Неизвестный Сталин — страница 15 из 62

Сталин. Первые высказывания о Японии

Первые высказывания И. В. Сталина о Японии относились еще ко временам русско-японской войны 1904–1905 годов, которая была одной из первых империалистических войн XX века. Как известно, российская колонизация Восточной Сибири и Приморья не закончилась основанием Владивостока и учреждением Амурского казачьего войска. Постепенно заселяя малоосвоенные земли Амурского края, а затем и Сахалина, Россия не остановилась на берегах Амура и Уссури, но начала проникать в Северный Китай. Строительство самой протяженной в мире Транссибирской железнодорожной магистрали позволило не только создать новый Великий Сибирский путь из семи железных дорог — от Западно-Сибирской до Южно-Уссурийской, но и провести, с согласия Китая, большую железную дорогу через Маньчжурию — Китайско-Восточную железную дорогу (КВЖД). По линии этой железной дороги быстро возникали станции-поселения и новые города, главными из которых стали город и порт Дальний и Харбин. В 1898 году на правах аренды к Российской империи перешел и незамерзающий китайский порт Люйшунь, где была создана на рубеже веков сильная военно-морская крепость Порт-Артур.

В этом же направлении шла в конце XIX века экспансия Британской и Германской империй. Южнее Китая обширные владения захватила Франция. Не были равнодушны к этому обширному региону и Соединенные Штаты Америки, которые смогли превратить в свою колонию Филиппины.

Экспансия западных государств в Восточной Азии и на Дальнем Востоке оказала огромное влияние на Японию, которая в условиях того времени не видела другого пути, кроме расширения собственной экспансии в Корее и Китае и создания собственной сильной армии и военно-морского флота. Еще в результате японокитайской войны 1894–1895 годов Япония существенно расширила свое влияние в Корее и в Маньчжурии. К Японии перешел большой китайский остров Формоза-Тайвань, Пескадорские острова и Ляодунский полуостров с прилегающими островами.

Японские победы над Китаем вызвали некоторое беспокойство в Петербурге, хотя и не слишком большое. Ни в военных кругах России, ни в окружении молодого российского императора Николая II никто не рассматривал Японию как серьезного противника. Наоборот, в правящих кругах Японии существовал страх перед громадной Российской империей, которая готова была включить в свой состав и Северный Китай, и Корею, а может быть, потом и Японию. Столкновение интересов было очевидно.

В 1900 году Россия вместе с европейскими союзниками и японцами принимала участие в подавлении так называемого «боксерского восстания» в Китае, в результате чего русские отряды даже вошли в Пекин. В последующие два года Россия вела военные действия против китайской армии в Северном Китае, что привело к полной оккупации Маньчжурии и включению в состав Российской империи Квантунской области, то есть части Китайской империи. Российская империя мало ценила тогда свои обширные владения в Северо-Восточной Сибири, на Чукотке и Камчатке. Еще в 1867 году Россия продала всю Аляску Соединенным Штатам. Но за свои новые владения в Маньчжурии Россия готова была воевать. Готова была воевать за Маньчжурию и Япония. Этот конфликт устраивал и западные страны. В 1903 году подготовка к войне велась активно обеими сторонами, но в силу особенностей географического положения военная активность России была более заметной: на Дальний Восток шли российские крейсеры, эскадренные броненосцы и миноносцы из Кронштадта — через все моря и океаны. Шли через Сибирь и эшелоны с войсками к Порт-Артуру.

Вся российская социал-демократия выступала тогда весьма решительно против войны на Дальнем Востоке, порицая, в первую очередь, царское правительство. В самом конце 1903 года газета «Искра», в которой преобладало тогда влияние меньшевиков, писала в передовой статье: «Война с Японией надвигается. Спешно вооружаются суда, отливаются новые пушки, заготовляются новые снаряды. Спешно стягиваются со всех концов страны войска, грузятся как живая кладь и отправляются на Дальний Восток. И, может быть, недалека та минута, когда грянет первый выстрел»[297]. Действительно, до первого выстрела оставалось всего несколько недель. 24 января 1904 года официальная российская газета «Правительственный вестник» опубликовала сообщение об отзыве японского посольства из России и российского посольства из Японии. По тем временам для всех, кто наблюдал и анализировал происходившие события, это было неоспоримым свидетельством скорого начала войны. Япония всегда начинала войну с неожиданного нападения на противника. Так было и в 1904 году, когда в ночь на 27 января (9 февраля) японский флот напал на русскую эскадру в Порт-Артуре и нанес ей существенный урон.

В начавшейся войне все российские революционные партии и националистические движения в Польше, Финляндии, Закавказье выступали против царизма и желали его поражения. В России уже началось революционное брожение, и министр внутренних дел В. К. Плеве цинично говорил: «Нам нужна маленькая победоносная война». Все генералы были уверены в быстрой и легкой победе, и планы российского Генерального штаба предусматривали не только разгром японских войск в Маньчжурии и в Корее, но и высадку русских войск на Японских островах.

В. И. Ленин, находившийся в это время в Женеве, узнав о нападении японского флота на Порт-Артур, лично написал листовку-обращение «К русскому пролетариату», в которой говорилось: «Война началась. Японцы успели уже нанести русским войскам ряд поражений, и теперь царское правительство напрягает все силы, чтобы отомстить за эти поражения… Все силы народа подвергаются величайшему напряжению, ибо борьба начата, нешуточная борьба с 50-миллионным народом, который превосходно вооружен, превосходно подготовлен к войне, который борется за настоятельно необходимые, в его глазах, условия свободного национального развития. Это будет борьба деспотического и отсталого правительства с политически свободным и культурно быстро прогрессирующим народом. Но из-за чего же борется теперь не на жизнь, а на смерть русский рабочий и крестьянин с японцами? Из-за Маньчжурии и Кореи, из-за этой новой земли, захваченной русским правительством, из-за „Желтороссии“. В „Желтороссии“ построены крепости и гавани, проведена железная дорога, собраны десятки тысяч войска. Но какая польза русскому народу от этих новых земель, приобретение которых стоило столько крови и жертв и будет стоить еще гораздо больше?»[298] Ленин мало что знал в то время о Японии, которая никак не могла похвалиться какими-то политическими свободами. Но он старательно читал все материалы о Японии в швейцарских, немецких и британских газетах и явно симпатизировал молодому и, как казалось Ленину, прогрессивному японскому капитализму.

Война с Японией складывалась для России неудачно. Еще в июле 1904 года японская армия и флот начали осаду Порт-Артура, но первые три штурма не принесли им успеха. Обе стороны готовилась к новому, четвертому штурму. Ленин был уверен в победе японцев, которые после взятия Порт-Артура «неминуемо раздавят и главную российскую армию во главе с Куропаткиным». Когда в Европу пришло сообщение о падении Порт-Артура, Ленин был радостно возбужден и не находил нужным скрывать ни свои ожидания скорой революции в России, ни свои симпатии к Японии.

В известной статье «Падение Порт-Артура» Ленин писал: «Падение Порт-Артура подводит один из величайших исторических итогов тем преступлениям царизма, которые начали обнаруживаться с самого начала войны… Темнота, невежество, безграмотность, забитость крестьянской массы выступили с ужасающей откровенностью при столкновении с прогрессивным народом в современной войне, которая так же необходимо требует высококачественного человеческого материала, как и современной техники. Военное могущество самодержавной России оказалось мишурным. Царизм оказался помехой современной, на высоте новейших требований стоящей организации военного дела. Отсталыми и никуда не годными оказались и флот, и крепость, и полевые укрепления, и сухопутная армия»[299].

В то время как более умеренные социалисты и в Западной Европе, и в России выступали за скорейший мир «без аннексий и контрибуций», более радикальные социалисты, и Ленин был в их числе, не скрывали своих симпатий к Японии, армия и флот которой громили русское самодержавие. Да, замечал Ленин, мы не защищаем японского империализма, но мы должны отметить прогрессивную роль, которую ныне играет японская буржуазия. «Русский народ выиграл от поражения самодержавия. Капитуляция Порт-Артура есть пролог капитуляции царизма»[300].

Этой же позиции придерживался и Сталин в Закавказье. В одной из листовок, которые печатались в подпольных типографиях, можно было прочесть: «Редеют царские батальоны, гибнет царский флот, позорно сдался, наконец, Порт-Артур, — и тем еще раз обнаруживается старческая слабость самодержавия»[301]. Это писал Сталин на грузинском языке.

В первые месяцы 1905 года война «на сопках Маньчжурии» продолжалась, и российские генералы еще надеялись на победу: на Дальний Восток перебрасывались немалые подкрепления. Решающее сражение произошло на море: между большой российской эскадрой, отправленной с Балтики на Дальний Восток, и японским флотом. Это сражение в Корейском проливе близ островов Цусима 14–15 (27–28) мая 1905 года кончилось поражением российского флота. Даже само слово «Цусима» стало с тех пор синонимом поражения России как государства. Когда в начале июня подробности этого морского сражения стали известны в Европе, Ленин был воодушевлен: «Точно стадо дикарей, — писал он, — армада русских судов налетела прямиком на великолепно вооруженный японский флот. Русский военный флот окончательно уничтожен. Война проиграна бесповоротно. Полное изгнание русских войск из Маньчжурии, отнятие японцами Сахалина и Владивостока — теперь лишь вопрос времени. Перед нами не только военное поражение, а полный военный крах самодержавия»[302].

Переговоры между Россией и Японией происходили летом 1905 года при посредничестве США. Эти переговоры завершил Портсмутский мирный договор, подписанный 23 августа (5 сентября) 1905 года. Россия признала Корею сферой влияния Японии, уступила Японии Южный Сахалин и свои права на Порт-Артур и Дальний. К Японии перешла и Южно-Маньчжурская железная дорога. И Япония, и Россия обязались одновременно эвакуировать свои войска из Маньчжурии.

Ленин не комментировал этот договор, но его мнение было известно лидерам большевиков: Россия поторопилась заключить мир на самых унизительных условиях, чтобы освободить свои войска, полицейские силы и казачество для борьбы с набиравшим силу революционным движением. Об этом же писал в одной из листовок и Сталин: «Испуганное призраком революции царское правительство поторопилось заключить мир с „внешним врагом“, с Японией, чтобы собраться с силами и основательно расправиться с „внутренним врагом“»[303].

В период между 1905 и 1917 годами Ленин писал и говорил о Японии очень мало, а Сталин не говорил и не писал о ней вообще. Только в апреле 1918 года, когда Ленин говорил об угрозах молодой Советской республике, он упомянул и об угрозе с Востока, которая исходит от Японии.

Сталин о Японии в 1920-е годы

Известно, что Япония приняла участие в интервенции и оккупации на Дальнем Востоке еще в 1918 году. Но Советская власть здесь потерпела поражение еще в начале лета того же года, а к осени 1918 года почти вся восточная часть России оказалась под властью адмирала А. В. Колчака. Сталин был занят в эти месяцы на других фронтах Гражданской войны. Как народный комиссар по делам национальностей он много писал и говорил в первые годы Советской власти о Востоке. Но его призыв «Не забывайте Востока!» относился тогда к Китаю, Персии, Индии, российскому Туркестану, Турции, но не к Японии, которую никто не относил в то время к числу стран, в которых развивалась революционная ситуация, или к числу стран, которые большевики считали «слабыми звеньями в цепи империализма».

Японские представители не принимали участия в создании Коминтерна, и их не было на первом, учредительном Конгрессе Коминтерна в 1919 году. Социалистическое движение в Японии развивалось в глубоком подполье и в условиях террора властей. Небольшие кружки японских социалистов были созданы среди японской эмиграции в США и Западной Европе. Но в России японской эмиграции не было. На Втором Конгрессе Коминтерна в 1920 году был представлен анонимный доклад «Общее положение в Японии», в котором утверждалось, что в Японии нет возможности проводить социалистическую агитацию и проповедовать революционные идеи. «Японский народ, — говорилось в этом докладе, — насквозь пропитался ядом империалистической пропаганды и вполне готов поддерживать завоевательные стремления своего правительства по отношению к Китаю и Сибири. Японцы являются поэтому капиталистической и империалистической нацией первого ранга»[304].

Из японских социалистов в России знали еще до Октябрьской революции только Сен Катаяму, одного из основателей японской социал-демократии. В августе 1904 года он принимал участие в Амстердамском конгрессе II Интернационала и обменялся здесь символическим рукопожатием с Георгием Плехановым — в знак солидарности и протеста против русско-японской войны. В 1917 году Сен Катаяма находился в США в эмиграции, он принял участие в создании коммунистической партии США и образовал в ней небольшую японскую социалистическую группу. Неудивительно, что именно Сен Катаяма был избран на III Конгрессе Коминтерна в исполнительный Комитет (ИККИ). Это было сделано по предложению созданного в 1921 году Дальневосточного секретариата ИККИ.

Сен Катаяма приехал в Москву в декабре 1921 года из США как представитель от Японской коммунистической группы. Здесь он впервые встретился и со Сталиным. Как можно судить по опубликованным в 2001 году архивным документам Коминтерна, эта встреча произошла во время Первого съезда революционных организаций Дальнего Востока, который был проведен с 21 января по 2 февраля 1922 года в Москве и Петрограде. Для ведения этого съезда Политбюро ЦК РКП(б) назначило комиссию в составе И. В. Сталина, Н. И. Бухарина и Г. Е. Зиновьева. Судя по опубликованным документам, все трое членов комиссии активно участвовали в работе съезда и в подготовке его решений. Из этих же документов видно, что для японских участников съезда наиболее авторитетными фигурами в РКП(б) были в то время Зиновьев и Бухарин, а для российских участников — Сен Катаяма[305].

Японская коммунистическая партия была провозглашена в Токио в июле 1922 года в подполье — на квартире у вернувшегося из Москвы Киёси Такасэ, где собрались на первый съезд КПЯ всего восемь человек. Второй съезд прошел также в подполье в феврале 1923 года. Трудности и репрессии привели вскоре к самороспуску КПЯ, против чего возражал и Сен Катаяма, и ИККИ. Однако восстановить японскую компартию удалось только в декабре 1926 года на III съезде КПЯ, который состоялся в одном из глухих горных районов префектуры Ямагато. В партии в это время было немногим менее 150 членов и кандидатов. Программа КПЯ была принята в 1928 году на основе «Тезисов ИККИ о Японии», принятых Президиумом ИККИ в 1927 году. Легенда о том, что именно Сталин написал летом 1927 года эти тезисы, не подтверждается опубликованными документами. Наиболее основательно работал над этими тезисами Н. Бухарин; в этой работе участвовала также О. В. Куусинен, Сен Катаяма, Ф. Раскольников, Ч. Джонсон, А. Нин, Д. Мэрфи[306]. Сталин пристально следил в это время за делами в Китае, но не в Японии.

Как Генеральный секретарь ЦК ВКП(б) Сталин принимал участие в заседаниях Политбюро ЦК ВКП(б), на которых обсуждались тогда все главные вопросы внешней политики СССР. Однако в 1920-е годы здесь редко поднимались вопросы, связанные с советско-японскими отношениями. В основном это были проблемы рыболовства, нефтяных концессий на Сахалине, отношения Японии к событиям в Китае, разрешения группе японских офицеров получить в СССР военные знания и знания по языку — на основе взаимообмена. Из документов Политбюро видно, что отношения между СССР и Японией в 1920-е годы были ненапряженными, но весьма холодными.

Сталин очень редко высказывался в 1920-е годы о Японии, и его высказывания носили тогда слишком общий и абстрактный характер. Так, например, еще в июле 1925 года один из японских корреспондентов в Москве — господин Фусе передал Сталину несколько письменных вопросов. Сталин ответил также письменно. Эта переписка была опубликована в «Правде». «Это верно, — заявлял в своем ответе г. Фусе Сталин, — что японский народ является самым передовым из народов Востока, что он заинтересован в успехах освободительного движения угнетенных народов. Союз японского народа с народами Советского Союза был бы решающим шагом в деле освобождения народов Востока. Такой союз знаменовал бы собой начало конца великих колониальных империй, начало конца мирового империализма. Этот союз был бы непобедим. Но верно также и то, что государственный и социальный строй Японии толкает Японию и ее народ на путь империализма, делая его орудием не освобождения, а порабощения народов Востока… Как выйти из этого противоречия между интересами японского народа и государственным и социальным строем Японии? Выход один: изменить государственный и социальный строй Японии по образцу и подобию коренных интересов японского народа». Сталин напомнил, что Россия также была раньше «страшилищем народов Востока», а теперь они видят в ней своего друга. На вопрос о популярном в Японии лозунге «Азия для азиатов» Сталин ответил, что этот лозунг хорош, когда он ведет к борьбе против империализма. Но он никуда не годится, если он сеет недоверие к пролетариату, к рабочему классу Европы[307].

В декабре 1925 года в отчетном докладе XIV съезду ВКП(б) Сталин решил сказать «два слова о Японии». «На Западе, — заметил Сталин, — наши враги ждут, что подъем революционного движения в Китае породит вражду между Японией и СССР. Но Китайская революция — это великая сила, и кто с ней не будет считаться, тот наверняка проиграет». «Я полагаю, — сказал Сталин, — что Япония поймет, что с этой растущей силой национального движения в Китае, идущей вперед и сметающей все на своей дороге, она, Япония, также должна считаться… Наши интересы идут по линии сближения нашей страны с Японией»[308].

Эти слова можно было рассматривать как предложение Японии об улучшении советско-японских отношений. Однако в Японии одержали верх другие течения и взгляды. Хотя нормальные дипломатические отношения и были восстановлены между нашими странами как раз в 1925 году, но экономические связи почти не развивались, и торговый договор не был подписан. В японских правящих кругах возобладало стремление к расширению экспансии в восточной и юго-восточной Азии.

