Быстрая дискредитация Сталина не была, однако, в интересах высшего партийного руководства, так как сама легитимность новых вождей определялась в общественном сознании народа прежде всего тем, что они были близкими соратниками «великого Сталина».
Первым событием, подтолкнувшим Маленкова и Берию в нужном направлении, была реабилитация Полины Жемчужиной. О ней многие в Кремле уже, наверное, забыли, кроме самого Молотова. 9 марта 1953 года, в день похорон Сталина, у Молотова был также и день рождения. Ему исполнилось 63 года. Молотов в этот день был одним из трех лидеров, произнесших траурные речи с Мавзолея Ленина и Сталина, и его речь оказалась более эмоциональной, чем речи Маленкова и Берии. Когда члены Президиума ЦК КПСС спускались с трибуны Мавзолея, Маленков и Хрущев поздравили Молотова с днем рождения и спросили, что бы он хотел получить в подарок. «Верните Полину», — сухо ответил Молотов и прошел мимо[564]. Маленков тут же передал эту просьбу Берии, они оба понимали, что держать жену Молотова в заключении неразумно.
Полина Жемчужина находилась в это время в Москве в Лефортовской тюрьме. В январе 1953 года ее привезли в столицу из Кустанайской области, формально арестовали и подключили к общему «сионистскому заговору», частью которого было и «дело врачей». В феврале 1953 года в МГБ сформировалось также и дело о сионистском заговоре в Министерстве иностранных дел, явно направленное против Молотова. По этому новому делу был арестован Иван Михайлович Майский (настоящая фамилия Ляховецкий) — бывший заместитель наркома иностранных дел и бывший посол СССР в Лондоне, который в 1953 году, став уже академиком, преподавал в Московском университете. Ему в это время было 70 лет. Были арестованы и другие бывшие коллеги Молотова и Максима Литвинова, посла СССР в США во время войны. Полину Жемчужину последний раз вызвали на допрос 2 марта 1953 года[565]. После похорон Сталина, по русским традициям, в Кремле были поминки, продолжавшиеся, очевидно, очень долго. Уже поздно ночью, в 2.30, все восемь членов старого Политбюро пришли в последний раз в кремлевский кабинет Сталина и пробыли в нем сорок минут[566]. Им, безусловно, было что вспомнить. Приехав утром в свой кабинет на Лубянке, Берия отдал приказ об освобождении Полины Жемчужиной. Жемчужину вызвали в кабинет Берии прямо из тюремной камеры. Она еще не знала, что Сталин умер. «…Берия неожиданно вышел из-за стола, обнял свою гостью и воскликнул: „Полина! Ты честная коммунистка!!!“ Жемчужина упала на пол, потеряв сознание. Но ее быстро привели в чувство, дали немного отдохнуть и отвезли к Молотову — весьма необычный подарок к уже прошедшему дню рождения»[567]. Еще через десять дней Жемчужину восстановили в членах КПСС специальным решением Президиума ЦК КПСС.
Берии, для того чтобы начать пересмотр любого из крупных коллективных дел, «находившихся в производстве» в бывшем МГБ, нужно было осуществить реорганизацию руководства МВД. Он оставил Гоглидзе своим заместителем, но перевел его в военную контрразведку. На должность первого заместителя министра внутренних дел был срочно назначен Богдан Кобулов, который все еще работал в Главном управлении советским имуществом за границей. Лев Влодзимирский, также занимавший высокий пост в этом же управлении, был вызван в Москву и назначен начальником Следственной части по особо важным делам МВД СССР. Приказом Берии от 13 марта были созданы несколько следственных групп, но пока не для «пересмотра», и для «ускорения рассмотрения следственных дел», одним из которых было и дело арестованных врачей[568]. Общее руководство работой этих групп было возложено на Круглова, Кобулова и Гоглидзе, получивших для завершения работы две недели. Это означало окончательное решение проблемы к концу марта. Берия, как правило, не менял сроков, и его подчиненные работали и днем и ночью без выходных дней.
Профессор Яков Рапопорт, арестованный по «делу врачей» 2 февраля 1953 года, — аресты по этому «делу» шли до конца февраля, — и содержавшийся в кандалах из-за отказа давать нужные следствию показания, пишет в своих воспоминаниях, что смерть Сталина не повлияла на условия заключения: «Кажется, ничего особенного с тех мартовских дней не произошло: все те же наручники и те же допросы, разве что характер этих допросов несколько изменился — следователь стал как-то ленивее что ли, с меньшей экспрессией задавать свои вопросы… В общем, выколачивание „чистосердечных признаний“ стало менее настойчивым, хотя и продолжалось»[569]. Допросы Рапопорта прекратились только через две недели после смерти Сталина. Допросы других врачей продолжались до 23 марта 1953 года[570].
