Все эти факторы и обстоятельства внутренней политики в СССР и скрытой борьбы за власть «после Сталина» неизбежно должны были привести к подготовке в системе государственной безопасности тайного заговора против Молотова. Именно в 1947 году сформировался довольно прочный политический союз между Берией и Маленковым, оказавшимся в конце 1946 года в опале и потерявшим свой пост секретаря ЦК ВКП(б). Цели этого союза Берии с Маленковым были достаточно ясными. С одной стороны, им следовало устранить со своего пути к власти Молотова, с другой стороны — ликвидировать сплоченную ленинградскую партийно-государственную группировку. В конечном итоге, как известно, и первая и вторая задачи были успешно выполнены.
Заговор против Молотова был спланирован очень умело, но и очень жестоко. Он включал убийство Михоэлса, аресты и расстрелы членов ЕАК, включая Лозовского, и арест Полины Жемчужиной. Заговор против ленинградской партийно-государственной группы был менее тонким, но не менее жестоким. К концу 1949 года Маленков и Берия практически полностью расчистили себе дорогу к власти.
Проект создания Еврейской Советской Социалистической Республики в Крыму
На последнем при жизни Сталина заседании пленума ЦК КПСС, избранного в октябре 1952 года XIX съездом КПСС, Сталин в своей, как принято считать, «завещательной» речи особенно резко критиковал именно Молотова и Микояна и не включил их в состав более узкого Бюро Президиума, осуществлявшего, как прежде Политбюро, оперативное руководство страной. Практически Молотов и Микоян были удалены от руководства партийными и государственными делами. Заседания этого пленума не стенографировались, и характер критики Сталиным Молотова и Микояна в последующем восстанавливался по воспоминаниям отдельных его участников. Большинство таких воспоминаний обращало внимание на критику Сталиным внешнеполитической линии Молотова, в которой отсутствовала необходимая СССР твердость позиций[420]. Леонид Ефремов, впервые избранный в ЦК КПСС как секретарь обкома Курской области, в своих воспоминаниях обратил внимание и на «еврейский вопрос» в речи Сталина:
«Молотов — преданный нашему делу человек, — говорил Сталин. — Позови, и, я не сомневаюсь, он, не колеблясь, отдаст жизнь за партию. Но нельзя пройти мимо его недостойных поступков… Чего стоит предложение Молотова передать Крым евреям? Это грубая политическая ошибка товарища Молотова… На каком основании товарищ Молотов высказал такое предложение? У нас есть еврейская автономия. Разве этого недостаточно? Пусть развивается эта республика. А товарищу Молотову не следует быть адвокатом незаконных еврейских претензий на наш Советский Крым…»[421]
Далеко не все члены ЦК КПСС понимали, о чем в данном случае идет речь. Участие Молотова в обсуждении проблемы относилось к периоду 1943–1944 годов. Проект еврейской автономии в Крыму обсуждался к тому же в очень узком кругу и в глубокой тайне. Он был отвергнут и в последующие годы забыт. Неожиданно, уже в конце 1948 года, проект был извлечен из архивов, но уже как главный аргумент в пользу существования заговора среди членов ЕАК и для обоснования начавшихся арестов.
Идея создания еврейской автономии на основе еврейских сельскохозяйственных коммун в малонаселенной северной части Крыма возникла еще в 1920-е годы. Несколько еврейских коммун были тогда действительно организованы, и зарубежные сионистские организации частично субсидировали этот проект. В последующем эти коммуны были реорганизованы в совхозы.
В 1939 году еврейское население Крыма составляло около 60 тысяч человек.
По переписи населения 1939 года в Крыму постоянно проживали 1 126 429 человек, среди которых 218 879, или 19,4 %, принадлежали к крымско-татарскому меньшинству[422]. Крым, с территорией в 26,5 тысяч квадратных километров, был автономной республикой (Крымская АССР) в составе РСФСР, и этот автономный статус в значительной степени определялся именно крымскими татарами как исторически коренной нацией.
Идея о создании в Крыму Еврейской автономной республики вновь возникла поздней весной 1943 года, когда Красная Армия, разгромив противника под Сталинградом и на Северном Кавказе, освободила Ростов-на-Дону и вступила на территорию Украины. В 1941 году с этих территорий бежали или эвакуировались в более организованном порядке около 5–6 миллионов человек. Среди них более миллиона были евреями, пропорция евреев среди беженцев была, по понятным причинам, очень высокой. К середине 1943 года большая часть эвакуированных жила в восточных районах СССР — в Средней Азии, на Урале и в Закавказье. Перед многими из них возник вопрос о возвращении в родные края.