Еще в конце 1920-х годов Сталин стал утверждать, что отныне в лагере империализма главным противоречием является не противоречие между победителями и побежденными, а противоречие между США и Великобританией. «Куда бы ни сунулась Америка, — говорил Сталин, — эта страна гигантски растущего капитализма, в Китай ли, в Африку ли, в Южную Америку, — везде она натыкается на громадные препятствия в виде заранее укрепленных позиций Англии»[309].

Этот вывод был явно неточным, так как для многих наблюдателей было очевидно, что в Азиатско-Тихоокеанском регионе уже в конце 1920-х годов главными стали противоречия между США и Японией. Японская экспансия в Восточной Азии становилась угрозой и для СССР. Еще весной 1929 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло секретное постановление «О Японии», в котором выражалось беспокойство по поводу частых нарушений советской морской границы японскими военными судами. Политбюро поручало наркомату военно-морского флота и ОГПУ принять конкретные меры по усилению охраны Тихоокеанского побережья СССР. В этом же постановлении говорилось о привлечении к разного рода экономическим проектам на Дальнем Востоке «американского капитала». А Японии, наоборот, «предоставление новых концессий прекратить»[310].

Сталин о Японии в 1930–1936 годах

В 1930 году Советский Союз и Япония обменялись рядом дипломатических нот по поводу разного рода инцидентов в финансовых и политических сферах и нарушениях в работе КВЖД. Япония предъявила СССР претензии насчет деятельности Коминтерна и КПЯ, которые Советское правительство решительно отклонило, заявив, что «оно не может нести ответственности за деятельность находящейся на его территории международной организации совершенно частного характера и что поэтому оно лишено возможности оказывать какое-либо воздействие на деятельность этой организации и ее местных секций». В этой же ноте можно было прочесть, что Советское правительство «констатирует с удовлетворением, что истекшее пятилетие советско-японских отношений характеризовалось вполне благоприятным и здоровым прогрессом этих отношений как в политической, так и в экономической областях»[311]. При этом Советское правительство высказывало надежду, что отношения между СССР и Японией будут и далее улучшаться и становиться все более дружественными. Этим надеждам, однако, не суждено было сбыться.

В сентябре 1931 года Япония, использовав в качестве повода инциденты на Южно-Маньчжурской железной дороге, неожиданно начала наступление в Северном Китае и в период с 18 по 30 сентября оккупировала большую часть Маньчжурии, заняв своими войсками все города севернее Мукдена, а также город Цицикар. Проигнорировав обращение Лиги Наций, Япония заявила в марте 1932 года о создании в Маньчжурии независимого государства Маньчжоу-Го. Под японский контроль перешла территория площадью в 1,3 млн кв. километров и с населением около 40 миллионов человек. При этом японская армия на большом протяжении вышла на советскую границу.

Такое развитие событий было неожиданным и неприятным для Сталина. В сентябре 1931 года он находился на отдыхе в Сочи. О событиях в Маньчжурии его информировали с помощью шифрограмм из Москвы В. М. Молотов и Л. М. Каганович. В своих ответах Сталин призывал Политбюро к осторожности. Так, например, в ночной шифрограмме 23 сентября 1931 года Сталин писал: «Наше военное вмешательство, конечно, исключено, дипломатическое же вмешательство сейчас нецелесообразно, так как оно может лишь объединить империалистов, тогда как нам выгодно, чтобы они рассорились… В печати надо вести себя так, чтобы не было никаких сомнений в том, что мы всей душой против интервенции. Пусть „Правда“ ругает вовсю японских оккупантов, Лигу Наций как орудие войны, а не мира, Америку как сторонницу дележа Китая. Пусть кричит „Правда“ вовсю, что империалистические пацифисты Европы, Америки и Азии делят и порабощают Китай, „Известия“ должны вести ту же линию, но в умеренном и архиосторожном тоне. Умеренный тон для „Известий“ абсолютно необходим. Следовало бы навострить коминтерновскую печать и вообще Коминтерн. Этого будет пока достаточно. Сталин»[312].

Советский Союз в 1931–1932 годах не был готов к какому-либо противостоянию с Японией на Дальнем Востоке. Это вынудило Советское правительство ускорить переговоры по поводу продажи КВЖД. Предполагалось сначала продать железную дорогу властям Маньчжоу-Го, но пришлось в конечном счете продать КВЖД Японии. Расширение японской агрессии в Китае крайне обеспокоило США. В 1932 году японские войска предприняли первую попытку захватить самый крупный китайский город-порт — Шанхай. Эта попытка была отбита китайской армией при поддержке населения города. Нет никаких сомнений в том, что именно обострение противоречий между Японией и США в Азиатско-Тихоокеанском регионе побудило Соединенные Штаты начать переговоры с Советским Союзом об установлении дипломатических отношений, которых между нашими странами не было уже более пятнадцати лет.

На заседаниях Политбюро не велось протокола, вернее, здесь не было принято вести стенографических записей. Из кратких записей и из повестки дня этих заседаний видно, что Сталин довольно часто выступал здесь по проблемам внешней политики, в том числе и по проблемам Дальнего Востока. Более подробно о позиции Сталина мы можем судить по тем письмам Генсека членам Политбюро, которые он отправлял во время своего отпуска. В 1932 году Сталин уехал на отдых в Сочи в июне. В одном из писем Кагановичу он писал: «Мы не должны признать де-юре маньчжурское государство. Настаивая на признании с нашей стороны, японцы рассчитывают поссорить нас с Китаем и Маньчжурией: если признаем Маньчжурию — рассоримся с Китаем, если откажемся признать — рассоримся с маньчжурским правительством. Так рассуждают японцы своим неглубоким, хотя и хитрым умом… Чтобы успокоить японцев и маньчжуров, надо заявить им одновременно, что мы в принципе не отвергали никогда и не отвергаем признание де-юре, но что практически такие вопросы не решаются одним ударом и нуждаются в изучении»[313].

О переговорах с США Сталин в эти же дни писал Молотову:

«Здравствуй, Вячеслав! Письмо от 13 июня получил. 1) САСШ — дело сложное. Поскольку они пытаются вовлечь нас лаской в войну с Японией, мы можем послать их к матери. Поскольку же нефтяники САСШ согласны дать нам 100 миллионов рублей в кредит, не требуя от нас политических компенсаций, — было бы глупо не брать от них денег»[314].

В 1932 году Советский Союз установил дипломатические отношения с китайским правительством, возглавляемым Чан Кайши и находившимся тогда в Нанкине. Однако СССР отклонил предложение китайского правительстве о заключении между Китаем и СССР пакта о ненападении. Наоборот, СССР начал в это же время переговоры с Японией, предлагая ей заключить пакт о ненападении. Однако Япония фактически отклонила это предложение. У Сталина в конце 1920-х годов и в 1931–1932 годах были иллюзии насчет возможности наладить какое-то мирное сотрудничество с Японией, используя японо-американские противоречия и противоречия между Японией и такими «старыми» империалистическими странами, как Великобритания и Франция. В Европе Сталин рассчитывал на какое-то сотрудничество с Германией.

Этим иллюзиям пришел конец в 1933 году, когда в Германии победил Гитлер, а в Японии стал усиливаться милитаризм и экспансионизм. В октябре 1933 года по предложению Сталина и Я. Гамарника Политбюро приняло решение о строительстве для Дальнего Востока 100 торпедных катеров. Тогда же Сталин отправил Кагановичу, который в отсутствии Генсека вел заседания Политбюро, весьма резкое и новое по интонациям письмо: «По-моему, пора начать, — писал Сталин, — широкую, осмысленную (не крикливую) подготовку и обработку общественного мнения СССР и всех других стран насчет Японии и вообще против милитаристов Японии. Надо развернуть это дело в „Правде“; отчасти в „Известиях“. Надо использовать также ГИЗ и другие издательства для издания соответствующих книг, брошюр. Надо знакомить людей не только с отрицательными, но и с положительными сторонами быта, жизни, условий в Японии. Понятно, что выпукло надо выставить отрицательные, империалистические захватнически-милитаристские стороны… И вообще, надо начать длительную, солидную (не крикливую) подготовку читателя против мерзавцев из Японии. Имейте это в виду и двигайте дело»[315].

Такая кампания, была, конечно, немедленно начата в СССР. Аналогичная кампания была начата и против фашистской Германии. В Отчетном докладе ЦК XVII съезду ВКП(б) в феврале 1934 года Сталин не мог, конечно, обойти вниманием Японию, которая, как и Германия, вышла из Лиги Наций и пыталась не только укрепить свои позиции в Маньчжурии, но и продвинуться отсюда в другие районы Китая. На границах с Советским Союзом и Монголией, на Южном Сахалине и Курильских островах поспешно строились японские военные базы и плацдармы.

Но и Советский Союз вынужден был ускорить создание на Дальнем Востоке и в Южной Сибири всех элементов военной инфраструктуры и развертывание здесь многих новых дивизий. «Дело явным образом идет к войне, — говорил с трибуны XVII съезда ВКП(б) Сталин. — Конечно, — продолжал он, — мы будем и впредь настойчиво проводить политику мира и добиваться улучшения отношений с Японией, ибо мы хотим улучшения этих отношений. Но не все здесь зависит от нас. Поэтому мы должны вместе с тем принять все меры к тому, чтобы оградить нашу страну от неожиданностей и быть готовыми к ее защите от нападения»[316].

Изменение международной обстановки повлияло на отношения между СССР и западными странами, в том числе с Францией и Англией. В середине 1930-х годов умножились дипломатические контакты между СССР, с одной стороны, и Францией и Англией, с другой стороны. Эти страны были крайне обеспокоены победой Гитлера в Германии, а также усилением милитаристской активности Японии на Дальнем Востоке. В конце марта 1935 года в Москву прибыл из Лондона Антони Иден — лорд-хранитель печати Великобритании.

Беседа Идена со Сталиным и Молотовым состоялась 29 марта 1935 года, и в этой беседе немало места было отведено Японии. Сталин сказал, что он оценивает общее положение в мире как более опасное, чем оно было в 1913 году. Тогда имелся только один очаг военной опасности — Германия, а сейчас их два — Германия и Япония. «Каковы дальнейшие намерения Японии? — задавался вопросом Сталин. — Что она собирается делать вообще? С этой точки зрения положение на Дальнем Востоке вызывает большую тревогу. То известное улучшение, на которое вы указали, является лишь временным. Это пауза, которая будет продолжаться лишь до тех пор, пока Япония не переварит Маньчжурию».

«Вы вполне уверены в агрессивных устремлениях Японии?» — спросил А. Иден. «Да», — ответил Сталин[317].

В начале 1930-х годов Сталин не высказывался по проблемам КПЯ, которая в эти годы испытывала большие трудности в связи с жестокими репрессиями властей и внутренними противоречиями. В ИККИ и в аппарате Коминтерна проблемы японской коммунистической партии обсуждались несколько раз, но без участия Сталина. В Японии КПЯ находилась на нелегальном положении, работая в глубоком подполье и оказывая влияние лишь на небольшие группы рабочего класса и интеллигенции. В Москве в начале 1930-х годов в учреждениях Коминтерна, Профинтерна, КИМа, МОПРа работали несколько десятков японских коммунистов, из которых наиболее авторитетным и известным был Сен Катаяма. Он принимал участие в работе Президиума ИККИ в 1930–1933 годах, но Сталин никогда не приглашал его в свой кремлевский кабинет, где, согласно записям дежурных секретарей, нередко бывали лидеры других компартий. Однако, когда Сен Катаяма умер в Москве в возрасте 74 лет, он был похоронен на Красной площади у стен Кремля. В этих похоронах, состоявшихся 9 ноября 1933 года, принял участие и Сталин.

Осенью 1936 года, после не слишком продолжительных переговоров между Германией и Японией, представители этих стран подписали специальное соглашение против «Коммунистического Интернационала», которое вошло в историю под названием «Антикоминтерновского пакта». В значительной мере это было ответной реакцией на решения VII Конгресса Коминтерна, происходившего в июле — августе 1935 года под председательством Георгия Димитрова. Этот конгресс принял решение развернуть все коммунистическое движение на борьбу с угрозой фашизма и войны и объединить с этой целью усилия как коммунистов, так и социал-демократов, а также всех антифашистских сил и групп. При этом никто в Коминтерне не скрывал, что главная угроза фашизма и войны исходит на Западе от милитаристской гитлеровской Германии, а на Востоке — от Японии.

В опубликованной части «Антикоминтерновского пакта» говорилось, что Германия и Япония «будут обмениваться информацией о деятельности Коминтерна и о разъяснительных и оборонительных мерах в связи с этой деятельностью». Здесь говорилось, что обе страны будут «принимать в рамках ныне действующего законодательства строгие меры против лиц, прямо или косвенно внутри страны и за границей состоящих на службе „Коммунистического Интернационала“ или содействующие его подрывной деятельности». В этих целях предполагалось учредить специальную комиссию.

К «Антикоминтерновскому пакту» прилагалось и особое Секретное соглашение, в котором утверждалось, что правительство СССР «стремится к реализации целей „Коммунистического интернационала“ и намерено использовать для этого свои вооруженные силы, что является серьезнейшей угрозой существованию не только государств, но и мира во всем мире». В этой связи японское и германское правительства договорились, что если одна из сторон подвергнется «неспровоцированному нападению» со стороны СССР или ей будет угрожать такое нападение, то другая сторона «обязуется не предпринимать каких-либо мер, которые могли бы способствовать облегчению положения СССР». На период действия соглашения, который был определен в пять лет, Япония и Германия обязались «без взаимного согласия не заключать с СССР каких-либо политических договоров, противоречащих духу настоящего соглашения»[318].

Объявление о том, что Германия и Япония ведут переговоры и готовятся заключить между собой соглашение против Коминтерна, совпало с окончанием длительных переговоров между СССР и Японией по поводу заключения новой Рыболовецкой Конвенции. Предполагалось, что она будет вскоре парафирована и направлена на подпись японскому императору. В этой связи народный комиссар СССР по иностранным делам Михаил Литвинов направил большое письмо Генсеку ЦК ВКП(б) Сталину. Литвинов полагал, что Советскому Союзу не следует затягивать подписание Рыболовецкой Конвенции, так как это не предотвратит заключение «Антикоминтерновского пакта», но осложнит отношения СССР и Японии. «Заключение рыболовного соглашения, — писал Литвинов, — несомненно, будет крупным положительным фактом в наших отношениях с Японией и объективно укрепит позиции японских умеренных кругов, являющихся противниками политики военщины в отношении СССР». Сталин согласился с этими доводами, и 13 ноября 1936 года Политбюро приняло решение о подписании с Японией Рыболовецкой Конвенции[319].

Сталин о Японии в 1937–1940 годах

В 1937 году обстановка на Дальнем Востоке резко обострилась. Япония завершила подготовку к новому витку своей экспансии. Летом 1937 года японские войска без объявления войны вторглись в центральные районы Китая и в течение нескольких месяцев взяли под свой контроль многие крупные города и несколько провинций в этой части Китая. Здесь началась большая война, в которой японским дивизиям противостояла армия гоминьдановского правительства, возглавляемая Чан Кайши, и Красная Армия, созданная в советских районах Китая и возглавляемая Мао Цзэдуном и Чжу Дэ. Эта армия была переименована вскоре в Народно-освободительную армию Китая. Между Чан Кайши и Мао Цзэдуном было подписано соглашение о сотрудничестве в борьбе против японской агрессии. Симпатии Советского Союза были, естественно, на стороне Китая, которому наша страна стала оказывать не только моральную поддержку. Одновременно были приняты решения о быстром и существенном укреплении военного потенциала на советском Дальнем Востоке. Но и Япония усиливала свое военное присутствие на Дальнем Востоке, в том числе и на советско-маньчжурской и советско-корейской границах.

Еще в 1936 году на советско-маньчжурской границе произошло несколько крупных инцидентов. В 1937 году эти инциденты участились. Предметом особого разбирательства на Политбюро стало весьма воинственное заявление японского генерала Садао Араки, который в интервью корреспонденту «Ассошиэйтед Пресс» почти открыто призывал к войне Японии против СССР. Сталин, однако, стремился не допустить ухудшения отношений СССР и Японии. Он требовал не поддаваться на провокации и не создавать излишних трудностей для японского рыболовства и для работы японских концессий на Сахалине.

7 апреля 1937 года Сталин отправил в Хабаровский крайком шифрограмму, в которой говорилось: «По достоверным данным, прокурорские власти Сахалина практикуют всякие провокационные придирки в отношении японцев и без нужды обостряют отношения с ними. По тем же данным, местные власти ввели провокационную систему пропусков для японцев за пределами концессии. Эти и подобные им незаконные и провокационные меры дают повод внешнему миру обвинять СССР в желании ликвидировать концессии, отменить односторонним актом договор с Японией и тем довести дело до военного конфликта. ЦК ВКП(б) разъясняет, что подобная провокационная практика идет вразрез с политикой партии и играет на руку милитаристским элементам Японии. ЦК ВКП(б) обязывает вас и обком принять срочные меры по ликвидации подобной провокационной практики»[320].