Тот факт, что машина следствия шла по инерции в том же направлении в течение трех недель после внезапной остановки пропагандистского обеспечения ожидавшегося суда, убедительно свидетельствует против гипотезы Авторханова о том, что директиву в «Правду», остановившую со 2 марта «дело врачей» и кампанию против «врагов народа» в прессе, дала «четверка» — Берия, Маленков, Хрущев и Булганин.
Если бы именно эти соратники Сталина остановили кампанию в прессе, то они же, во всяком случае сразу после смерти вождя, остановили бы и ненужный следственный процесс. Если бы это сделал сам Сталин, например 2 или 3 марта, то главными виновниками нарушения «социалистической законности» могли стать, в первую очередь, Игнатьев, Гоглидзе и Маленков, роль которых в формировании «дела врачей», особенно на его последней стадии в январе-феврале 1953 года, была слишком очевидной.
Теперь и Берия, и Маленков могли с достаточным основанием объявить Сталина главным инициатором этой репрессивной кампании. Но это было слишком рискованно для новых лидеров. Они не могли отмежеваться от Сталина. Дискредитация Сталина была бы дискредитацией их самих. Любые обвинения в адрес Сталина неизбежно распространяли вину и на его ближайших соратников. Сталин в сознании народа все еще оставался великим лидером, отцом и учителем. Нужно было искать других виновников.
17 марта 1958 года по приказу Берии был арестован Рюмин[571]. Был также арестован его бывший заместитель по следственной части В. Г. Цепков, участвовавший в подготовке не только «дела врачей», но и «грузино-мингрельского»[572]. На них теперь возлагалась вся ответственность за фабрикацию ложных обвинений. Это было неубедительно, но другого выхода не оставалось. Арест Гоглидзе бросил бы тень на самого Берию, арест Игнатьева был нежелателен для Хрущева и Маленкова. Формально следствие по «делу врачей» прекратилось 28 или 29 марта.
1 апреля 1953 года Берия направил Маленкову в Президиум ЦК КПСС докладную записку о необходимости реабилитации и проект решения по этому вопросу. Это дело объявлялось «провокационным вымыслом» Рюмина, который начал его «в своих карьеристских целях». Однако вина за раздувание «дела» возлагалась и на все руководство «бывшего МГБ», которое «стремилось во что бы то ни стало представить шпионами и убийцами ни в чем не повинных людей — крупнейших деятелей советской медицины»[573].
Президиум ЦК КПСС принял по записке Берии решение очень быстро, 3 апреля. Оно объявляло «…о полной реабилитации и освобождении из-под стражи врачей и членов их семей, арестованных по так называемому „делу о врачах-вредителях“, в количестве 37 человек[574]». В отношении Игнатьева решение коллективного руководства оказалось относительно сдержанным: «…Ввиду допущения т. Игнатьевым С. Д. серьезных ошибок и руководстве быв. Министерством государственной безопасности СССР признать невозможным оставление его на посту секретаря ЦК КПСС»[575]. Через два дня опросом членов ЦК КПСС это решение было утверждено.
28 апреля 1953 года под давлением Берии Игнатьев был также выведен из состава ЦК КПСС. Однако попытка Берии добиться исключения Игнатьева из членов КПСС, за которым мог последовать и арест, не была успешной из-за возражений Маленкова и Хрущева. В последующем Игнатьев был восстановлен в членах ЦК КПСС и направлен на работу секретарем обкома Башкирии.
4 апреля в газетах было напечатано «Сообщение Министерства внутренних дел СССР», которое потрясло всю страну. В «сообщении» признавалось, что в результате проверки установлено, что врачи, профессор Вовси М. С., профессор Виноградов В. Н. и другие — были перечислены пятнадцать имен, все со званием «профессор», — обвинявшиеся во вредительстве, шпионаже и террористических действиях, «были арестованы неправильно, без каких-либо законных оснований». Установлено, что показания арестованных «получены путем применения недопустимых и строжайше запрещенных советскими законами приемов следствия». Все эти врачи полностью реабилитированы и из-под стражи освобождены. «Лица, виновные в неправильном ведении следствия, арестованы и привлечены к уголовной ответственности»[576] [576].
Вскоре, но уже без объявления в прессе, были также освобождены и реабилитированы руководящие работники центрального аппарата МГБ, которые были арестованы в июле — августе 1951 года по обвинению в создании в МГБ «контрреволюционной сионистской организации»[577] [577]. Однако реабилитации в этом случае были не групповыми, а индивидуальными. Было освобождено около пятнадцати человек, в основном полковники и генералы МГБ. Некоторые из них пробыли на свободе недолго. Генерал Наум Исаакович Эйтингон, наиболее известный среди этой группы, был снова арестован в августе 1953 года и приговорен к двенадцати годам лишения свободы. Он был освобожден и вторично реабилитирован в 1963 году