Здесь я с определенным основанием могу прибегнуть к воспоминаниям, так как и наша семья, состоявшая из пяти человек (мать, брат, тетя, ее дочь и я), решала для себя тот же вопрос. К началу войны мы жили в Ростове-на-Дону. В сентябре 1941 года, перед первой оккупацией Ростова немцами, мы уехали в Тбилиси, где жили у родственников. Нас с братом в Тбилиси призвали в армию, но в конце сентября 1943 года я после ранения и госпиталя был демобилизован из армии и, побыв месяц в Тбилиси, отправился в Ростов, чтобы узнать о судьбе оставленной нами квартиры, имущества и, главное, большой библиотеки нашего отца, погибшего в период террора 1930-х годов в одном из лагерей Колымы. Наш дом на Пушкинской, 78, уцелел, но в квартире жили две или даже три семьи из тех переживших оккупацию, чьи дома были разрушены. Библиотека отца, состоявшая из книг по философии, истории и экономике, исчезла бесследно. В СССР в городах не было частной собственности на квартиры, только прописка. Поэтому вопрос о возвращении прежних квартир беженцам не возникал. Никто не собирался выселять людей, которые здесь уже жили, так как переселять их было некуда. Ростов-на-Дону не был сильно разрушен, но другим городам, особенно Харькову, повезло меньше. Почти всем беженцам — русским, украинцам и евреям, которые хотели вернуться в родные места, нужно было начинать все сначала и работать прежде всего по восстановлению разрушенного. Моя мать, работавшая до войны виолончелисткой в Ростовском театре оперетты, освобожденному Ростову была не нужна — никаких театров здесь в 1943 году не было. Поэтому она решила остаться в Тбилиси, где у нее была работа в детском театре.
Я лично видел, что для еврейских беженцев, конкретно из Ростова, трудности возвращения определялись не психологическими факторами, а профессиональными. В Ростове-на-Дону, подвергавшемуся оккупации дважды, осенью 1941 и летом 1942 годов, после окончательного освобождения в феврале 1943 года еврейского населения не было. Все евреи, не успевшие уйти или уехать на восток, были уничтожены нацистами в 1942 году.
Когда в 1943 году началось восстановление нормальной жизни, беженцы, и еврейские беженцы может быть в первую очередь, стали быстро возвращаться в этот красивый и большой южный город. Отсутствие в городе еврейской общины создавало после освобождения множество специфических проблем именно для восстановления «советской» инфраструктуры. В большом городе не было практически ни одного работающего зубоврачебного кабинета, не работали детские больницы, эпидемиологическая служба и многие другие медицинские учреждения. Было невозможно восстановить работу высших учебных заведений и даже обычных школ. Профессионалы-евреи — врачи, преподаватели вузов, учителя, инженерно-технические работники могли быстро получить работу и, соответственно, жилье, часто путем «уплотнения» других. Жизнь для них в Ростове была все же предпочтительнее, чем в Караганде, Ашхабаде или Ташкенте, и они достаточно быстро возвращались.
Поэтому аргументы, которые начали обсуждаться именно в это время в руководстве ЕАК, о создании еврейской крымской автономии и особых трудностях возвращения на освобождаемые Красной Армией территории именно для евреев являлись несерьезными. В Крыму эвакуированным на восток евреям предлагалось по проекту занятие главным образом сельскохозяйственным трудом. Возвращение в Ростов, Харьков, Одессу, Киев и другие города могло обеспечить беженцев значительно более квалифицированной работой.
В практическом плане вопрос о создании еврейской крымской автономии возник при подготовке пропагандистской и деловой поездки Михоэлса и Фефера в США летом 1943 года. Предполагалось, что американские евреи воспримут эту идею с энтузиазмом и согласятся финансировать все связанные с ней расходы. Поэтому отправлявшаяся в США делегация ЕАК из двух человек получила разрешение на обсуждение этого проекта в сионистских организациях.
Как утверждает Г. В. Костырченко, изучавший все сохранившиеся архивы ЕАК, «…прибыв летом 1943 года в США, Михоэлс и Фефер располагали санкцией Молотова на ведение переговоров с американскими сионистами о материальной поддержке еврейского переселения в Крым после изгнания оттуда нацистов»[423]. Генерал-лейтенант Павел Судоплатов, который в 1943 году был начальником 4-го Управления НКВД, ответственного за «спецоперации» на оккупированных территориях всей Европы, в своих воспоминаниях свидетельствует о несколько иных задачах поездки представителей ЕАК в США: «Сразу же после образования Еврейского антифашистского комитета советская разведка решила использовать связи еврейской интеллигенции для выяснения возможностей получить дополнительную экономическую помощь в борьбе с фашистской Германией через сионистские круги… С этой целью Михоэлсу и Феферу, нашему проверенному агенту, было поручено прозондировать реакцию влиятельных зарубежных сионистских организаций на создание еврейской республики в Крыму. Эта задача специального разведывательного зондажа — установление под руководством нашей резидентуры в США контактов с американским сионистским движением в 1943–1944 годах — была успешно выполнена»