Тем не менее напряжение на границе возрастало, и как Советский Союз, так и Япония увеличивали в приграничных районах свои вооруженные силы. Как стало известно уже после войны, еще в 1937 году Генеральный штаб японской армии подготовил так называемую «Красную книгу», с которой был ознакомлен только старший офицерский состав Квантунской армии. Это сборник материалов, подобранных таким образом, чтобы дать японским офицерам наглядное представление о Красной Армии и подготовить их к будущим военным действиям против СССР. С этой же целью военным министерством Японии начал издаваться специальный военный журнал. В части офицерских училищ был введен для обязательного изучения русский язык. Генеральным штабом был в 1937 году уточнен, по данным разведки, план «Оцу», в котором намечалась не только концентрация крупных вооруженных сил в Маньчжурии, но и военные действия против СССР и Монголии[321].

Массовые репрессии, которые проводились в СССР в 1937–1938 годах, привели к появлению перебежчиков, главным образом из числа советских дипломатов, военных, а также деятелей НКВД и разведки. В конце мая 1938 года с территорий Монголии на автомобиле в расположение японских войск перебежал майор из штаба 36-й мотопехотной дивизии Фронтямар Францевич, от которого японская разведка могла получить немало сведений о тактике, вооружении и организационной структуре Дальневосточной армии[322]. 13 июня 1938 года из расположения одной из советских пограничных застав бежал и сдался маньчжурским пограничникам начальник Управления НКВД всего Дальневосточного края Генрих Люшков, комиссар государственной безопасности 3 ранга. Он заявил, что расскажет японцам все, что знает, а знал Люшков очень много, так как уже давно занимал в НКВД крупные посты — на Украине, Северном Кавказе, в союзном ГПУ. На Дальнем Востоке под руководством Люшкова только что закончилась депортация корейцев и китайцев в Среднюю Азию. По сведениям Люшкова, Советский Союз уже сосредоточил на Дальнем Востоке армию из 20 дивизий, которую могли поддержать более 2 тысяч самолетов. В портах Находки и Владивостока имелось уже более 90 больших и малых подводных лодок. Вместе с забайкальской армией и частями НКВД вооруженные силы СССР имели к востоку от Байкала более 400 тысяч человек. Эти цифры были даже больше, чем предполагали в японском генеральном штабе[323].

Граница СССР и Маньчжурии не была в 1937–1938 годах демаркирована, и это создавало почву для разного рода конфликтов и провокаций. Так, например, еще в 1937 году японцы попытались захватить несколько принадлежавших России островов на реке Амур. В начале июля 1938 года японцы сделали попытку провести связь к высотам Заозерная и Безымянная недалеко от озера Хасан. Пограничные столкновения переросли к концу месяца в столкновения регулярных частей на уровне нескольких рот и батальонов.

31 июля 19-я дивизия японской армии сумела оттеснить советские части и захватить Заозерную и Безымянную. 1 августа 1938 года нарком обороны СССР К. Ворошилов передал по телеграфу приказ: «В пределах нашей границы смести и уничтожить интервентов, занявших высоты Заозерная и Безымянная, применив в дело боевую авиацию и артиллерию».

В это время в районе боевых действий уже находилась командующий ОКДВА маршал В. Блюхер, начальник Политуправления Красной Армии Л. Мехлис и комкор Г. Штерн. У Блюхера еще раньше возникли некоторые сомнения насчет правомерности действий пограничников, он медлил с решительными действиями и даже потребовал ареста начальника пограничного участка за то, что тот якобы нарушил границу на несколько метров. Но Мехлис категорически возражал против действий Блюхера и направил на этот счет несколько шифрованных телеграмм в Москву — Ворошилову и Сталину. Депеши с личной критикой Блюхера направил в Москву и М. Фриновский, который в то время занимал пост начальника погранвойск НКВД и был одним из заместителей наркома внутренних дел Н. Ежова.

1 августа 1938 года состоялся прямой телефонный разговор между Сталиным и Блюхером. Этот разговор был записан, но опубликован только в 2004 году. В Москве рядом со Сталиным у аппарата находились Ворошилов и Молотов. Блюхер начал докладывать Сталину обстановку. Он, в частности, сомневался в необходимости бомбардировки японских военных частей, так как при этом могли пострадать и некоторые из корейских поселков. Но Сталин прервал Блюхера. «Прошу извинения, что прервал вас, — сказал Сталин. — Скажите, т. Блюхер, честно, есть ли у вас желание по-настоящему воевать с японцами. Если нет у вас такого желания, скажите прямо, как подобает коммунисту, а если есть желание, я бы считал, что вам следовало бы выехать на место немедля. Мне непонятна ваша боязнь задеть бомбежкой корейское население, а также боязнь тумака. Какое вам дело до корейцев, если наших людей бьют пачками японцы? Что значит какая-то облачность для большевистской авиации, если она хочет действительно отстоять честь своей Родины. Жду ответа». Блюхер снова пытался объяснить Сталину обстановку, но Сталин опять прервал эти объяснения и приказал действовать несмотря ни на какие трудности. Всех японцев и всю их материальную часть истребить. «Если там где-то попадутся корейцы, китайцы, французы, англичане — бить всех безразлично. Товарищ Блюхер должен показать, что он остается Блюхером Перекопа…» «Свой долг мы выполним», — ответил Блюхер[324].

Бомбардировка была ожесточенной, но она велась вслепую и должных результатов не дала. Первое наступление 40-й стрелковой дивизии на позиции японцев кончилось неудачей. К месту боев была подтянута еще одна — 32-я дивизия, а также несколько отдельных артиллерийских частей. В приказе от 4 августа Ворошилов разрешал вести огонь и по японским войскам, расположенным на маньчжурской территории. 5 августа руководство всеми боевыми действиями было возложено на начальника штаба Дальневосточного фронта комкора Г. Штерна.

Бои шли с большим ожесточением еще около недели. Японцы были оттеснены от границы, но продолжали контратаковать. Только 11 августа днем огонь был прекращен и начались переговоры об условиях перемирия. Потери были велики с обеих сторон. Японская сторона была явно озабочена и ходом, и результатами боев у озера Хасан.

Советская печать писала о безусловной и крупной победе. 40-я стрелковая дивизия была награждена орденом Ленина, а 32-я стрелковая дивизия и Посьетский погранотряд были награждены орденами Красного Знамени. 26 участников боев получили звания Героев Советского Союза, а более 6,5 тысяч бойцов и командиров были награждены орденами и медалями. Еще через год был учрежден специальный нагрудный знак «Участник Хасанских боев». Однако маршал Блюхер был обвинен Ворошиловым в плохом управлении войсками, даже в дезорганизации и нерешительности. Он был отстранен от руководства Дальневосточным фронтом как «негодный и дискредитировавший себя в военном и политическом отношении военачальник». Вскоре он был вызван в Москву, арестован и расстрелян[325].

Менее чем через год — 2 июля 1939 года — почти 40-тысячная военная группировка из состава японской Квантунской армии, располагавшая 225 самолетами, 135 танками и 310 орудиями, вторглась на территорию Монгольской Народной республики в нижнем течении реки Халхин-Гол. Этому нападению предшествовали многочисленные пограничные провокации и воздушные бои между японскими и советскими воздушными силами, которые в конце июня 1939 года происходили почти ежедневно.

5 июля японская военная группировка была разгромлена совместным ударом советских и монгольских войск. Японцы, однако, начали перебрасывать в район боев новые крупные подкрепления, готовясь к новым атакам. Но и советские войска, которыми командовал комкор Г. К. Жуков, также получили крупные подкрепления. В боях, которые продолжались с конца июля до конца августа, японские войска понесли тяжелое поражение, самое крупное по тому времени для Японии. Воздушные бои продолжались и в сентябре, и только 16 сентября 1939 года военные действия были прекращены — по просьбе Японии.

Советская печать мало писала в 1939 году о боях в районе реки Халхин-Гол, хотя по масштабам это была, несомненно, небольшая война — по нынешней терминологии ее можно было бы назвать типичной «локальной войной». Позднее об этих боях появилась обширная литература, но здесь нет необходимости ссылаться на материалы и документы, в которых нет упоминания о какой-либо роли Сталина в этих событиях. Сталин тогда явно не хотел расширять военное противостояние с Японией и почти демонстративно держался в стороне от событий на Халхин-Голе. К тому же он был вполне удовлетворен действиями военных, и особенно Г. К. Жукова. Все внимание Сталина в 1939 году было обращено на Запад, где набирала обороты Вторая мировая война.

Главной стратегической задачей СССР в конце 1930-х годов было уклонение от начинавшейся как на Востоке, так и на Западе новой мировой войны. В стране шли не только массовые репрессии, но и значительное промышленное и военное строительство. Из анализа событий и выступлений политиков было видно, что многие из крупных деятелей западных стран хотели бы направить не только германскую, но и японскую агрессию на Советский Союз. Цели Сталина на этот счет были прямо противоположными. Еще в марте 1939 года в Отчетном докладе XVIII съезду ВКП(б) Сталин осудил Японию, которая уже второй год вела масштабную войну с Китаем, «дезорганизуя громадный китайский рынок, который стал теперь недоступен для других стран». Сталин назвал Германию, Италию и Японию «агрессорами, которые хотят расширить свои владения в Европе, в Азии и в Африке». Однако, как заметил Сталин, другие «неагрессивные страны» ведут политику невмешательства, пытаясь толкнуть агрессоров на СССР. «Вторая мировая война стала фактом», — констатировал Сталин[326].

Договор о ненападении, который был подписан в конце августа 1939 года Советским Союзом и Германией, оказался неожиданным и для западных стран, и для Японии, с которой Германия даже не консультировалась — вопреки «Ан-тикоминтерновскому пакту», заключенному между Германией и Японией еще в конце 1936 года. Когда германский министр иностранных дел И. фон Риббентроп вел в Кремле переговоры со Сталиным и Молотовым, военные действия близ реки Халхин-Гол еще продолжались. Риббентроп предложил свое посредничество в улучшении отношений между СССР и Японией. Согласно записи этой беседы, Сталин отклонил такое посредничество. «Господин Сталин ответил, что Советское правительство действительно желает улучшить отношения с Японией, но что есть предел его терпению в отношении японских провокаций. Если Япония хочет войны, она может ее получить. Советский Союз не боится войны и готов к ней. Если Япония хочет мира — это намного лучше! Господин Сталин считает полезной помощь Германии в деле улучшения советско-японских отношений, но он не хочет, чтобы у японцев создалось впечатление, что инициатива этого исходит от Советского Союза. Имперский министр иностранных дел согласился с этим»[327].

Японская правящая элита была потрясена заключенным в Москве договором о ненападении между СССР и Германией. Именно в этой связи, как об этом писали и многие японские историки, в Токио произошла смена правительства. Между тем события в Европе развивались стремительно. 1 сентября 1939 года Германия напала на Польшу, а 3 сентября Англия и Франция объявили войну Германии. На следующий день японский кабинет опубликовал заявление, в котором говорилось, что Япония не будет вмешиваться в «нынешнюю войну в Европе и направит свои усилия исключительно на разрешение китайского инцидента».

Отношения между Японией и Германией в начале 1940 года были весьма прохладными. В Токио не могли понять и простить всего того, что оценивалось здесь как «германо-советское сближение». «Антикоминтерновский пакт» был не просто политической декларацией. Ему сопутствовало, как я уже писал выше, секретное соглашение, в котором речь шла не только о совместной борьбе против Коминтерна, но и против Советского Союза. При этом стороны обязывалась не заключать с СССР никаких политических соглашений, противоречащих духу «Антикомин-терновского пакта». Договор о ненападении между Германией и СССР, а особенно заключенный вскоре Договор о дружбе явно противоречили духу «Антикоминтер-новского пакта». Полученные от Германии на этот счет разъяснения японская сторона не считала достаточными.

Недовольство Японии продолжалось, однако, не очень долго. Внушительные победы Германии весной и летом 1940 года на западных фронтах вызвали воодушевление в японских военных кругах и привели к новым изменениям в составе японского правительства.

В конце июля 1940 года в Японии было завершено формирование нового кабинета, во главе которого во второй раз встал принц Коноэ. В конце сентября 1940 года в Берлине был подписан «Тройственный пакт», или «Берлинский пакт» между Германией, Японией и Италией, который был фактически соглашением о разделе мира между этими странами. В статье 1 пакта говорилось: «Япония признает и уважает руководящее положение Германии и Италии в установлении нового порядка в Европе». В статье 2 отмечалось: «Германия и Италия признают и уважают руководящее положение Японии в установлении нового порядка в Великой Восточной Азии». Но был в «Тройственном пакте» и пункт 5, в котором можно было прочесть: «Япония, Германия и Италия подтверждают, что указанные выше статьи никоим образом не затрагивают политического статуса, существующего в настоящее время между каждым из трех участников пакта и Советским Союзом»[328]. «Тройственный пакт» был заключен на срок десять лет и вступал в действие сразу же с момента его подписания.

На протяжении всего 1940 года в Москве и Токио рассматривались разные варианты договора о нейтралитете или даже договора о ненападении. Однако варианты, которые предлагались Советским правительством, отвергались японским правительством, а варианты Японии отклонялись Молотовым и Сталиным. 30 октября 1940 года вновь прибывший японский посол Татекава в беседе с Молотовым заявил, что японское правительство во главе с Коноэ желает заключить с СССР пакт о ненападении, аналогичный советско-германскому пакту о ненападении от 23 августа 1939 года, в связи с чем переговоры о заключении соглашения о нейтралитете прекращаются, а все спорные вопросы, имеющиеся между странами, подлежат разрешению после заключения пакта о ненападении. Здесь же Татекава вручил Молотову проект нового договора из шести статей[329].

Но Советское правительство в своем ответе от 18 ноября 1940 года отклонило японский проект. Оно предложило сначала провести переговоры о возвращении СССР Южного Сахалина и о ликвидации японских концессий на Северном Сахалине. Япония добывала здесь нефть — до 100 тысяч тонн в год — и не хотела получать ее даже под гарантию Советского правительства, но на обычных коммерческих условиях. Всего через три дня японский посол передал Молотову новые японские предложения, в которых говорилось, что СССР мог бы продать Японии Северный Сахалин, «чтобы покончить со спором по данному вопросу». Молотов нашел это предложение смехотворным. Переговоры зашли в тупик.

На протяжении всего 1940 года Советский Союз укреплял и усиливал Дальневосточный военный округ, а также свой Тихоокеанский флот. В начале мая 1940 года Жуков был вызван из Монголии в Москву. Он получил назначение на должность командующего Киевским особым военным округом. Перед отъездом в Киев, уже в звании генерала армии, Жуков был принят лично Сталиным — в присутствии других членов Политбюро. Первый вопрос Сталина был о противнике: «Как вы оцениваете японскую армию?» Жуков высоко оценил качества японского солдата и особенно фанатизм и хорошую подготовку младших командиров. Однако Жуков сказал, что старший и высший офицерский состав японской армии «подготовлен слабо, малоинициативен и склонен действовать по шаблону». Жуков назвал японскую сухопутную армию «отсталой в техническом отношении». Особенно устарели японские танки, да и самолеты уступали улучшенным советским конструкциям. «Я пристально наблюдал за И. В. Сталиным, — писал Жуков позднее в своих воспоминаниях, — и мне казалось, что он с интересом слушает меня. Внешность И. В. Сталина, его негромкий голос, конкретность и глубина суждений, внимание, с которым он слушал доклад, произвели на меня большое впечатление. Если он всегда и со всеми такой, непонятно, почему ходит упорная молва о нем как о страшном человеке? Тогда не хотелось верить плохому»[330].

Во второй половине 1930-х годов в советской печати велась довольно интенсивная антифашистская пропаганда. Она была направлена против фашистской Германии, против Франко и Муссолини, но также против милитаристской Японии. Однако в Японии для такой пропаганды не было какой-то конкретной мишени. Фигура японского императора для этого не подходила, о нем самом в СССР мало что знали. Руководители правительства слишком часто менялись. Говоря о Германии, даже школьник старших классов мог назвать тогда десяток имен «заправил „третьего рейха“». Но в Японии мы не могли назвать ни одного политика, который олицетворял бы японский фашизм или милитаризм. Создавался образ некоего хищного и злого самурая.

Сталин лично следил за созданием этого образа. Как рассказывал знаменитый советский карикатурист Борис Ефимов, чьи карикатуры, как и карикатуры Кукрыниксов, считались эталоном, однажды его вызвал к себе Л. Мехлис, который был не только начальником Политуправления Красной Армии, но и редактором «Правды». Ссылаясь на мнение самого Сталина, Мехлис сказал: «Вот что! Он обратил внимание, что когда вы изображаете японских милитаристов-самураев, то вы обязательно рисуете им огромные зубы, торчащие изо рта. Он сказал, что этого не надо делать. Это оскорбляет национальное достоинство каждого японца». «О чем разговор, — ответил художник. — Зубов больше не будет»[331].

С осени 1939 года почти вся антифашистская пропаганда в советской прессе была прекращена. Советская печать и в 1940 году сообщала о боевых действиях в Европе и Азии, но не комментировала их. Не было комментариев и по поводу заключенного в Берлине «Тройственного пакта». Такая же ситуация относительного спокойствия сохранялась в советской пропаганде в первые месяцы 1941 года.

Советский Союз и Япония в 1941 году

Весной 1941 года лидеры большинства стран мира находились в тревожном ожидании и готовились к какому-то новому раунду Второй мировой войны. Япония уже оккупировала северную часть Французского Индокитая и готовилась захватить весь Индокитай. Отношения Японии с Великобританией и США ухудшались, и японские правящие круги снова начали искать возможности какого-то соглашения с СССР о нейтралитете. В случае войны с Америкой такой договор мог бы обезопасить Японию на Севере. Но этот договор мог и усыпить бдительность СССР в том случае, если Япония примет решение о нападении на нашу страну — планы на этот счет составлялись и в военных, и в политических кругах Японии.

