
Ведь мы такими родились на свете,
Что не сдаемся нигде и никогда.
Что тут не так? Почти вся Европа чуть-чуть потрепыхалась и покорно легла под Гитлера, а мы нигде и никогда не думали сдаваться — даже в дни, когда враг стоял в 27 верстах от Москвы, даже когда он вышел к Волге, водрузил свой флаг на Эльбрусе.
А «Песня о Родине» Дунаевского на слова того же Лебедева-Кумача! Да это был наш второй гимн, ее мелодию ловили во всем мире — она была позывным Советского радио.
Профессор М. Белов писал недавно в «Патриоте» N19: «С удивлением и возмущением услышал я недавно на «Радио России» интервью патриарха Алексия, который утверждал, что слово «родина» до нападения фашистской Германии было у нас чуть ли не под запретом, что, только когда пришла нацистская беда, прозвучали слова «братья и сестры», вспомнили имена Александра Невского, Димитрия Донского, Минина и Пожарского». Профессор объясняет это нелепое заявлением тем, что, мол, Алеша Ридигер был до войны малолетком и не помнит то время. Думаю, что дело не в этом. Когда началась война, ему все-таки шел тринадцатый год, но, сын настоятеля церкви, жил он, за исключением последнего советского года перед войной, в буржуазной Эстонии. Возможно, там и был запрет на слово «родина», не знаю… Восходя по церковной иерархии от дьякона до епископа, будущий патриарх прожил в Эстонии до тридцати с лишним лет, оставляя ее лишь года на два-три для учебы в Ленинградской духовной школе, а затем — в академии.
Конечно, мимо внимания сына церкви, так долго жившего вне России, многое из внецерковной русской жизни могло пройти мимо. А вот если в 1947 году, как полагается в восемнадцать лет, он пошел бы служить в армию, а не оказался странным образом в духовной школе, то принял бы довоенную присягу. А в ней были и такие слова: «Я всегда готов… выступить на защиту моей Родины…» Если бы принял в юности присягу, то в старости не стал бы морочить мирянам голову о запрете до войны слова «родина».
Во всяком случае, Его Святейшеству надо бы иметь в виду, что слова о патриотизме в устах не служившего в армии пастыря звучат не очень убедительно…
Изабелла Юрьева и Геннадий Зюганов
Но нет, думаю, что в истории со словом «Родина» все-таки и служба в армии не помогла бы, и длительное проживание вне России ни при чем. Вот же Надежда Мандельштам всю жизнь прожила здесь, но уверяет в своих воспоминаниях, что слова «честь» и «совесть» в сталинское время «совершенно выпали у нас из обихода — не употреблялись ни в газетах, ни в книгах, ни в школе». А между тем она не могла не помнить хотя бы о том, что тогда в газетах, и школах, и на всех идеологических перекрестках красовались слова Ленина, сказанные еще до Октябрьской революции: «В партии мы видим ум. честь и совесть нашей эпохи». На тех же перекрестках сияли слова Сталина из доклада на XVI съезде партии: «В нашей стране труд стал делом чести, делом славы, делом доблести и геройства».
Но что Мандельштам! Вот эстрадная певица Изабелла Юрьева. Тоже всю жизнь прожила в России, в СССР и ухитрилась дотянуть до ста лет, восемьдесят из них мурлыкая песенки о радостях и печалях любви. И вот, выступая в день своего столетия по телевидению, заявила, что при Сталине порядки царили такие ужасные, что невозможно было произнести с эстрады слова «любовь», «люблю», «любимый» — тотчас хватали и волокли на Лубянку.
Что тут сказать? Вранье Мандельштам объясняется, конечно, антисоветской злобностью. А в случае с Юрьевой мы были свидетелями или достопечального факта старческого слабоумия, или какого-то ловкого телетрюка, когда старушка разевала рот, а слова произносил какой-то чревовещатель-антисоветчик. Вот в какую удивительную компанию угодили вы, Ваше Святейшество, с вашей байкой о запрете слова «Родина». Одна лишь песня, о которой идет речь, разбивает эту байку вдрызг.
Но в не менее странной компании оказались вы, Ваше Святейшество, с выдумкой об Александре Невском и других героях русского народа, о которых-де коммунисты вспомнили только в час военной беды.
То же самое не так давно возвестил со страниц «Советской России» один известный политический деятель: «Сталин вспомнил об истории наших великих предков и наших славных полководцев только тогда, когда Гитлер подошел к стенам Кремля».
Дальше: «Когда фашист в декабре 41-го припер народ к московской стенке (все ему стены мерещатся! — В. Б.), даже Сталин вызвал (!) всех (!) священнослужителей и сказал: что будем делать?» И что же стали делать? Оказывается, именно тогда, в 41-м, «в какие-то немыслимо короткие сроки были поставлены прекрасные спектакли и фильмы об Александре Невском, Димитрии Донском, о Куликовской битве. Тем самым удалось оживить в народе историческую память». А до этого наша память была четверть века мертвой. Опять лишь повторение того, что сказали вы, Ваше Святейшество.
Наконец: «Сталин обратился к народу, как исстари водилось на Руси: «Братья и сестры!» И ему поверили, за ним пошли». А до этого кому верили — Троцкому, что ли? За кем шли — за Бухариным, что ли?
Так кто же сказал всю эту вышеприведенную чушь? С кем у Его Святейшества такое совпадение взглядов, такой душевный консенсус, что даже непонятно, кто у кого списывал или учился. Представьте себе, я процитировал статью товарища Зюганова, лидера коммунистов. Конечно, вполне возможно, что ее писал для него вездесущий Владимир Бондаренко, но до этого никому нет дела. Надо иметь грамотных спичрайтеров.
Опровергать приведенные выдумки мне просто лень, да и нет нужды: я уже обстоятельно сделал это в книге «За Родину! За Сталина!». Напомню лишь, что фильм С. Эйзенштейна «Александр Невский» — это плод не суматошной спешки в страшном 41-м, а работа в «тихом» 1938-м. Тогда же появились поэмы К. Симонова «Ледовое побоище», «Суворов», и только роман С. Бородина «Дмитрий Донской» напечатан действительно в 41-м.