ку профессор Вовси был Главным терапевтом Красной Армии, его обвинили в попытке лишить СССР его лучших боевых маршалов и генералов. Вошел в список жертв «сионистского заговора» и ушедший в отставку по болезни бывший член Политбюро А. А. Андреев.
20 ноября 1952 года Гоглидзе и Огольцов снова поздно вечером были на приеме у Сталина в присутствии «четверки» партийных лидеров. Сталин в это время уже не вел в Кремле приемов и совещаний дольше одного часа. Иногда, как это было 22 ноября, собрав у себя в кабинете полный состав членов Бюро Президиума в десять часов вечера, он решал все вопросы в течение 25 минут[515]. В середине декабря Игнатьев был вызван к Сталину с четырьмя его заместителями и опять только на час. Через три дня Гоглидзе снова побывал в кабинете у Сталина, но уже без министра госбезопасности. На предыдущем приеме, 15 декабря, Сталин действительно выразил недовольство работой МГБ и лично Игнатьева. Это привело к сердечному приступу у самого шефа госбезопасности, и он оказался в больнице МГБ.
Недовольство Сталина было связано с отсутствием ясной картины всего международного сионистского заговора. Не было и убедительных доказательств вины именно врачей-евреев, хотя к этому времени были арестованы десять профессоров-евреев. Поскольку их показания добывались с применением физических методов следствия, холодных камер, бессонницы, металлических кандалов и простых избиений, началась характерная для таких случаев цепная реакция ложных вынужденных показаний, в которые попадало множество новых имен. Это было неизбежно, так как у врачей-профессоров были врачи-ассистенты; диагнозы и курсы лечения в Кремлевской больнице всегда назначались врачебными консилиумами и в сложных случаях приглашались лучшие эксперты из Академии медицинских наук, а иногда и зарубежные консультанты. Если жены арестованных врачей тоже были медиками, арестовывали и жен, а иногда и других членов семей.
В настоящее время архивы бывшего МГБ открыты для историков и протоколы допросов арестованных врачей подробно цитируются в ряде исследований, посвященных «делу врачей», антисемитизму или политике Сталина в послевоенный период. Недавняя книга Джонатана Брента и Владимира Наумова по истории «дела врачей» почти целиком основана на попытке анализа ранее секретных протоколов следствия, развернувшегося в конце 1952 года[516]. Владимир Наумов как член специальной «Президентской комиссии» по реабилитациям жертв сталинских репрессий имел прямое отношение к рассекречиванию архивных документов МГБ.
Однако ознакомление с архивными версиями таких протоколов показывает, что они не представляют собой первичных документов, записанных в ходе допросов, а являются достаточно произвольными «резюме», соответствующими разрабатывавшемуся «сценарию». Допросы чаще всего проводились ночью, и истощенные пытками и бессонницей люди были готовы подписывать любые, самые фантастические самооговоры. Для примера можно процитировать выдержку из протокола допроса арестованного Виноградова Владимира Никитича, протокол хранится в архиве ФСБ РФ. Допрос вел старший следователь МГБ СССР майор госбезопасности И. Меркулов. Допрос был начат в 23 часа 20 минут 6 декабря 1952 года и закончен в 4 часа 20 минут 7 декабря. Он продолжался, таким образом, пять ночных часов. Между тем весь текст протокола, перепечатанный с заметок следователя уже после допроса, умещается на двух страницах и состоит из четырех вопросов и четырех ответов, которые явно подсказаны самим следователем:
«Вопрос. На штатных должностях в Лечсанупре Кремля с какого времени вы работали?
Ответ. С 1934 года. Разновременно я занимал должности заведующего терапевтическим отделением, главного терапевта и профессора-консультанта.
Вопрос. Используя это положение, привели лечебную работу в системе Лечсанупра к развалу?
Ответ. Организация лечения больных в Лечсанупре Кремля действительно была поставлена преступно. Лица, занимавшие в Лечсанупре руководящие посты, и прежде всего Егоров, я, Василенко, Очкин, Попова не заботились о налаживании лечебной работы… Егоров, я и целый ряд других профессоров, чтобы создать видимость благополучия в Лечсанупре, занимались в некоторых случаях подтасовкой и извращением фактов: ставили диагностику задним числом, заставляли врачей-кардиографов подгонять заключения по электрокардиограммам под клинический диагноз, нарушали больничный устав и т. п.
Вопрос. Вы создавали условия, при которых вам легче было бы творить свои вражеские дела?
Ответ. Сложившаяся по нашей вине обстановка в Лечсанупре являлась благоприятной для проведения преступной деятельности со стороны враждебных элементов. Признаю, что и я вместе с моими сообщниками использовал эту обстановку в своих преступных целях.
Вопрос. Каких именно?
Ответ. Я имею в виду применение мною и моими сообщниками преступных методов в лечении Щербакова и А. А. Жданова, а также мое преступное отношение к лечению А. А. Андреева»[517].