Полномочия на переговоры с Советским правительством получил министр иностранных дел Японии Иосуке Мацуоко, который отправлялся в Берлин поездом через Москву. 24 марта 1941 года Мацуоко был принят по его просьбе Молотовым и Сталиным. Беседа была короткой. Предложения Токио и Москвы не совпадали, и переговоры были отложены. Они возобновились только 7 апреля, когда Мацуоко снова оказался в Москве — на обратном пути из Германии в Японию.

Пять дней переговоров между японской группой, возглавляемой Мацуоко, и советской делегацией, возглавляемой Молотовым, не принесли результата. Не были преодолены проблемы, связанные с судьбой японских концессий на Северном Сахалине. Возникли трудности и с заключением нового торгового соглашения и рыболовной конвенции.

Японский министр уже готовился к отъезду, когда его пригласил в Кремль для прощальной беседы сам Сталин. Краткая запись этой беседы была опубликована в России только в 1998 году. Согласно этой записи, Мацуоко сказал, обращаясь к Сталину, что он «покидает столицу, хотя ему и досадно, что пакт о нейтралитете не подписан. Он сожалеет об этом. Он хотел подписать такой пакт и имел полномочия. Япония не будет воевать с СССР, и если что-то произойдет между Германией и СССР, то Япония будет посредничать». «Сахалин — это маленький остров, — продолжал Мацуоко. — Вопрос о Сахалине — это мелкий вопрос». Неожиданно Мацуоко предложил СССР разделить Азию и взять себе часть Индии. «Советский Союз, — сказал японский министр, — может выйти через Индию в Индийский океан и иметь порт Карачи. Мы закроем глаза. Судьбу Азии должны решить Япония и СССР. Надо избавиться от англо-саксов — это важно. Япония ведет в Китае войну за изгнание англо-саксов, а не против китайского народа. Чан Кайши — это агент англо-американского капитала. Япония — сторонник не политического и социального, но морального коммунизма. В мире идет война с капитализмом».

Сталин не стал полемизировать с Мацуоко по поводу морального коммунизма или вредоносности англо-саксов и их капитализма. Он сказал, что СССР считает возможным сотрудничать с Японией по большим вопросам, но также с Германией и Италией. Пакт о нейтралитете полезен и нужен. Он, Сталин, сомневался в искренности Японии, но эти сомнения сейчас исчезли, и он поддерживает пакт при небольших поправках. Он поможет Мацуоко добиться «дипломатического блицкрига». Ссылаясь на секретный обмен письмами между Мацуоко и Молотовым, Сталин сказал, что Мацуоко предлагал продать Японии Северный Сахалин. Но в этом случае Советский Союз будет закупорен на Востоке. «Какая же это дружба?»

Показывая на карту СССР, Мацуоко сказал, что ему непонятно, почему СССР, имеющий столь большую территорию, не хочет уступить Японии небольшую территорию в таком холодном месте. Сталин тут же спросил, а зачем Японии нужны эти холодные места на Сахалине? Японский министр ответил весьма откровенно или даже цинично, что это создаст спокойствие в данном районе, а кроме того, Япония согласна на выход СССР к теплому морю. В Индии, добавил Мацуоко, имеются индусы, которыми Япония может руководить, чтобы они не мешали этому. «Товарищ Сталин, — говорится в краткой записи, — отвечает, что это даст спокойствие Японии, а СССР придется вести войну здесь (указывает на Индию). Это не годится»[332].

В итоге этой беседы Сталин дал согласие на подписание договора о нейтралитете при относительно небольших поправках. Японский министр тут же отправил телеграмму императору Японии и через 2 часа получил положительный ответ. Пакт о нейтралитете был подписан 13 апреля 1941 года вместе с декларацией о взаимном уважении территориальной целостности и неприкосновенности границ Монгольской Народной Республики и Маньчжоу-Го. При подписании этих документов присутствовал и Сталин. В этот же день И. Мацуоко и В. Молотов обменялись секретными письмами. В письме японского министра говорилось: «Ссылаясь на пакт о нейтралитете, подписанный сегодня, имею честь заявить, что я ожидаю и надеюсь, что торговое соглашение и рыболовная конвенция будут заключены очень скоро и при ближайшей возможности мы, Ваше превосходительство и я, в духе примирения и взаимных уступок постараемся решить в течение нескольких месяцев вопрос, касающийся ликвидации концессий на Северном Сахалине, приобретенных по договорам, подписанным в Москве 14 декабря 1925 года, с целью ликвидировать любые вопросы, которые не способствуют поддержанию сердечных отношений между обеими странами».

Молотов в ответном письме сообщил, что он принимает к сведению вышеизложенное и согласен с ним. Тексты обоих обменных писем были составлены на английском языке[333].

Сталин был очень доволен достигнутым по его собственному выражению «дипломатическим блицкригом». Он решил показать свое удовлетворение необычным в дипломатической практике образом. Сталин лично приехал на Ярославский вокзал, о чем я уже писал в предыдущем очерке. Советский лидер пожелал своему гостю доброго пути, а потом неожиданно сказал: «Вы азиат, и я тоже». Указав при этом на других собравшихся на вокзале дипломатов, Сталин добавил: «А они европейцы». Советский лидер был мастером по части таких многозначительных, но малопонятных фраз[334].

Нападение фашистской Германии на Советский Союз утром 22 июня 1941 года стало одним из важнейших поворотных пунктов в истории XX столетия. Однако тогда никто не представлял себе и не догадывался о том, какими сложными путями пойдет далее развертывание военных и политических событий и в Европе, и в Азии. Япония была достаточно хорошо информирована не только о намерении Германии напасть на СССР, но и о сроках этого нападения. Поэтому события 22 июня 1941 года были гораздо более неожиданными для Москвы, чем для Токио. В первые десять дней войны Сталин мало думал и ничего не говорил о Японии. Однако в высших эшелонах японской военной и политической власти одно совещание следовало за другим. Система власти в Японии была основана не только на громадном авторитете императора и его семьи, но также на большом влиянии Тайного совета, или Совета старейшин при императоре. Значительную роль в принятии тех или иных решений играли командующие сухопутной армии и флота. Поэтому изменения в составе командования могли иметь большее значение для политики страны, чем частые изменения в составе кабинета министров.

24 июня 1941 года военный и военно-морской отделы императорской Ставки приняли обновленную «Программу национальной политики империи», которая была с небольшими поправками утверждена советом Ставки в присутствии императора. В документе говорилось, что империя будет по-прежнему «прилагать усилия к разрешению конфликта в Китае». «Для обеспечения своего существования и своей обороны империя форсирует все возможные мероприятия в отношении важных южных районов. В этих целях, завершая подготовку к войне против Англии и США, империя усиливает позиции для продвижения в южном направлении. Для достижения указанных целей империя не остановится перед войной против Англии и США». В пункте 3 «Основных положений» этой Программы можно было прочесть: «Хотя наше отношение к германо-советской войне основывается на принципах укрепления мощи держав „оси“, мы в настоящее время не будем вмешиваться в нее и сохраним независимую политику, скрытно завершая в то же время военную подготовку против Советского Союза. В этот период дипломатические переговоры, конечно, должны вестись с большими предосторожностями. Если германо-советская война будет развиваться в направлении, благоприятном для империи, империя, прибегнув к вооруженной силе, разрешит северную проблему и обеспечит стабильность положения на Севере»[335].

Как стало известно уже после войны на заседаниях Международного военного трибунала для Дальнего Востока, именно И. Мацуоко, недавний собеседник Сталина в Кремле, наиболее активно выступал в конце июня за немедленное начало военных действий против СССР на Дальнем Востоке и в Сибири. Он был воодушевлен успехами гитлеровцев в первые дни войны, и на заседаниях правительства, а также на заседаниях координационного совета и императорской Ставки, которые стали регулярно проводиться с 25 июня, Мацуоко предлагал и даже требовал действовать против Советского Союза быстро и решительно.

Япония, заявлял Мацуоко, должна действовать быстро, чтобы не оказаться обделенной. «Когда Германия победит и завладеет Советским Союзом, мы не сможем воспользоваться плодами победы, ничего не сделав для этого. Мы должны либо пролить кровь, либо прибегнуть к дипломатии. Лучше пролить кровь… Если мы быстро нападем на Советы, Соединенные Штаты не выступят. США не могут помочь Советской России по одной той причине, что они ненавидят Советский Союз. Если мы выступим против СССР, я уверен, что смогу удержать Соединенные Штаты в течение трех-четырех месяцев дипломатическими средствами… Мы должны двинуться на север и дойти до Иркутска. Я думаю, что если мы пройдем даже половину этого пути, наши действия смогут повлиять на Чан Кайши и подтолкнуть его на заключение мира с Японией»[336].

У И. Мацуоко были сторонники в военных кругах Японии и особенно среди командования Квантунской армии. Однако большинство японских лидеров и окружение императора предпочитало проводить более осторожную политику в отношении СССР. Два фактора в этом отношении были главными. Японцы не видели никаких существенных признаков ослабления советской вооруженной мощи на Дальнем Востоке. Их особенно пугали сильные военно-воздушные силы Дальневосточного и Забайкальского военных округов. Эти силы в первую очередь были приведены в состояние повышенной боеготовности. Таким образом, СССР мог бы проводить массированные бомбардировки всех японских городов и Токио в первую очередь. В состоянии боевой готовности были также Тихоокеанский флот и все сухопутные части на советско-японской границе.

2 июля 1941 года в Токио состоялось санкционированное императором заседание кабинета министров и верховного командования с повесткой дня «Программа национальной политики империи в соответствии с изменением обстановки». Это заседание поручило военным лидерам страны разработать широкий комплекс мероприятий, направленных на ускорение подготовки к проведению наступательных операций против Советских Вооруженных Сил на Дальнем Востоке и в Сибири.

Весь этот комплекс мероприятий в японских секретных документах получил шифрованное наименование «Кантонуэн», или «Особые маневры Квантунской армии». Однако это не было сигналом к началу немедленных военных действий. Япония решила еще несколько недель или месяцев понаблюдать за ходом войны между Германией и СССР. В тот же день И. Мацуоко вызвал к себе послов Германии и Италии.

В телеграмме итальянского посла в МИД Италии на этот счет говорилось: «Мацуоко вызвал меня после полудня вместе с германским послом, чтобы сделать нам следующее устное и строго конфиденциальное сообщение, которое является идентичным, если не считать различных вариантов предисловия: „В отношении политики японского правительства перед лицом войны, происходящей в настоящее время между Италией, Германией, с одной стороны, и Советской Россией — с другой, имею удовольствие информировать Вас о нижеследующем. Япония готовится ко всякой возможной эвентуальности в отношении СССР с целью соединить свои силы с силами Германии и Италии, чтобы активно бороться с коммунистической угрозой. Япония намерена в настоящий момент, наблюдая за развитием ситуации, в частности в Восточной Сибири, со всей решительностью уничтожить коммунистический режим, который там установлен. Считаю излишним добавлять, что для достижения такой цели и чтобы обуздать Советскую Россию на Дальнем Востоке в ее борьбе с державами „оси“ постоянной и настоятельной потребностью японского правительства является, помимо прочего, рост военных приготовлений. В то же самое время я должен заявить, что японское правительство решило обеспечить себе во французском Индокитае опорные пункты, дающие возможность Японии усилить свой нажим на Великобританию и США. С этой целью я хотел бы обратить внимание Вашего превосходительства на тот факт, что Япония осуществляла постоянную бдительность на Тихом океане, включая юго-западную часть океана, с целью сдерживать эти две державы и будет продолжать эти свои усилия, интенсифицируя их также там, где это необходимо. Полагаю, что Ваше превосходительство согласится со мной, что это является фактически жизненным вкладом в общее дело, в действительности не менее жизненным, чем вмешательство Японии в настоящий момент в войну против СССР. Япония не может [не] продвигать дальше на юг свои усилия, которые имеют значение величайшей важности и для всего хода войны, из которой — я питаю к этому самое большое доверие, — Италия и Германия скоро выйдут победителями. Заверяю еще лишний раз, что японское правительство не замедлит действовать сообразно с целями и духом трехстороннего пакта“»[337].

Японские политики и военные в это же время внимательно наблюдали за грандиозными сражениями, развернувшимися на советско-германском фронте. Японские военные специалисты были не склонны преувеличивать успехи германских войск в июле 1941 года.

В японском Генеральном штабе знали, что гитлеровское командование предлагало добиться решающих побед уже в первые 3–4 недели войны. Сама концепция «блицкрига» предусматривала именно такое стремительное развитие событий, и она, казалось бы, нашла подтверждение во время военных действий в Польше в сентябре 1939 года, на полях сражений во Франции летом 1940 года, а также в военных операциях в Югославии и Греции весной 1941 года. Гитлер и его военное окружение предполагали, что после поражений Красной Армии в приграничных сражениях германские войска дальше будут продвигаться по территории СССР, преодолевая не растущее, а свое все более слабеющее сопротивление.

Но к удивлению гитлеровских генералов, хотя Красная Армия в приграничных округах была разбита и по большей части пленена, перед ними возникали все новые и новые фронты, а сопротивление их продвижению на Восток не ослабевало, а усиливалось. Прошло четыре, а потом и пять недель с начала войны, а немецкие войска все еще стояли далеко от Москвы и Ленинграда, они не смогли захватить ни Киева, ни Одессы. В конце июля 1941 года главные бои шли в Прибалтике, под Смоленском и на дальних подступах к Киеву.

В высших кругах Японии в июле 1941 года царила крайне нервозная обстановка. Нервничали как политики, так и генералы. У Японии не было сил и средств, чтобы вести войну сразу на нескольких направлениях — и против Китая, и против британских и французских колоний в Юго-Восточной Азии, и против США, и против СССР. Решающим был выбор между войной против США, где именно флот и авиация могли играть на первом этапе главную роль, и войной против СССР, где надо было делать упор на действия сухопутной армии. Важен был и фактор времени. Приближалась осень, а затем и суровая русская зима. Все расчеты японских военных показывали, что Япония может добиться существенных успехов в войне против СССР только в том случае, если она начнет эту войну не позднее первой декады сентября 1941 года.

Но для этого нужно было существенно усилить Квантунскую армию. Эта армия достигла в июле 1941 года 700 тысяч человек, но ее командование настаивало на гораздо больших подкреплениях, так как и Красная Армия на Дальнем Востоке, по данным японской разведки, имела в своем составе около 700 тысяч человек. Никаких больших перебросок войск с Дальнего Востока на Запад в июле 1941 года, вопреки ожиданиям японского командования, не наблюдалось. Японский Генеральный штаб считал возможным начинать войну против СССР только тогда, когда численность противостоящих им советских войск сократится до 400 или даже до 300 тысяч человек.

Невозможно было выделить для войны против СССР и достаточное число военных кораблей и самолетов. Хотя для ведения военных действий против СССР приказом от 5 июля 1941 года и был создан отдельный 5-й флот, в состав этого флота вошли тогда только 2 легких крейсера и 2 миноносца[338].

21 июля 1941 года в Токио в очередной раз сменилось правительство, и его председателем снова стал принц Фумимаро Коноэ. При этом И. Мацуо ко потерял пост министра иностранных дел. Это существенно ослабило ту часть политической элиты, которая считала необходимым как можно скорее начинать войну против СССР. Крайним сроком для принятия решения на этот счет считалось 10 августа. В ином случае нельзя было планировать начало военных действий даже на сентябрь. Между тем и в первую неделю августа никаких крупных изменений на советско-германском фронте не произошло. Что было делать?

По свидетельству Хаттори Такусиро, японское командование пришло к выводу, что хотя победа Германии над Советским Союзом будет обязательно достигнута, война на Востоке приняла затяжной характер, и Япония поэтому должна отложить свои собственные активные действия в северном направлении на 1942 год.

9 августа 1941 года императорская Ставка приняла «Основные принципы операций императорской армии», содержание которых сводилось к следующему: «а) силами шестнадцати дивизий, находящихся в Маньчжурии и Корее, обеспечить безопасность со стороны Советского Союза; б) продолжать утвержденные операции против Китая; в) в южном направлении ускорить военные приготовления против Англии и США с целью завершить их к концу ноября»[339].

В августе и в сентябре 1941 года японская военная машина продолжала набирать обороты. В Японии шли дополнительные мобилизации. Однако направление главного удара поворачивалось теперь в сторону США. Его предполагалось нанести против основных сил американского Тихоокеанского флота, которые базировались в Перл-Харбор на Гавайских островах.

Подробности этих военных планов Японии не знали ни в СССР, ни в США. Основные ударные силы японского военно-морского флота базировались в эти месяцы в южной части Курильских островов, главным образом близ острова Итуруп. Американская разведка в Японии была очень слаба, но и советская разведка в этой стране не располагала столь же ценными источниками информации, какие у нее были в Германии и по всей Западной Европе.

Наиболее важной частью советской разведки в Токио была группа Рихарда Зорге. В конце августа и в сентябре Зорге докладывал в ГРУ Министерства обороны СССР, что Япония «по многим признакам» не собирается в ближайшие месяцы нападать на СССР. Сходные сообщения приходили в Москву и по линии советской внешней разведки в НКГБ. Но и эти сообщения имели оговорки: «вероятно», «в настоящее время», «по крайней мере в ближайшее время», «ряд фактов свидетельствует» и т. п.

Однако не только разведка, но и анализ советских военных экспертов позволял сделать вывод о том, что Япония отложила готовившееся нападение на СССР. Поэтому Сталин санкционировал уже в сентябре, а затем и в октябре 1941 года переброску с Дальнего Востока многих крупных военных соединений. Для того чтобы остановить и отбросить германскую армию и не допустить нападения японской армии на СССР, надо было выиграть начинавшуюся под Москвой гигантскую битву.

В своих публичных выступлениях и приказах Сталин не упоминал Японию ни разу — с июня и до конца декабря 1941 года. Однако в секретной переписке Сталина, Черчилля и Рузвельта и в переговорах представителей США и Англии со Сталиным вопрос о Японии поднимался много раз. Уже в июле и в августе 1941 года из Соединенных Штатов во Владивосток стали поступать американские материалы и оборудование для удовлетворения нужд СССР, связанных с войной. Японское правительство направило на этот счет в Москву ноту протеста. В ответ в Токио было отправлено весьма резкое Заявление Советского правительства, и было очевидно по его лексике и стилю, что это заявление написал или продиктовал лично Сталин. Черчилль и Рузвельт были ознакомлены с этим Заявлением. В «личном и секретном» послании Черчилля Сталину от 30 августа 1941 года говорилось: «Мне доставило удовольствие весьма твердое предупреждение, сделанное Японии Вашим Превосходительством относительно товаров, прибывающих через Владивосток. Президент Рузвельт при встрече со мной был как будто расположен к тому, чтобы занять твердую позицию в случае дальнейших агрессивных действий со стороны Японии, будь то на юге или в северо-западной части Тихого океана, и я поспешил заявить, что он может рассчитывать на нашу поддержку в случае войны»[340].

Соединенные Штаты активно помогали в начавшейся Второй мировой войне Великобритании. С июня 1941 года эта страна начала помогать и Советскому Союзу. Но США не хотели сами вступать в войну. Все главные политические течения и настроения в этой стране были замешены на изоляционизме. За свою помощь Великобритании США требовали немалых уступок — в том числе в Азии, и британским лидерам приходилось уступать. Но посылать свои войска в Европу, даже на Британские острова — об этом ни в 1939, ни в 1940 годах не могло быть и речи.

В 1940 году в США должны были пройти президентские выборы, и Франклин Рузвельт выставил свою кандидатуру на третий срок. Выступая перед избирателями, Рузвельт заверял их, что ни они, ни их дети не будут посланы для участия в иностранных войнах. Конечно, правящие круги США понимали, что интересы их страны и милитаристской Японии вступают во все более острое противоречие. Однако не только надежды, но и политика США состояли в том, чтобы направить японскую агрессию не против Америки, а против России, против СССР. В этом случае и Америка, и Англия останутся в стороне от большой Тихоокеанской войны.

В июле 1941 года Япония завершила оккупацию Индокитая и укрепила свои войска и свое присутствие в Китае. Америку это очень беспокоило, и она даже готова была идти на определенные уступки. Еще в мае между Японией и США начались переговоры, они велись и в Вашингтоне, и в Токио. Японским дипломатам была дана инструкция — не торопиться. Переговоры шли вяло. Япония заявляла о своем согласии уйти из Южного и даже Центрального Китая, если за ней закрепят весь Северный Китай, включая Маньчжоу-Го.

Для многих японских военных экспертов Соединенные Штаты казались менее сильным противником, чем СССР. Против СССР надо было вести сухопутную войну в суровых условиях Дальнего Востока и Сибири. У СССР была на Дальнем Востока неплохая по тем временам авиация, советские бомбардировщики могли бомбить японские города, включая и Токио. Советский Союз был рядом, а США — далеко. Японию и США разделял огромный Тихий океан. У США не было сколько-нибудь сильных Вооруженных Сил, не было всеобщей воинской повинности. У нее был большой военный флот, но он имел на Тихом океане только одну главную базу — Перл-Харбор на Гавайских островах. Один неожиданный и мощный удар по этой базе, и Америка будет надолго выведена из строя. Ударить по США как по более слабому противнику, а потом решать другие свои задачи — это был соблазн, против которого японские милитаристы не смогли устоять. Примерно так же рассуждал Гитлер, когда в 1939 году начинал войну на Западе и наносил в 1940 году удары по Франции и Англии.

Уже летом 1941 года подготовка Японии к войне против США велась настолько интенсивно, что это не могло укрыться от разведки США. Но к середине августа именно южное и восточное направления стали для Японии главными направлениями удара. Окончательное решение все же еще не было принято, и переговоры между Японией и США продолжались, хотя это и вызывало все большее раздражение в военных кругах Японии, лидером которых выступал военный министр Хидэки Тодзио.

Военные лидеры в Японии обладали в то время значительной долей самостоятельности и имели преобладающее влияние на решение императора и его окружение. Они торопились перебросить значительную часть сил и боевой техники, которые были ранее предназначены для войны против СССР, на южное направление. Шла активная подготовка к войне и к десантам именно в районе южных морей. Войска и авиация из Маньчжурии перебрасывались на Тайвань, в Южный Китай и в Индокитай. Начальники Генерального штаба и Морского генерального штаба договорились между собой, но им мешала не слишком твердая политика кабинета Каноэ. Тодзио требовал полного прекращения японо-американских переговоров, он считал уступки недопустимыми, а требования США невыполнимыми.

16 октября 1941 года третий кабинет Коноэ в полном составе вышел в отставку. На следующий день императорский указ о формировании кабинета, вопреки ожиданию многих японских лидеров, был вручен генералу Тодзио. Генерал Тодзио занял также пост министра внутренних дел и военного министра. Он продолжал при этом оставаться на действительной военной службе. Соратники и сторонники Тодзио заняли ведущие посты в правительстве, включая пост военно-морского министра, министра колоний и др. Фактически в Японии начал создаваться военно-диктаторский режим, во главе которого и оказался генерал Тодзио. Постоянным сменам кабинета пришел конец. Вопрос о войне был решен.

5 ноября 1941 года в Токио прошло несколько совещаний в присутствии императора — с кабинетом министров, с руководителями армии и флота. В тот же день на совместном заседании нового кабинета министров и Ставки в присутствии императора были приняты новые «Принципы осуществления государственной политики империи». В этом секретном документе, который стал известным лишь после войны, говорилось: «…Империя с целью обеспечения своего существования и самообороны, а также с целью построения нового порядка в Великой Восточной Азии принимает решение начать войну против Америки, Англии и Голландии и проводит нижеследующие мероприятия: а) военные действия открыть в начале декабря; к этому времени армии и военно-морскому флоту закончить подготовку к развертыванию операций; б) переговоры с Америкой проводить на основе специального приложения; в) предусмотреть укрепление коалиции с Германией и Италией…»[341]

На тот невероятный случай, если переговоры с Америкой закончатся успешно к 00 часов 1 декабря, действия вооруженных сил предлагалось отменить. Но с 1 декабря военную операцию отменить было нельзя; этого просто не позволяли существовавшие тогда средства связи и формы принятия самых важных решений. Приказ о войне Ставка издала в 14 часов 1 декабря. Начало войны было назначено на 8 декабря — по японскому времени.

В первые две недели декабря 1941 года в мире произошло несколько событий, которые принято относить к самым решающим историческим поворотам. Японские вооруженные силы атаковали американскую военно-морскую базу Перл-Харбор и нанесли тяжелейшее поражение военному флоту США на Тихом океане. Это произошло утром 7 декабря, а на следующий день Соединенные Штаты объявили войну Японии.

В войну с Японией вступила Великобритания, а также другие страны, входившие тогда в Британскую империю. Еще через день японские вооруженные силы уничтожили большую часть британского Восточного флота и начали наступательные операции против Таиланда, Сингапура, на Малайском полуострове и на Филиппинах, а также против Гонконга.

11 декабря 1941 года Германия объявила войну Соединенным Штатам. В этот же день Советский Союз объявил о разгроме германских войск под Москвой и об успешном наступлении Красной армии на Западном фронте. За несколько дней до этого в обстановке строгой секретности президент США Ф. Рузвельт принял принципиальное решение о выделении крупных средств и необходимых ресурсов для создания атомного оружия. Именно Японии предстояло через насколько лет испытать на себе силу этого оружия.

В самом конце 1941 года Вторая мировая война обрела новые масштабы и стала почти всеобщей. Однако Советский Союз и Япония продолжали придерживаться заключенного между ними весной 1941 года пакта о нейтралитете.

Уже на следующий день после нападения японского флота на военно-морскую базу Перл-Харбор на Гавайях Рузвельт через посла СССР в Вашингтоне Литвинова высказал пожелание об участии СССР в войне против Японии. Позиция Сталина и Советского правительства была сформулирована в телеграмме Литвинову, которая была отправлена из Москвы 10 декабря 1941 года. В ней говорилось: «Мы не считаем возможным объявить в данный момент состояние войны с Японией и вынуждены держаться нейтралитета, пока Япония будет соблюдать советско-японский пакт о нейтралитете… В настоящий момент, когда мы ведем тяжелую войну с Германией и почти все наши силы сосредоточены против Германии, включая сюда половину войск с Дальнего Востока, мы считали бы неразумным и опасным для СССР объявить теперь состояние войны с Японией и вести войну на два фронта. Советский народ и советское общественное мнение не поняли бы и не одобрили бы политики объявления войны Японии в настоящий момент, когда враг еще не изгнан с территории СССР, а народное хозяйство страны переживает максимальное напряжение»[342].

Прочитав эту телеграмму, Рузвельт выразил советскому послу не только свое сожаление, но и понимание. Но тот же вопрос поднял и министр иностранных дел Англии Антони Иден, когда он 17–20 декабря вел в Москве переговоры со Сталиным и Молотовым. В записи этих переговоров от 20 декабря можно прочесть: «Иден поднял вопрос о Дальнем Востоке. Ввиду серьезности создавшегося там положения он просил тов. Сталина сказать, может ли и когда Англия рассчитывать на известную помощь ей против Японии… Тов. Сталин ответил, что если бы СССР объявил бы войну Японии, то ему пришлось бы вести настоящую серьезную войну на суше, на море и в воздухе. В настоящее время СССР не готов для войны с Японией. Потребуется не меньше четырех месяцев, прежде чем СССР будет надлежащим образом подготовлен в этих районах… Тов. Сталин полагает, что было бы гораздо лучше, если бы Япония напала на СССР. Это создало бы более благоприятную политическую и психологическую атмосферу в нашей стране. Война оборонного характера была бы более популярна и создала бы монолитное единство в рядах советского народа… Тов. Сталин полагает, что нападение Японии на СССР возможно и даже вероятно, если немцы начнут терпеть поражение на фронте. Тогда Гитлер пустит в ход все средства нажима для того, чтобы вовлечь Японию в войну с СССР»[343].

Это суждение Сталина было неточным и, надо полагать, намеренно неточным. Япония не собиралась «выручать» Германию в случае ее неудач и поражений. Она ждала, наоборот, ясных и явных побед Германии на Восточном фронте. Таких побед в 1941 году не было, и Япония решила отложить свое нападение на СССР на 1942 год.

В военных кругах Японии существовала уверенность в том, что Германия обязательно одержит победу над всей Европой, включая и СССР. Однако японские военные эксперты сделали вывод о том, что эта война принимает характер затяжной, и поэтому Япония должна ждать до тех пор, пока германские армии захватят в СССР все территории западнее Волги. В этом случае СССР будет вынужден ослабить свои военные силы на Дальнем Востоке и у него останется лишь 25 процентов его военной промышленности[344].

Сталин, Рузвельт и Черчилль в 1942–1944 годах

В январе 1942 года Япония заключила ряд новых военных и политических соглашений с Германией и Италией. Квантунская армия в Маньчжурии была существенно укреплена. Между тем военные действия в Восточной и Юго-Восточной Азии, а также на Тихом океане происходили сразу на многих направлениях и на огромной территории. До осени 1942 года успех сопутствовал Японии. Японские войска значительно расширили свой контроль в Центральном и Южном Китае и захватили богатую британскую колонию — Гонконг. С неожиданной быстротой они оккупировали все страны Юго-Восточной Азии, захватив в свои руки Малайю, Борнео, Филиппины, Индонезию, Бирму, Таиланд. Все колонии Англии, США, Франции и Голландии были теперь в руках японской армии. Восточный флот Британии был фактически полностью уничтожен. Японский флот захватил все сколько-нибудь значительные острова и архипелаги на Тихом океане: Гуам, Рабаул, Уэйк, Кавненг.

Уже 15 февраля 1942 года японские войска приняли капитуляцию британского гарнизона в Сингапуре. Эта победа очень воодушевила японских военных лидеров. Сингапур многие считали неприступной крепостью, которая прикрывала с востока Индийский океан. Здесь был 73-тысячный гарнизон, но он продержался только восемь дней.

В морских сражениях у острова Ява японский флот нанес крупное поражение соединенным силам американского, британского и голландского флотов. Угроза возникла для Индии и Австралии. В руки Японии попали огромные ресурсы, а потери японских войск были при этом не слишком значительными.

Новые японские владения надо было оборонять и как-то осваивать для нужд армии, флота и метрополии. Было очевидно, что истощенная войной на Западе Англия уже не могла восстановить свою военную мощь в Азии и на Тихом океане. Однако Соединенные Штаты располагали гигантским потенциалом, и они только начали создавать собственную военную машину. Началось и создание нового еще более мощного военно-морского флота на Тихом океане. С изоляционизмом в США было покончено.

В разгар сражений на южном направлении японские лидеры старались всячески избегать войны с Советским Союзом, хотя они и продолжали укреплять Квантунскую армию. В январе и феврале 1942 года Красная Армия все еще наступала почти на всех фронтах, хотя и не слишком успешно. В марте, апреле и мае Германия лихорадочно готовила новое наступление, а Советский Союз готовился это наступление отражать. Решающее сражение развернулось в августе — октябре 1942 года под Сталинградом, и имелось много признаков того, что если гитлеровские армии смогут выиграть это сражение, а затем выйдут к Баку, то Япония также нападет на СССР. Это могло произойти если не в октябре-ноябре 1942 года, то уже весной 1943 года. Однако сражение под Сталинградом затягивалось, а между тем уже летом 1942 года японский флот потерпел первое серьезное поражение при попытке захватить остров Мидуэй в северной части Тихого океана. Инициатива на море начинала переходить к США. Японский флот терял во второй половине этого года больше кораблей и самолетов, а также опытных летчиков и моряков, чем можно было восстановить. Вставал вопрос о том, что империя должна переходить к обороне.

В конце лета и осенью 1942 года бои на Тихом океане шли с переменным успехом, и Япония снова потерпела несколько болезненных поражений в морских сражениях. Япония начала перегруппировку войск, рассчитывая окончательно добить войска Чан Кайши. Продолжала укрепляться и Квантунская армия. В это время в Токио пришло сообщение о тяжелом поражении германских войск под Сталинградом. Это известие явно обескуражило военных лидеров Японии, которые скрывали даже перед своей армией и флотом масштабы как собственных, так и германских поражений.

В январе и феврале 1943 года Япония потерпела еще ряд тяжелых поражений в разных частях Тихого океана. Между тем именно в это время Германия, которая проводила тотальную мобилизацию всех своих сил для решающего наступления на Востоке, начала требовать от Японии выполнения своих союзнических обязательств, то есть начала военных действий против СССР на Дальнем Востоке.

В 1941–1942 годах Германия еще надеялась победить СССР своими силами при поддержке союзников в Европе — Италии, Румынии, Венгрии. От Японии просили главным образом не прекращать давления на СССР. Но в 1943 году речь шла уже о прямом военном вмешательстве.

Еще в июле 1942 года Риббентроп в своей телеграмме требовал, чтобы Япония в ходе германо-советской войны выступила против Советского Союза. Речь тогда шла еще не о какой-то конкретной дате, а о принципиальном решении. Однако японское правительство ответило на телеграмму Риббентропа очень уклончиво. В японском ответе говорилось, что Япония будет вести подготовку на непредвиденный случай, но она не будет всеми силами стремиться к возникновению японосоветской войны. Японии надо завершить войну против США и Англии и закрепить свое положение на южном направлении. Надо также упрочить положение Японии в Китае. Япония будет «оттягивать» силы СССР с западных фронтов в Восточную Азию, но не путем большой войны.

Столкнувшись с возражениями, Риббентроп высказал все же пожелание о том, что весной 1943 года Япония должна будет неожиданно напасть на СССР, а Германия в это же время сможет осуществить высадку своих войск на Британских островах. Таковы были планы «оси» летом и в начале осени 1942 года. Однако события на полях сражений пошли по иному сценарию. Разгром немецких войск под Сталинградом и капитуляция Паулюса были шоком и для Германии, и для Японии. Как и следовало ожидать, поражение под Сталинградом усилило давление на Японию со стороны Германии. Однако японцы были теперь еще более уклончивы. Их ответ сводился к одному и тому же обещанию: «Япония будет неуклонно усиливать подготовку к войне против СССР».

Изменилось, однако, положение и самой Японии, так как американское контрнаступление началось раньше, и оно было более мощным, чем ожидало военное руководство Японии. Летом 1943 года американские вооруженные силы нанесли японцам несколько мощных ударов в разных местах. Американское командование могло концентрировать превосходящие силы то в одном, то в другом месте на огромном пространстве Тихого океана, и Япония теряла один за другим захваченные ими острова.

Год назад японский флот легко захватил эти острова и господствовал в океанских просторах. Но теперь превосходство в военно-морском отношении переходило к США, и Япония не могла оборонять все те острова и архипелаги, которые она захватила. Ее силы были разбросаны на громадных расстояниях друг от друга. Японское руководство попыталось создать какие-то новые правительства в Китае, Бирме и на Филиппинах. Началась подготовка даже к созданию «Временного правительства свободной Индии». Шла подготовка к проведению большой конференции стран «Великой Восточной Азии». Но все это не прибавляло мощи японским вооруженным силам.