Профессор В. Н. Виноградов был арестован 4 ноября 1952 года и через месяц, после многочисленных избиений и пыток, подписывал уже любые показания. Приведенный здесь «протокол» был одним из десятков на разные темы и по разным «сценариям», сионистским, «американским» и даже «британским». В итоге Виноградов был представлен в «деле врачей» как завербованный именно английской разведкой. «Сионистская» группа, возглавлявшаяся якобы профессором М. С. Вовси, впоследствии была объединена с «английской» и по фантазии следователей планировала убийство Сталина, причем не только через неправильное лечение, но и прямым нападением на его машину при ее выезде из Кремля.
Сталин, безусловно, спешил быстро закончить это «дело», но явно не знал, как это можно сделать. Судя по материалам следствия и спискам подозреваемых, все «дело врачей» оказалось очень большим и в начале декабря 1952 года только разворачивалось. Между тем здоровье самого Сталина продолжало ухудшаться, и ему было трудно осуществить те преобразования партийного и государственного аппарата, которые начались на XIX съезде КПСС. Новая структура власти еще не была сформирована, и ни в ноябре, ни в декабре Президиум ЦК КПСС ни разу не был собран даже для определения собственных полномочий.
17 ноября 1952 года Сталин собрал у себя в Кремле всех секретарей нового ЦК КПСС, их было уже десять, и между ними были распределены сферы ответственности. Суслов, как это можно заключить из его последующего разговора с Шепиловым, вновь получил контроль над работой центральной прессы. Суслов информировал Шепилова, что на встрече у Сталина было решено назначить Шепилова главным редактором «Правды» вместо Ильичева. Это был шаг по ограничению влияния Маленкова. Шепилов считался другом Жданова и членом «ленинградской группы». В 1950 году он долго не имел работы и ожидал ареста.
В декабре Шепилов обсуждал вопросы реорганизации редакции «Правды» лично со Сталиным. Сталин явно хотел сделать «Правду» более влиятельной. Шепилов цитирует слова Сталина: «Как можно руководить идеологической и политической работой такой большой партии, как наша? Только через печать. Как можно руководить самой печатью? Только через „Правду“’. Это — газета газет. Должна быть газетой газет. А „Правда“ совсем измельчала. На ряде фактов мы убедились, что Ильичев — марксистски неграмотный человек. Невежественный человек. Ему нужно поучиться в партшколе»[518].
Новый состав редколлегии «Правды» утверждался Секретариатом ЦК, на котором Сталин также присутствовал. По свидетельству Шепилова, «Сталин выглядел хорошо и почему-то был очень весел: шутил, смеялся и был весьма „демократичен“»[519]. «Хороший» вид Сталина в декабре 1952 года был отмечен и другими.
Это было, однако, связано с покрасневшим, розовым цветом кожи лица, обычно серой, как у всех пожилых курильщиков. Дочь Светлана, приехавшая в Кунцево 21 декабря, чтобы поздравить отца с днем рождения — ему исполнилось 73 года, обратила внимание, наоборот, на плохое самочувствие: «…Он плохо выглядел в этот день. По-видимому, он чувствовал признаки болезни, может быть, гипертонии, так как неожиданно бросил курить и очень гордился этим — курил он, наверное, не меньше пятидесяти лет»[520]. Сталин по-прежнему испытывал кислородное голодание. В 1952 году он осенью не поехал отдыхать на юг, решив, что дела в Москве после съезда КПСС обязательно требуют его личного присутствия.
Внезапное прекращение курения у людей, ставших зависимыми от никотина, всегда и неизбежно ведет к заметным физиологическим и психическим изменениям, «переходному периоду», который продолжается несколько месяцев. Эти изменения достаточно хорошо изучены. Уменьшается способность к концентрации внимания, возникает повышенная раздражительность, депрессия и бессонница. Однако отказ от курения при гипертонии ведет к снижению кровяного давления, это Сталин мог узнать и без врачей. К тому же в прошлом Виноградов говорил ему, наверное, то же самое.
9 января 1953 года в Кремле состоялось расширенное заседание Бюро Президиума ЦК КПСС для того, чтобы обсудить доклад МГБ по «делу врачей» и одобрить сообщение об этом «деле» в прессе. Имелось в виду то «Сообщение ТАСС», которое было опубликовано 13 января в центральных газетах. Игнатьев на заседании не присутствовал, он все еще был в больнице. От МГБ доклад представляли Гоглидзе и Огольцов. На это совещание, кроме членов Бюро, были приглашены секретари ЦК КПСС, председатель Комитета партийного контроля М. Ф. Шкирятов и Д. Т. Шепилов как редактор «Правды». Сталин на это заседание не пришел, хотя в списке участников он числился первым.
Отсутствие Сталина на этом ключевом для «дела» заседании иногда объясняется как особый маневр. Булганин, когда он был уже пенсионером, в беседе с Я. Я. Этингером, сыном покойного профессора Этингера, первой жертвы «дела врачей», объясняя отсутствие Сталина на совещании в Кремле 9 января, утверждал: «…Этот хитрый и коварный грузин сознательно так поступил, чтобы не связывать себя на всякий случай каким-то участием в принятом на заседании решении о публикации сообщения ТАСС»