Огромным разочарованием для Японии была капитуляция Италии, одного из главных участников «Антикоминтерновского пакта» и «оси Берлин — Рим — Токио», Но еще большим разочарованием для Японии стали результаты летних сражений на советско-германском фронте. Японские военные эксперты предполагали, что Советский Союз летом 1943 года будет обороняться и начнет новое наступление только зимой — в ноябре или декабре.

После Курской битвы в июле — августе 1943 года думать о нападении на СССР было бы уже полным безумием. Уже в 2003 году в связи с 60-летием этой битвы японский военный историк Аривара Кавагоэ дал большое интервью одной из российских газет. Он, в частности, сказал: «Японское военное командование было обескуражено еще исходом битвы за Сталинград. Но после поражения Германии под Курском Япония отказалась от плана нападения на СССР с востока. Разгром лучших дивизий вермахта и СС на Курской дуге означал, что дислоцированная в Маньчжурии Квантунская армия должна быть полностью переориентирована на новую задачу — оборону завоеваний империи в Китае. Премьер-министру генералу Тодзио, его советникам и штабу именно летом 1943 года стало ясно, что Япония не может вести наступательную войну против СССР ни при каких условиях. Великое сражение под Курском доказало, что Япония выстроила армию, которая оказалась бы абсолютно небоеспособной на больших открытых пространствах. И даже самые воинственные генералы осознали, что тягаться с Советской армией для почти миллионной Маньчжурской группировки — самоубийство. Япония смогла создать превосходный военно-морской флот и авиацию. Японская армия отлично воевала на больших и малых островах, в джунглях и на рисовых полях десятка азиатских стран. Однако японцы так и не смогли создать ни среднего, ни тяжелого танка, сравнимого с боевыми машинами других держав. В структуре вооруженных сил отсутствовали бронетанковые дивизии. В плачевном состоянии находилась артиллерия, особенно тяжелая. Соответственно, не было никакого практического опыта взаимодействия разных родов сухопутных войск на поле боя. Категорически не хватало автотранспорта и современных средств связи. И когда генштаб в Токио проанализировал сражение, в котором сошлись почти два миллиона человек с сотнями тысяч автоматов и пулеметов, использовались десятки тысяч танков, бронемашин, мотоциклов, грузовиков, полевых раций, минометов, ствольных, ракетных и самоходных артиллерийских установок, то стало окончательно ясным, насколько устарели методы ведения войны японцами»[345].

На протяжении всей войны между Сталиным и Рузвельтом, а также между Сталиным и Черчиллем происходила интенсивная секретная личная переписка, в которой сначала редко, но потом все чаще и чаще поднимались вопросы, связанные с войной на Тихом океане и с Японией. Рузвельт регулярно информировал Сталина о характере и масштабе проводимых американцами военных операций: в Бирме, Китае, на Филиппинах, на островах Тихого океана. В 1943 году чаша весов все более и более склонялась в пользу США: американцы топили больше японских военных кораблей, чем Япония могла строить новых. Американцы теряли также немало кораблей, но новых строили еще больше.

Продолжалась и американская помощь Советскому Союзу. Нашей стране были переданы 20 торговых кораблей США, которые под советскими флагами продолжали доставлять во Владивосток военные грузы. Японский флот не решался топить эти корабли, которые плыли по преимуществу с советскими экипажами. Конечно, не обходилось без разного рода инцидентов.

Было подсчитано, что с декабря 1941 и по апрель 1945 года японцы около 200 раз останавливали и досматривали советские суда. Несколько судов в эти три с половиной года были потоплены японскими подводными лодками. Однако называть это войной Японии против СССР на море все же нет оснований. Такого рода провокации происходили и на линиях, разделяющих войска ДВО и Квантунскую армию. Задача состояла в том, чтобы держать СССР в напряжении, препятствуя переброске советских военных подразделений на Западный фронт. Но это не было войной.

Советская разведка в Маньчжурии старалась следить за теми масштабными работами, которые проводились Квантунской армией. Было видно, что в 1943 году главные усилия японцев были направлены на создание прочной системы укреплений. К середине 1945 года они построили вдоль границ с СССР и Монголией 17 глубоко эшелонированных укрепленных районов. На линии в тысячу километров Квантунская армия имела около 8 тысяч долговременных сооружений[346]. Япония готовилась теперь уже не нападать, а защищать свои новые владения в Северном Китае.

Первая встреча трех лидеров «Объединенных наций» Рузвельта, Сталина и Черчилля состоялась, как известно, 28 ноября-1 декабря 1943 года в Тегеране. Главной проблемой для всех был в это время вопрос об открытии Второго фронта в Европе. Но были обсуждены и проблемы войны на Тихом океане. В статье «Обещание мирового масштаба» известный российский исследователь проблем Второй мировой войны Анатолий Кошкин писал, что именно на Тегеранской конференции состоялся первый серьезный разговор о возможных результатах разгрома Японии, в том числе и для территориальных прав и претензий СССР на Дальнем Востоке. Показательно, что инициативу такого разговора проявили западные союзники. Это был очень осторожный, «прощупывающий» разговор. Речь шла, в частности, о том, что советский флот не должен быть заперт японцами на Дальнем Востоке, а мог бы свободно действовать во всех морях и океанах. Подводя итог этому предварительному обсуждению, Черчилль заявил, что является «совершенно очевидным, что Россия должна иметь выход в теплые моря». Он особо отметил, что «управление миром должно быть сосредоточено в руках наций, которые полностью удовлетворены и не имеют никаких претензий»[347].

Это высказывание было понято Сталиным и советской делегацией как согласие на пересмотр положений Портсмутского мирного договора, по которому Россия лишилась части своей территории на Дальнем Востоке. Но и Сталин, отвечая на вопрос о его отношении к Каирской декларации США, Великобритании и Китая, в которой, в частности, отмечалось, что Япония должна быть лишена всех завоеванных и оккупированных территорий, заявил, что «русские, конечно, могли бы к этой декларации кое-что добавить, но после того, как они станут активно участвовать в военных действиях на Дальнем Востоке».

Как пишет А. Кошкин, хотя обещание Сталина в Тегеране не было сделано в общей форме и он уклонился от обсуждения вопросов конкретной координации будущих совместных операций на Дальнем Востоке, командование вооруженных сил США отнеслось к словам советского лидера с большой серьезностью. Были внесены серьезнейшие коррективы в военные планы западных союзников. Так, например, было решено отказаться от широкомасштабного наступления англо-американских войск в Юго-Восточной Азии. В своем стратегическом планировании западные союзники решили вообще исключить крупные сухопутные операции и действовать в основном силами военно-морского флота и военной авиации. Союзники исходили из предположения о том, что разгром японских войск на материке возьмет на свои плечи Советский Союз.

1944 год был годом побед союзников на всех фронтах. Вышли из войны и присоединились к антигитлеровской коалиции Италия и Финляндия, Румыния, а позже и Венгрия. Однако сопротивление, которое продолжали оказывать Германия и Япония, оказалось очень упорным, и все победы приходилось оплачивать большой кровью. «Мы захватили с довольно тяжелыми потерями остров Сайпан, — писал Сталину Ф. Рузвельт 21 июля 1944 года. — В данный момент ведем операции по захвату Гуама»[348]. «Ваше послание получил, — писал в ответ Сталин. — События на нашем фронте идут весьма быстрым темпом. Люблин, один из крупных городов Польши, занят сегодня нашими войсками, которые продолжают двигаться вперед»[349].

Поражение Японии у Марианских островов и потеря островов Сайпана и Гуама стало крупным поворотом в войне на Тихом океане. Уже в июне 1944 года американские военно-воздушные силы совершили свои первые налеты на различные цели в самой Японии, но с территории Китая. Марианские острова были более удобным плацдармом для таких налетов. К тому же в сражениях лета 1944 года Япония потеряла значительную часть своих ВМС и ВВС. Кабинет генерала Тодзио ушел в отставку, а сам генерал Тодзио был уволен в запас. Однако, несмотря на рост пацифистских настроений, война продолжалась. Никто в японских высших военных и политических кругах не помышлял еще о возможности безоговорочной капитуляции. Такие же настроения были и в ближайшем окружении Гитлера.

О возможности войны Советского Союза против Японии начальник Генерального штаба Советской Армии маршал А. М. Василевский был проинформирован еще в конце 1943 года. Окончательное решение об участии СССР в войне Сталин принял, однако, только после открытия второго фронта в Западной Европе. В своих воспоминаниях, опубликованных в 1983 году, Александр Василевский писал: «То, что мне придется ехать на Дальний Восток, я впервые узнал летом 1944 года. После окончания Белорусской операции И. В. Сталин, беседуя со мной, сказал, что мне будет поручено командование войсками Дальнего Востока в войне с милитаристской Японией. А о возможности такой войны я был осведомлен уже в конце 1943 года, когда возвратилась советская делегация во главе с И. В. Сталиным с Тегеранской конференции. Мне было тогда сообщено, что наша делегация дала союзникам принципиальное согласие помочь в войне против Японии»[350].

Весной и летом 1944 года Япония попыталась даже перейти в наступление на сухопутных фронтах — в Бирме и Китае. Она стремилась ликвидировать здесь вооруженные силы Чан Кайши и создать угрозу Индии. Однако тяжелые бои на этих фронтах кончились поражением японских армий, которые были вынуждены отступить и перейти к обороне. Тем не менее Высший совет по руководству войной принял 19 августа 1944 года решение о необходимости для Японии «сплотить воедино весь 100-миллионный народ и вселить в него решимость вести войну до победного конца»[351].

Представление о реальном соотношении сил в мире было к осени 1944 года в японских верхах полностью утрачено. Японские военные и политические лидеры не только не помышляли теперь о военных действиях против Советского Союза, но и надеялись на возможность улучшения отношений между Японией и СССР. На заседании Высшего совета было принято решение о направлении в Москву специальной миссии во главе с одним из недавних премьеров японского правительства. Предлагалась и кандидатура Мацуоко — отставные министры и премьеры оставались в Японии влиятельными людьми. Но Сталин не дал своего согласие на прием какой-либо специальной миссии из Токио. Более того, впервые за время Второй мировой войны Сталин публично назвал Японию агрессивным государством — в докладе по случаю 27-й годовщины Октябрьской революции 6 ноября 1944 года.

На следующий день в токийской тюрьме Сугамо были повешены советские разведчики немец Рихард Зорге и японец Ходзуми Одзако. Они были арестованы еще осенью 1941 года и приговорены к смертной казни в 1943 году. Но японские власти тянули с исполнением приговора.

Не имея возможности в короткие сроки восстановить и расширить свой военный флот, военное руководство Японии приняло решение увеличить производство самолетов всех типов. Но главным было решение об использовании Японией «специального оружия» — летчиков-смертников, или камикадзе. Так появились на вооружении Японии истребитель со смертником на борту и человек-торпеда. Первые атаки смертников-камикадзе нанесли американскому флоту существенный ущерб. Несмотря на это, Япония потерпела поражение в общем сражении за Филиппины. В начале 1945 года японское командование было в замешательстве, однако и теперь никто здесь не хотел ни говорить, ни думать о возможности капитуляции. Иные настроения и планы преобладали в Москве, Вашингтоне и Лондоне. Надо было готовиться к решению проблем послевоенного устройства мира.

Крымская конференция глав трех держав

События 1944 года на всех фронтах Второй мировой войны были столь значительными, что еще в сентябре 1944 года на разных уровнях власти в главных странах антигитлеровской коалиции возник вопрос о проведении новой встречи глав трех держав — по образцу Тегеранской конференции. Обсуждалось и место такой встречи, на этот счет были разные предложения, но Сталин уже во время предварительных обсуждений сказал, что он не может в ближайшие месяцы покинуть территорию страны.

Более мобильный Уинстон Черчилль решил не ждать конца этих переговоров о новой встрече в верхах и по договоренности со Сталиным прибыл 13 октября в Москву. В тот же день вечером состоялась его первая беседа со Сталиным. На встрече присутствовал и посол США в СССР Уильям Аверелл Гарриман — как личный представитель Рузвельта. Черчилля интересовал в этот раз почти исключительно вопрос о Польше, по территории которой уже проходил советско-германский фронт. Но 15 октября, когда Черчилль из-за болезни не смог прибыть в Кремль, Сталин и Гарриман обсудили и положение дел на Дальнем Востоке.

От американцев доклад сделал генерал Дж. Дин, а от советской стороны — генерал армии Алексей Антонов. Сталин подтвердил готовность Советского Союза начать военные действия против Японии, но после тщательной подготовки и после того, как советские войска будут иметь «некоторое превосходство над японскими войсками». Но на прямой вопрос Гарримана: «Как скоро после окончания войны с Германией СССР будет готов предпринять наступательные действия против Японии?» — Сталин дал несколько уклончивый ответ.

В записи этой встречи можно прочесть: «Тов. Сталин отвечает, что помимо осуществления программы концентрации советских вооруженных сил и создания для них запасов на Дальнем Востоке необходимо будет выяснить политические аспекты войны с Японией. Советский Союз должен будет знать, за что он будет сражаться. Когда это будет сделано, то СССР будет готов предпринять наступательные действия против Японии через три месяца после окончания войны с Германией»[352].

Однако у Гарримана не было полномочий обсуждать политические проблемы, а его и генерала Дж. Дина беседа со Сталиным на следующий день касалась главным образом военных проблем. В Соединенных Штатах в ноябре 1944 года должны были происходить выборы президента, и Рузвельт выставлял свою кандидатуру на четвертый срок. Сталин сказал Гарриману, что убежден в победе Рузвельта и что он будет готов встретиться снова с американским президентом, «с которым можно будет тогда принять окончательное решение по дальневосточным вопросам»[353].

Новая встреча «большой тройки», то есть вторая и, как оказалось, самая важная по значению встреча Рузвельта, Черчилля и Сталина состоялась 4—11 февраля в Крыму в Ливадийском дворце близ Ялты. Эта Крымская, или Ялтинская, конференция стала самым значительным по последствиям дипломатическим событием всего XX века.

Как известно, Первая мировая война завершилась после капитуляции Германии в ноябре 1918 года. Через два месяца после этой капитуляции в Париже была созвана мирная конференция, которая продолжалась целый год — с 18 января 1919 года по 21 января 1920 года. В этой конференции принимали участие делегации 32 государств, и она завершилась не только подписанием Версальского договора, но и учреждением Лиги Наций. Эта «версальская система» не продержалась в Европе и двадцати лет. Вторая мировая война завершилась иначе. Бои в Европе и на Тихом океане еще продолжались. Ни Германия, ни Япония еще не капитулировали. Тем не менее главы трех главных государств антифашистской коалиции прибыли в Крым. Здесь не было никакой многолюдной мирной конференции. Основные контуры послевоенного устройства мира были решены авторитарным образом на Ялтинской конференции, которая продолжалась всего одну неделю. Но почти все решения этой конференции сохраняли силу до конца XX века.

Трудно даже перечислить все проблемы, обсужденные и решенные в Ливадийском дворце близ Ялты. В основном они касались Германии, Польши, других европейских стран. Были приняты решения, связанные с образованием ООН, а также Совета Безопасности ООН. Вопросы решались быстро и на основе взаимных уступок. Не остались без внимания и проблемы Дальнего Востока и Японии.

Еще до начала Ялтинской конференции по дипломатическим каналам Советское правительство обозначило свои пожелания или требования, при соблюдении которых Советский Союз будет готов вступить в войну на Тихом океане. Главных требований было три. СССР должен получить порт типа Порт-Артура, чтобы иметь выход к теплым морям. Советскому Союзу должен быть возвращен Южный Сахалин, отошедший к Японии в 1905 году. Советскому Союзу должны быть переданы все Курильские острова — в порядке компенсации потерь и усилий в войне с Японией. Ответ на свои требования Сталин получил только в Ялте. Андрей Громыко, который был в то время послом СССР в США, позднее вспоминал: «Рузвельт через специального посыльного прислал письмо Сталину, которому безотлагательно доложили о весьма срочном пакете от президента. Я получил вызов — немедленно прибыть к Сталину. Сталин был один. Он протянул мне какую-то бумагу и оказал:

— Вот письмо от Рузвельта. Я только что его получил. Я хотел бы, чтобы вы перевели мне это письмо устно. Хочу до заседания хотя бы на слух знать его содержание.

Я с ходу сделал перевод. Сталин, по мере того как я говорил, просил повторить содержание той или иной фразы. Письмо посвящалось Курильским островам и Сахалину. Рузвельт сообщал о признании правительством США прав Советского Союза на находившуюся под японской оккупацией половину острова Сахалин и Курильские острова. Этим письмом Сталин остался весьма доволен. Он расхаживал по кабинету и повторял вслух: — Хорошо, очень хорошо»[354].

Все главные вопросы, связанные с вступлением СССР в войну с Японией, были согласованы во время встречи Сталина и Рузвельта 6 февраля 1945 года в Ливадийском дворце. Черчилль в этой встрече не участвовал, видимо потому, что участие Великобритании в войне на Дальнем Востоке было минимальным. Запись беседы Сталина и Рузвельта опубликована и в России, и в США. Вот отрывок из этой во всех отношениях исторической беседы:

«Рузвельт заявляет, что американцы намерены установить авиабазы на островах Бонин к югу от Японии и на островах вблизи Формозы. Он думает, что настало время для проведения крупных бомбардировок Японии. Он, Рузвельт, не хочет высаживать войска в Японии, если он сможет обойтись без этого. Он высадит войска в Японии только в случае крайней необходимости, на островах у японцев имеется четырехмиллионная армия, и высадка будет сопряжена с большими потерями. Однако если подвергнуть Японию сильной бомбардировке, то можно надеяться, что все будет разрушено, и таким образом можно будет спасти много жизней, не высаживаясь на острова.

Сталин отвечает, что он не возражает против того, чтобы американцы имели свои авиабазы в Комсомольске. В послании, которое он получил от Рузвельта (от 5 февраля), выражено желание иметь базы в Комсомольске. Базы могут быть предоставлены там или в Николаевске. Что касается Камчатки, то там базы можно было бы предоставить американцам лишь в последнюю очередь, Николаевск или Комсомольск расположены ближе к Японии, а на Камчатке сидит сейчас японский консул.

Рузвельт говорит, что самый важный вопрос — это посылка судов из Соединенных Штатов на советский Дальний Восток со снабжением для авиабаз.

Сталин говорит, что все это хорошо, но он хотел бы знать, как обстоит дело с политическими условиями, на которых Советский Союз готов вступить в войну против Японии. Речь идет о тех политических условиях, о которых он, Сталин, беседовал с Гарриманом в Москве.

Рузвельт отвечает, что Южная часть Сахалина и Курильские острова будут отданы Советскому Союзу. Что касается теплого порта, то в Тегеране он, Рузвельт, предлагал, чтобы Советский Союз получил порт Дайрен, расположенный на конце Южно-Маньчжурской железной дороги, но он, Рузвельт, пока еще не беседовал по этому поводу с Чан Кайши. Он, Рузвельт, полагает, что существуют два пути использования советским союзом этого порта. Первый путь — создание свободного порта, подчиненного контролю международной комиссии. Второй путь — сдача китайцами указанного порта в аренду Советскому Союзу…

Сталин говорит, что если будут приняты советские условия, то советский народ поймет, почему СССР вступает в войну с Японией. Поэтому важно иметь документ, подписанный президентом, Черчиллем и им, Сталиным, в котором будут изложены цели войны Советского Союза против Японии. В этом случае можно будет внести вопрос о вступлении Советского Союза в войну против Японии на рассмотрение Президиума Верховного Совета СССР, где люди умеют хранить секреты»[355].

Такой документ вскоре появился. 11 февраля, то есть в последний день Крымской конференции, главами государств СССР, США и Великобритании было подписано специальное соглашение по Дальнему Востоку, которое гласило: «Руководители Трех Великих Держав — Советского Союза, Соединенных Штатов Америки и Великобритании — согласились в том, что через два-три месяца после капитуляции Германии и окончания войны в Европе Советский Союз вступит в войну против Японии на стороне Союзников при условии:

1. Сохранения status quo Внешней Монголии (Монгольской Народной Республики);

2. Восстановления принадлежавших России прав, нарушенных вероломным нападением Японии в 1904 г., а именно:

а) возвращения Советскому Союзу южной части о. Сахалина и всех прилегающих к ней островов;

б) интернационализации торгового порта Дайрен с обеспечением преимущественных интересов Советского Союза в этом порту и восстановления аренды на Порт-Артур как на военно-морскую базу СССР;

в) совместной эксплуатации Китайско-Восточной железной дороги и Южно-Маньчжурской железной дороги, дающей выход на Дайрен, на началах организации смешанного Советско-Китайского Общества с обеспечением преимущественных интересов Советского Союза, при этом имеется в виду, что Китай сохраняет в Маньчжурии полный суверенитет;

3. Передачи Советскому Союзу Курильских островов. Предполагается, что соглашение относительно Внешней Монголии и вышеупомянутых портов и железных дорог потребует согласия генералиссимуса Чан Кайши. По совету Маршала И. В. Сталина Президент примет меры к тому, чтобы было получено такое согласие.

Главы Правительств Трех Великих Держав согласились в том, что эти претензии Советского Союза должны быть безусловно удовлетворены после победы над Японией.

Со своей стороны Советский Союз выражает готовность заключить с Национальным Китайским Правительством пакт о дружбе и союзе между СССР и Китаем для оказания ему помощи своими вооруженными силами в целях освобождения Китая от японского ига.

И. Сталин

Ф. Рузвельт

Уинстон С. Черчилль

1945 г., 11 февраля».[356]

В Генеральном штабе Советской Армии подготовка к войне с Японией началась еще в конце 1944 года при участии американской миссии. Примерные расчеты показывали, что в случае войны США один на один с Японией эта война может продолжиться еще не менее полутора лет и привести к потерям от одного до двух миллионов американцев. На территории самой Японии имелись вооруженные силы численностью около 4 миллионов человек. Но еще около 3 миллионов вооруженных японцев находились на континенте, главным образом в Китае. По согласованным планам, Советскому Союзу отводилась на Дальнем Востоке задача — разгромить японские войска в Маньчжурии, уничтожить их авиационные части и соединения и обеспечить господство в воздухе над Южным Сахалином и Хоккайдо.

В первые месяцы 1945 года бои на Тихом океане продолжались со все возрастающим ожесточением. Особенно жестокими и кровопролитными они были на Окинаве. Эти бои начались в марте 1945 года, но продолжались еще в конце мая, хотя американцы имели здесь многократное превосходство в сухопутных войсках, в воздушных и морских силах. В это время Япония усиленно готовилась к обороне своих основных территорий.

5 апреля 1945 года Советский Союз заявил о денонсации советско-японского договора о нейтралитете. Он был заключен на пять лет и предусматривал возможность досрочной денонсации. От японской разведки не укрылся тот факт, что Советский Союз уже в конце февраля 1945 года начал переброску войск из западных районов СССР на восток. Советское командование пыталось сделать это максимально скрытно. Первые эшелоны везли главным образом дивизии и полки, которые до начала Отечественной войны входили в состав Дальневосточного и Забайкальского военных округов. Однако японская разведка сообщала своим штабам, что уже в мае 1945 года переброски войск СССР на восток приближались к максимальным цифрам мирного времени. В июне переброска войск на восток по Транссибирской магистрали возросла, и Ставка пришла к выводу, что Советский Союз может начать военные действия против японской Квантунской армии в конце августа или в начале сентября 1945 года.

Японское командование приказало своим войскам вести усиленную подготовку к боям. Несколько дивизий были переброшены из центральных районов Китая в Маньчжурию. Большинство японских лидеров все еще давали совет императору Хирохито вести войну «до последнего». Однако участи влиятельных политиков Японии росло желание как можно быстрее заключить мир, дабы избежать коммунистической революции и крушения существующего в стране государственного строя. Наиболее активно такую точку зрения отстаивал принц Коноэ. Разногласия в японских верхах вызвали отставку кабинета Коисо. Новый кабинет возглавил адмирал Судзуки. Он также предлагал заключить мир, но после какой-либо «блистательной победы».

Мнений было много, и в Токио проходили совещания Высшего Совета по руководству войной, кабинета министров, Ставки. Была надежда на победу на Окинаве, на возможность как-то договориться с Советским Союзом, даже пойти для этого на большие уступки. Однако к 20 июня войска Соединенных Штатов полностью овладели Окинавой. 22 июня на совещании Высшего Совета по руководству войной император выразил желание окончить войну. Японское правительство высказало желание направить в Москву как специального представителя принца Коноэ. Посол Японии в Москве известил об этом 13 июля МИД СССР. Однако Сталин и Молотов уже 14 июля выехали специальным поездом на Потсдамскую конференцию, и обсуждение миссии принца Коноэ происходило на уровне заместителей Молотова.

Берлинская конференция глав трех держав

Берлинская (Потсдамская) конференция началась 17 июля 1945 года в Потсдамской резиденции германских королей и императоров недалеко от Берлина во дворце Цецилиенхоф. Эта конференция продолжалась более двух недель и завершилась 2 августа. Делегацию Советского союза возглавлял Сталин. Делегацию США — новый американский президент Гарри Трумэн, который заменил на этом посту умершего в апреле 1945 года Ф. Рузвельта. До своего избрания вице-президентом в ноябре 1944 года Г. Трумэн был сенатором. Это был 60-летний консервативный политик, не имевший большого опыта в международных делах. Как партнер по переговорам он был неизвестен Сталину. Делегацию Великобритании возглавлял У. Черчилль — до 25 июля, на состоявшихся в июле в Британии парламентских выборах победу одержали лейбористы, и Черчилль автоматически потерял свой пост премьера. В Потсдаме был объявлен небольшой перерыв, а с 28 июля британскую делегацию возглавил новый английский премьер Клемент Эттли. Он также не имел большого опыта в международных делах и как партнер был неизвестен Сталину и Молотову.

Основной темой на конференции был германский вопрос, а также вопрос о новой польско-германской границе. Но уже при первой встрече со Сталиным Гарри Трумэн сказал, что «США ожидают помощи от СССР в этом вопросе». «Этот вопрос» — вопрос о вступлении СССР в войну с Японией. Всего за день до начала конференции 16 июля в США было проведено успешное испытание атомной бомбы. Трумэн проинформировал об этом Сталина 24 июля. Но еще 21 июля комитет начальников штабов США обратился к президенту Трумэну с просьбой ускорить вступление русских в войну с Японией. Да и сам Трумэн признавал позднее в своих мемуарах, что самой важной причиной его поездки в Потсдам было желание «добиться от Сталина личного подтверждения вступления России в войну против Японии, чему придавали исключительное значение наши военные руководители»[357]. Сталин подтвердил все ранее принятые обязательства СССР и назвал примерную дату вступления СССР в войну против Японии — середина августа.

26 июля 1945 года вне рамок общих заседаний конференции была принята и опубликована Потсдамская декларация, которая была подписана лидерами США, Китая и Англии и содержала ультиматум Японии. В декларации говорилось, что союзники собрали огромные военные силы для нанесения окончательного удара по Японии, и силы даже больше, чем те, которые были применены к сопротивляющимся нацистам. «Полное применение нашей военной силы, подкрепленной нашей решимостью, будет означать неизбежное и окончательное уничтожение японских вооруженных сил и неизбежное полное опустошение японской метрополии».

Условия ультиматума были следующими. «Навсегда должны быть устранены власть и влияние безответственного милитаризма, который обманул народ Японии, заставив его идти по пути завоевания мирового господства.

Все пункты на территории Японии, указанные союзниками, будут оккупированы.

Японский суверенитет будет ограничен островами Хонсю, Хоккайдо, Кюсю, Сикоку и менее крупными островами, которые мы укажем.

Личному составу японских вооруженных сил после разоружения будет разрешено вернуться к своим очагам и предоставлена возможность вести мирную трудовую жизнь.

Все военные преступники, включая тех, кто совершал зверства над нашими пленными, понесут суровое наказание. Япония должна пойти по пути демократии, свободы слова и вероисповедания, а также уважения к основным правам человека.

Япония сохранит только такую промышленность, которая позволит ей поддерживать хозяйство и выплачивать справедливые репарации натурой. Будут запрещены те отрасли промышленности, которые позволили бы снова вооружиться для ведения войны.

Должна быть провозглашена безоговорочная капитуляция всех японских вооруженных сил»[358].

Премьер Судзуки и министр иностранных дел Того предлагали императору не отклонять Потсдамской декларации, но постараться смягчить и уточнить ряд ее положений через посредничество Советского Союза.

Начальник морского генерального штаба Тоёда настаивал на издании манифеста императора об отклонении декларации. В конечном счете было решено опубликовать Потсдамскую декларацию в японских газетах, хотя и с купюрами, и действовать сообразно тому, какую позицию займет Советский Союз[359]. Однако уже вечером 28 июля премьер Судзуки под давлением военных заявил на пресс-конференции о том, что Япония намерена игнорировать Потсдамскую декларацию и будет вести войну до конца. Япония торопила своего посла в Москве насчет встреч и переговоров со Сталиным и Молотовым, с одной стороны, и принцем Коноэ — с другой. Но Сталин и Молотов вернулись из Берлина в Москву только 4 или 5 августа, и встреча посла Сато с Молотовым была назначена на 5 часов вечера 8 августа. Однако военные события намного опередили дипломатические усилия.

Советский Союз вступает в войну с Японией

6 августа 1945 года рано утром над центром японского города Хиросима была взорвана первая американская атомная бомба. Большая часть города была уничтожена, в огне взрыва погибло около 100 тысяч жителей. В Токио о гибели Хиросимы узнали только на следующий день; связь со столицей оказалась нарушенной.

7 августа в 16 часов 30 минут Сталин подписал приказ о начале военных действий против Японии. На следующий день, 8 августа, в 17 часов по московскому времени Молотов принял посла Японии господина Сато и объявил ему, что СССР вступает в войну с Японией. В этот же день японские газеты сообщили о трагедии Хиросимы, но полного понимания масштабов и значения произошедшего в японских верхах еще не было. События развивались слишком быстро.

В ночь на 9 августа перешли границу с Маньчжурией войска 1-го и 2-го Дальневосточных фронтов. Через несколько часов начали военные действия и войска Забайкальского фронта. Одновременно советская авиация нанесла удары по узлам сопротивления, по военным объектам главных маньчжурских городов, а также по крупным железнодорожным узлам.

Общее командование этой грандиозной военной операцией, в которой принимало участие около ста дивизий, осуществлял Маршал Советского Союза Александр Михайлович Василевский. Сталин практически не участвовал ни в планировании, ни в руководстве войсками на Дальнем Востоке.

Наступление советских дивизий оказалось для японцев неожиданным. Они готовились к такой войне, но все же надеялись на советский нейтралитет. На японских генералов и адмиралов обрушилось в июле и в начале августа столько сообщений о поражениях, что их воля к сопротивлению была подорвана. И хотя Квантунская армия получила приказ отразить наступление противника, сопротивление, которое встречали советские войска, было слабым.

Да и что могла противопоставить Квантунская армия мощному натиску идущих на ее позиции гвардейских танковых дивизий и корпусов? По свидетельству японских историков, в Квантунской армии офицеры носили мечи, а солдаты и сержанты имели на вооружении пятизарядные винтовки японского производства. И здесь, в Маньчжурии, надежды возлагались на летчиков-камикадзе, на диверсионные отряды и «живые мины». Пулеметчиков приковывали к пулеметам цепями. Деморализованы были не только генералы, во главе которых стоял генерал Отодзо Ямадо, но и офицеры. Ясных и отвечающих обстановке приказов не было.

9 августа 1945 года американцы сбросили вторую атомную бомбу на японский город Нагасаки. Разрушения и жертвы были огромны, но японское военное и политическое руководство было уже неспособно адекватно оценивать ситуацию. Кабинет министров, собравшийся в середине дня 9 августа на чрезвычайное заседание, не смог до позднего вечера принять решения — ни о капитуляции, ни о продолжении войны. Не мог принять никакого решения в ночь с 9 на 10 августа и Высший совет по руководству войной. Не знал, что делать, и император.

Только утром 10 августа была составлена телеграмма о принятии Японией условий Потсдамской декларации, однако с рядом оговорок, которые не отвечали требованию союзников о «безоговорочной капитуляции». Сообщение об «окончании войны» было передано по радио, но не сопровождалось ни приказами по армии и флоту, ни сообщениями в печати. Кабинет министров Японии просто не знал, в какой форме сообщить о принятии Японией условий Потсдамской декларации, как «обуздать военное командование и других сторонников войны» и как «избежать общественного скандала».

Вечером 10 августа 1945 года японские газеты получили для публикации обращение военного министра Японии, в котором говорилось: «Ко всем генералам, офицерам и солдатам армии! Советский Союз в конце концов напал на нашу империю. В создавшейся ситуации выход для нашего народа может быть только один — продолжать решительную священную войну в защиту нашей святой земли. Без страха и сомнений — только вперед!»[360]

Наступление советских армий в Маньчжурии развивалось быстро и успешно. Уже к концу 11 августа Квантунская армия была рассечена на несколько частей. В ее тылу начали действовать крупные воздушные десанты. В это же время части 2-го Дальневосточного фронта и Тихоокеанского флота начали Южно-Сахалинскую наступательную и Курильскую десантную операции. 12 и 13 августа наступление в Маньчжурии советских войск заставило генерала Ямадо перенести свой штаб подальше от зоны военных действий. Поражение Квантунской армии было очевидным, но сопротивление продолжалось. В правительстве и в командовании армией Японии в эти дни произошел раскол и царила растерянность.

Только 14 августа в 10 часов 50 минут в бомбоубежище при императорском дворце было созвано заседание Высшего совета в присутствии императора, на котором несмотря на возражения военного министра и начальников Генерального и Морского генерального штабов император объявил о своем решении немедленно принять условия капитуляции, какими бы тяжелыми они ни были для японского народа. Проект указа императора был составлен, однако, только к вечеру этого дня и передан в качестве срочной телеграммы для союзных держав в 23 часа.

Только в полдень 15 августа по японскому радио после исполнения гимна Японии выступил император и объявил о своем решении. Большинство японцев слышали голос своего императора в первый раз, и не все поверили этому выступлению. 50 лет Япония вела только успешные и победоносные войны, и ее капитуляция многим казалась чем-то немыслимым.

Премьер Судзуки подал в отставку, и новое правительство было сформировано только 17 августа. В этот же день состоялась и формальная публикация императорского эдикта об окончании войны и о капитуляции Японии. Главнокомандующий Квантунской армией генерал О. Ямадо обратился по радио к советскому командованию с просьбой о прекращении военных действий. Однако пока это была еще только декларация.

Только 21 августа командующие фронтами получили телеграмму от Ставки, в которой говорилось: «Разрешаем там, где этого требует обстановка, вести на местах переговоры о прекращении военных действий». Формальное соглашение о прекращении военных действий было достигнуто маршалом Василевским и генералом Ямадо 19 августа 1945 года. Но в период между 18 и 23 августа советские десанты численностью от 120 до 500 человек были высажены во многих крупных городах Маньчжурии, Северной Кореи и Южного Сахалина — чтобы обеспечить здесь советское военное присутствие.

Это решение было вполне оправданным, так как реальное прекращение военных действий японских вооруженных сил происходило и на суше, и на море в Китае, и у берегов Китая только в период с 22 по 25 августа, а в некоторых районах Китая и позже.

27 августа 1945 года к берегам Японии подошли корабли американского флота. 28 августа на аэродром близ Токио американские самолеты доставили передовой отряд американских сухопутных войск в составе 150 человек. 30 августа сюда же прибыл командующий американскими войсками на Тихом океане генерал Дуглас Макартур.

Капитуляция Японии

Акт о капитуляции Японии был подписан 2 сентября 1945 года на линкоре «Миссури» в Токийской бухте. С японской стороны документ подписали министр иностранных дел Сигэмицу и представитель Ставки начальник генерального штаба Умэдзу. Со стороны союзников акт о капитуляции подписал генерал Макартур. Затем поставили свои подписи представители Китая, Англии, Советского Союза, Австралии, Канады, Франции, Голландии и Новой Зеландии. Еще 14 августа в Японии среди офицеров и генералов начались ритуальные самоубийства. Они происходили также в конце августа и в начале сентября. Институт императорской власти был сохранен, но японский император должен был подчиняться генералу Макартуру. «Император» марионеточного государства Маньчжоу-Го Пу И пытался бежать, но был задержан советскими десантниками в мукденском аэропорту и отправлен в Советский Союз. Администрация Маньчжоу-Го развалилась. Капитуляция японского экспедиционного корпуса в Китае была подписана только 9 сентября генералом Окамура и представителями Чан Кайши.

2 сентября 1945 года по радио было зачитано большое обращение Сталина к народу. «Очаг мировой агрессии на Западе, — заявлял Сталин, — был ликвидирован четыре месяца назад, в результате чего Германия оказалась вынужденной капитулировать. Через четыре месяца после этого был ликвидирован очаг мировой агрессии на Востоке, в результате чего Япония, главная союзница Германии, также оказалась вынужденной подписать акт капитуляции. Это означает, что наступил конец Второй мировой войны».

Сталин перечислил ущерб, который японские захватчики нанесли не только Китаю, США и Англии, но и народам Советского Союза. «У нас, — заметил Сталин, — есть свой особый счет к Японии». В этой связи Сталин упомянул и о нападении японских войск на СССР в 1938 году в районе озера Хасан, и о нападении Японии на Монголию в районе Халхин-Гола.

Однако совершенно неожиданно Сталин главное внимание в своем обращении уделил не событиям Второй мировой войны и не событиям Гражданской войны, когда японская оккупация Дальнего Востока продолжалась четыре года, а событиям далекой уже русско-японской войны начала века. «Свою агрессию против нашей страны, — заявлял Сталин, — Япония начала еще в 1904 году во время русско-японской войны. Как известно, в феврале 1904 года, когда переговоры между Японией и Россией еще продолжались, Япония, воспользовавшись слабостью царского правительства, неожиданно и вероломно, без объявления войны, — напала на нашу страну и атаковала русскую эскадру в районе Порт-Артура, чтобы вывести из строя несколько русских военных кораблей и создать, тем самым, выгодное положение для своего флота… Как известно, в войне с Японией Россия потерпела тогда поражение. Япония воспользовалась поражением царской России для того, чтобы отхватить от России Южный Сахалин, утвердиться на Курильских островах и, таким образом, закрыть на замок для нашей страны на Востоке все выходы в океан — следовательно, также все выходы к портам советской Камчатки и советской Чукотки. Было ясно, что Япония ставит себе задачу отторгнуть от России весь ее Дальний Восток… Поражение русских войск в 1904 году в период русско-японской войны оставило в сознании народа тяжелые воспоминания. Оно легло на нашу страну черным пятном. Наш народ верил и ждал, что наступит день, когда Япония будет разбита и пятно будет ликвидировано. Сорок лет ждали мы, люди старого поколения, этого дня. И вот, этот день наступил. Сегодня Япония признала себя побежденной и подписала акт безоговорочной капитуляции. Это означает, что Южный Сахалин и Курильские острова отойдут к Советскому Союзу; и отныне они будут служить не средством отрыва Советского Союза от океана и базой японского нападения на наш Дальний Восток, а средством прямой связи Советского Союза с океаном и базой обороны нашей страны от японской агрессии»[361].

Это было эмоциональное, но весьма противоречивое обращение. Странно было видеть в одной фразе слова о том, что Япония еще в 1904 году ставила своей задачей закрыть все выходы к портам «советской Камчатки» и «советской Чукотки». Странно было слышать о неожиданном нападении «на нашу страну в районе Порт-Артура». Военные действия в то далекое время развертывались на территории Китая, по отношению к которому и Япония, и Россия выступали в качестве колонизаторов.

Нельзя было без оговорок заявлять и о «слабости царского правительства». Россия сосредоточила на Дальнем Востоке к январю 1904 года весьма большие силы, которые готовились к войне против Японии. Новые высказывания Сталина противоречили не только его собственным оценкам из публикаций 1904–1905 годов, но и оценкам, которые содержались в «Кратком курсе Истории ВКП(б)». Было хорошо известно, что именно Сталин был автором всех теоретических разделов и всех трактовок личностей и событий, которые имелись в «Кратком курсе». А между тем ответственность и за войну, и за поражение в 1904–1905 гг. «Краткий курс» возлагал, в первую очередь, на царскую Россию. «Ленин и большевики, — говорилось в „Кратком курсе“, — считали, что поражение царского правительства в этой грабительской войне полезно, так как оно приведет к ослаблению царизма и усилению революции». Странным было и то, что Сталин ничего не сказал в своем обращении о решающей роли США в победе над Японией, упомянув лишь о «вооруженных силах Объединенных наций».

Война с Японией имела все же для СССР иной характер, чем Отечественная война, и она не являлась частью Отечественной войны, завершившейся 9 мая 1945 года. Хотя день 3 сентября был объявлен в СССР «Днем Победы над империалистической Японией» и соответственно выходным днем, этот день никогда не отмечался как народный праздник.

Отдельно надо сказать и о Курильских островах. Южный Сахалин был к 1905 году частью России. Он был отторгнут от России по Портсмутскому договору 1905 года. Курильские острова не были в 1905 году предметом спора. Еще по договору между Россией и Японией в 1875 году Курильские острова отошли к Японии в обмен на южную часть Сахалина. В 1945 году Советский Союз возвращал Южный Сахалин, но получал также Курильские острова, которые имели и для Японии, и для России важное стратегическое и экономическое значение. Советский Союз получал Курильские острова по праву победителя — как военный трофей. На таких же основаниях у Германии была отобрана Восточная Пруссия, которая стала частью России, тогда как Померания стала частью Польши.

Ущерб, который понес Советский Союз в 1918–1945 гг. от агрессивных действий Японии, был очень велик, и теперь, после разгрома Японии, было внешне логично и разумно требовать хотя бы частичного возмещения этого ущерба. У Советского Союза было много веских оснований опасаться того, что Япония сможет даже через большой промежуток времени возродиться как милитаристская держава. Нельзя было исключать и такой вариант, что какая-то третья страна сможет использовать территорию Японии во враждебных СССР целях.

После образования Китайской Народной Республики Советский Союз был вынужден отказаться от интернационализации порта Далянь (Дальний) и от своей военно-морской базы Порт-Артур. СССР отказался и от прав на железные дороги в Маньчжурии. Но никаких оснований для отказа от прав на Курильские острова ни у СССР, ни у Российской Федерации с тех пор не появилось.

Сталин и Япония в 1946–1953 годах

Проблемой в отношениях между СССР и Японией были не только Курильские острова, но и судьбы японских военнопленных. По предварительным данным, которые стали известны советским историкам, японская армия в военных действиях в августе 1945 года потеряла убитыми около 84 тысяч человек. Почти 600 тысяч японских военнослужащих сложили оружие и были взяты в плен. Кроме того, были взяты под стражу в Маньчжурии, Корее, во Внутренней Монголии, на Сахалине и Курилах еще более 500 тысяч японцев — из японской администрации, полиции, бизнесменов, железнодорожников, члены семей офицеров и др.[362]. В Потсдамской декларации говорилось, что в случае капитуляции Японии личному составу японских вооруженных сил будет разрешено после разоружения вернуться к своим очагам, чтобы начать мирную трудовую жизнь. Советский Союз присоединился к этой декларации 6 августа, что стало основанием для объявления войны Японии. Однако пункт о возвращении личного состава армии к родным очагам СССР не стал выполнять.

Именно Сталин подписал 23 августа 1945 года Постановление ГКО под № 9898 с грифом «Совершенно секретно» «О приеме, размещении и трудовом использовании военнопленных японской армии», в котором подробно говорилось о направлении 500 тысяч японских военнопленных на принудительные работы в Советский Союз. Сама тщательность перечисленных в этом постановлении мер, включая даже выделение «для лагерей НКВД военнопленных японцев на Дальнем Востоке 800 тонн колючей проволоки», свидетельствует о том, что это решение было принято гораздо раньше 23 августа[363].

Все лагеря для 500 тысяч военнопленных японцев, «физически годных для работы в условиях Дальнего Востока и Сибири», были расположены за Уралом. Около 70 тысяч военнопленных направлялись на стройки Казахстана и Узбекистана. В различных исследованиях и документах приводятся разные цифры об общем числе «пленников Сталина» — под таким названием в 2001 году в Японии вышла книга майора российской армии В. В. Карпова. Почти все согласны с тем, что число узников советских лагерей для японских военнопленных было не менее 500 тысяч, но не более 600 тысяч. Кроме того, было интернировано около 500 тысяч гражданских лиц. Около 100 тысяч японских граждан умерло в лагерях или в местах содержания для интернирования. Наибольшее число смертей приходится на зиму 1945/46 года. Но в эту же зиму начались и первые репатриации: в Японию возвращались раненые, инвалиды, гражданские лица, тяжелобольные и немолодые японцы. Основным мотивом для использования труда японских военнопленных были экономические соображения: японские солдаты были мобильной и даровой рабочей силой, это были, как правило, квалифицированные и хорошо работавшие люди. Но были и соображения политического характера. Сталин предполагал использовать вопрос о судьбе японских военнопленных как важный козырь в переговорах с Японией о заключении мирного договора.

Оккупация Японии осуществлялась исключительно вооруженными силами США. Попытки Сталина создать на Хоккайдо какую-то советскую зону оккупации были решительно отклонены Г. Трумэном. Но в Союзном Совете для Японии и в разного рода комиссиях работали и представители СССР. К этим представителям СССР шло очень большое число вопросов о судьбе японцев, попавших в плен: от родственников, от общественных организаций, от Компартии Японии. Требования о репатриации выдвигали и американские представители в Союзном Совете по Японии. Слухи о тяжелом положении японцев в СССР распространялись и теми японцами, которым удалось бежать из Маньчжурии, с Сахалина и Курильских островов, из Кореи и даже из некоторых трудовых лагерей.

Соглашение о репатриации японских граждан из СССР и контролируемых им районов было заключено между СССР и США. Японские власти должны были взять на себя все финансовые расходы, связанные с этой репатриацией. До конца декабря 1946 года в Японию были отправлены около 30 тысяч японских граждан. Однако в 1947 году репатриация шла медленно, и в первую очередь получали возможность вернуться на родину больные и длительно нетрудоспособные. Одновременно в лагерях шла активная коммунистическая и антифашистская пропаганда. По специальным решениям ЦК ВКП(б) и по персональным спискам получали право на репатриацию «наиболее демократически настроенные солдаты и офицеры»[364].

По советским источникам, всего в 1947 году было репатриировано около 200 тысяч японцев. В 1948 году Советский Союз покинули еще около 100 тысяч человек из состава бывшей японской армии. Большая часть гражданских лиц к этому времени уже вернулась в Японию. В 1949 году по данным, которые Управление по делам репатриации направляло в адрес советских руководителей, большая часть японских военнопленных была уже репатриирована. Однако и американские, и японские источники, политики и общественные деятели заявляли о том, что в СССР находятся еще не менее 300 тысяч японцев. Вокруг этого вопроса развертывалась активная международная пропаганда. В конце апреля 1960 года было опубликовано сообщение ТАСС об окончании репатриации японских военнопленных из Советского Союза. В этом сообщении говорилось, что в СССР остаются лишь около 1 500 японцев, которые осуждены за военные преступления, и около тысячи человек, которые должны быть переданы правительству Китая, но как американские, так и японские власти еще долго заявляли о том, что СССР задерживает в своих лагерях большое число японских военнопленных. Аналогичные обвинения выдвигались и в адрес КНР.

И в 1946–1950, и в 1951–1953 годах Сталин держал в своих руках все нити советской внешней политики, в том числе и на Дальнем Востоке. Но он почти не высказывался по этим вопросам публично, предпочитая методы тайной дипломатии. Очевидной целью Сталина в первые годы после войны было усиление советского влияния в Китае и в Корее. Хорошо известны масштабы помощи, которую Советский Союз оказал Китайской компартии и Мао Цзэдуну в решающие годы гражданской войны в Китае. Китайским коммунистам было передано почти все вооружение, которое оставалось в Маньчжурии после отвода советских войск из провинций Северо-Восточного Китая. Сталин и СССР поддержали создание КНР. Без согласия Сталина не могла начаться та кровопролитная и масштабная война в Корее, которая продолжалась более трех лет при участии не только американских и китайских войск, но и советских ВВС. Сталин лично инструктировал А. Микояна, который в 1946 году выезжал на Сахалин и на Курильские острова, чтобы наладить здесь советское управление и нормальную хозяйственную деятельность.

После безоговорочной капитуляции Япония была разоружена и оккупирована. В течение нескольких лет все главные решения в Японии принимала американская военная администрация. Сталин не возражал против такого положения, которое было естественным следствием войны на Тихом океане. Союзный Совет для Японии возглавлял американский генерал Д. Макартур. Здесь были представители от Китая, Великобритании и СССР. От Советского Союза в этот Совет входил генерал-лейтенант К. Н. Деревянко. Сталин мало высказывался по проблемам Японии, его первое публичное заявление по японским делам было опубликовано в «Правде» 30 октября 1946 года. К Сталину с просьбой об интервью обратился президент американского информационного агентства «Юнайтед пресс» X. Бейли. Американца попросили передать свои вопросы в письменной форме. Только последний, 31-й вопрос, касался Японии.

«Как рассматривает ваше правительство оккупацию Японии? — спрашивал X. Бейли. — Считаете ли вы успешной ее на существующей основе?» Сталин ответил, как это было свойственно ему, очень кратко: «Успехи есть, но можно было бы добиться лучших успехов».

Переговоры о заключении мирного договора между союзниками и Японией шли долго и завершились к лету 1951 года. Этот договор в июле 1951 года в Сан-Франциско был подписан как Японией, так и 52 странами, которые так или иначе были вовлечены в войну на Тихом океане. Советские представители присутствовали на конференции в Сан-Франциско, выступали здесь и делали разного рода заявления. Однако, следуя директиве Сталина, отказались подписать мирный договор.

Некоторые из историков и политиков говорили позднее, что это была ошибка Сталина: если бы СССР подписал мирный договор, то не было бы потом столь долгих и трудных проблем с Японией, в том числе и по вопросу о Курильских островах. В статье 2, в пункте «с» мирного договора содержался тезис об отказе Японии от Курильских островов. Но здесь не было фразы о том, что Курильские острова должны отойти к СССР, как об этом говорилось в проекте договора. У Сталина не было тогда выбора, и его решение диктовалось логикой холодной войны, а она была по тому времени неумолимой. Шла война в Корее. Советский Союз и США находились в жестком противостоянии. Недавний кризис вокруг Берлина, образование не только КНР, но и ГДР, растущая гонка вооружений — все это не оставляло большого пространства для маневра.

Случай снова выступить по проблемам Японии представился Сталину только через пять лет. В самом конце 1951 года главный редактор агентства «Кио-до» Кииси Ивамото обратился к Сталину с предложением прислать через это агентство новогоднее послание японскому народу. Сталин оставлял без внимания множество подобных предложений. Но в данном случае он решил ответить. В письме «господину Кииси Ивамото» Сталин писал: «У советских деятелей нет такой традиции, чтобы премьер иностранного государства обращался к народу другого государства со своими пожеланиями. Однако глубокое сочувствие народов Советского Союза к японскому народу, попавшему в беду в связи с иностранной оккупацией, вынуждает меня сделать исключение из правила и удовлетворить Вашу просьбу. Прошу передать японскому народу, что я желаю ему свободы и счастья, что желаю ему полного успеха в его мужественной борьбе за независимость своей родины. Народы Советского Союза сами испытали в прошлом ужасы иностранной оккупации, в которой участвовали также японские империалисты. Поэтому они вполне понимают страдания японского народа, глубоко сочувствуют ему и верят, что он добьется возрождения и независимости своей родины так же, как добились этого в свое время народы Советского Союза». Далее шли отдельные и более конкретные пожелания японским рабочим, японским крестьянам и интеллигенции Японии. Это было последнее высказывание Сталина о Японии[365].

Часть V. Сталин и «еврейская проблема». Новый анализ