[616]. Это мнение не совсем разделяет английский дипломат Фицрой Маклин, который также присутствовал на московском процессе и писал о нем через 50 лет: «Из всех последних слов подсудимых выделялось последнее слово Бухарина. Невозможно было не почувствовать, что здесь перед нами стоял представитель исчезающей когорты — когорты людей, которые совершили революцию, которые всю жизнь боролись за ее идеалы и теперь, не желая их предавать, оказались раздавленными своими же собственными порождениями. Бухарин снова отрицал, что он когда-либо был шпионом или диверсантом или что он замышлял убийство Ленина. Это, однако, не означает, что он не виноват или не заслуживает быть десять раз расстрелянным. Отклонившись однажды от большевизма, от линии партии, он и его друзья с неизбежностью превратились в контрреволюционных бандитов»[617].
Подводя итог многим из этих споров о поведении Бухарина, Роберт Конквист писал в своей хорошо известной книге: «Расчет Бухарина на то, что его тактика на процессе разоблачит всю фальшь обвинения, оказался, по-видимому, чересчур тонким, если он вообще существовал. Серьезные и независимые наблюдатели не верили обвинениям. Но впечатления более широкой политической аудитории, для которой и ставился этот судебный спектакль, были простыми: „Бухарин сознался“»[618]. Противоречия в показаниях и в последнем слове Бухарина бросаются в глаза. Признавая факты террора и диверсий, он тут же замечает, что давал на этот счет лишь самые общие директивы. «Я был руководителем, а не стрелочником контрреволюционного дела… Чудовищность моих преступлений безмерна. Я признаю себя виноватым и политически и юридически за пораженческую позицию, за вредительство, хотя я лично на этой позиции не стоял. Склонив колени перед партией и страной, я жду приговора»[619].
Существует также мнение, что текст последнего слова Бухарина был заранее написан и был знаком не только А. Вышинскому, но и Сталину. При этом шли споры, конечно, неравные. Но Сталину на процессе был нужен именно Бухарин, и поэтому кое в чем пришлось уступить. Так что на самом процессе уже не было борьбы между Бухариным и Вышинским. Это была простая инсценировка, которая усиливала впечатление достоверности. В 1995 году в Архиве Президента Российской Федерации была обнаружена полная неправленая стенограмма по делу «правотроцкистского блока». В этом тексте имелась как правка не известного нам редактора, так и личная правка Сталина, который вычеркивал цветными карандашами отдельные фразы. Характерно, что Сталин оставил в тексте многие фразы, которые трактовались позднее как мужественные заявления подсудимого, но вычеркнул не очень важные в данном тексте подробности[620]. Вдова Бухарина уверена, что ее мужу обещали сохранить жизнь, может быть, и в дальней ссылке.
Поздно вечером 12 марта суд удалился на совещание, которое продолжалось шесть часов. Заседание возобновилось в 4 часа утра. Усталые зрители, охрана и подсудимые заняли свои места. Около Дома союзов никого не было, Москва еще не проснулась. Легенда о том, что тысячи москвичей стояли возле здания суда, ожидая приговора, не соответствует действительности. Председатель суда читал приговор около 30 минут, и все присутствующие выслушали его стоя. Восемнадцать подсудимых, в том числе и Бухарин, были приговорены к «высшей мере уголовного наказания — расстрелу».
14 марта лишь четверо осужденных на смерть подали в Президиум Верховного Совета прошение о помиловании. Рыков и Ягода были при этом кратки. Заявление Крестинского носит спокойный и даже несколько деловой характер. Письмо Бухарина было полно отчаяния и эмоций: «У меня нет в душе ни единого слова протеста. За мои преступления меня нужно было расстрелять десять раз… Но я заверяю Президиум Верховного Совета, что более чем годичное пребывание в тюрьме заставило меня пересмотреть мое прошлое, к которому я сам отношусь с негодованием и презрением. Не из страха перед смертью прошу я о милости и пощаде. Я внутренне разоружился и перевооружился на новый, социалистический лад. Прежний Бухарин уже умер, он уже не существует на земле. Если бы мне была дарована физическая жизнь, то она пошла бы на пользу социалистической родине, в каких бы условиях мне ни приходилось бы работать: в одиночной камере тюрьмы, в концентрационном лагере, на Северном полюсе, на Колыме, где угодно… В тюрьме я написал ряд работ, свидетельствующих о моем полном перевооружении. Поэтому я осмеливаюсь взывать о пощаде, апеллируя к революционной целесообразности. Дайте возможность расти новому, второму Бухарину — пусть он будет хоть Петровым, — этот новый человек будет полной противоположностью уже умершему. Я твердо уверен: пройдут годы, будут пройдены великие исторические рубежи под водительством Сталина, и вы не будете сетовать на акт милосердия и пощады, о котором я вас прошу; я постараюсь доказать, что этот жест пролетарского великодушия был оправдан»[621]. Это прошение не свидетельствует ни о гордости, ни о дерзости. Сталин, надо думать, довольно усмехнулся, читая прошение Бухарина, но помиловать его отказался. В ночь на 15 марта 1938 года Бухарин был расстрелян. По свидетельству А. В. Снегова, знакомившегося с документами о последних днях Бухарина, тот попросил перед самым расстрелом карандаш и лист бумаги, чтобы написать последнее письмо Сталину. Это желание было удовлетворено. Короткое письмо начиналось словами: «Коба, зачем тебе была нужна моя смерть?» Эту предсмертную записку Бухарина Сталин хранил в одном из ящиков письменного стола до своего смертного часа.
Часть VII. Неизвестный Сталин
Сталин как русский националист
Портрет генералиссимуса
После победы Советского Союза в войне с Германией из официальных портретов Сталина полностью исчезли следы его грузинского происхождения. Ярко выраженные кавказские черты лица Иосифа Виссарионовича Джугашвили сглаживались в портретах уже с начала 1930-х годов. Но вместе с мундиром маршала, а затем и генералиссимуса они пропали совсем, сменившись достаточно величественным обликом «вождя всех времен и народов». Был немного приподнят лоб, уменьшен и несколько расширен заостренный грузинский нос, выровнена параллельно верхней губе линия ноздрей, уменьшен взлет левой брови и слегка выдвинут вперед подбородок. Овал лица стал очень правильным. Не менялись лишь глаза и усы, оставаясь типично сталинскими. Все портреты Сталина писались, как известно, не с натуры, а по фотографиям вождя. При этом нужны были какие-то эталоны для ретуширования, омолаживания, облагораживания и русификации портретов Сталина. Русскому народу, который Сталин уже объявил «наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза»[622], нужен был лидер без ясно выраженных черт «инородца». В послевоенных кинофильмах «Третий удар» и «Сталинградская битва» роль Сталина играл уже не грузин, как раньше (Михаил Геловани), а русский актер Алексей Дикий, говоривший на экране без грузинского акцента. Это было сделано с личного одобрения Сталина. За каждую из этих ролей Дикий получил Сталинскую премию.
Заказанный в 1946 году художнику Карпову портрет Сталина в парадной форме генералиссимуса моделировался, вплоть до расположения орденов и медалей, с портретной фотографии великого русского путешественника и географа генерала Николая Михайловича Пржевальского. Внешнее сходство портретов послужило поводом для слухов о возможном родстве путешественника и вождя, которого в действительности не было.
Официальная биография Сталина, изданная лишь после войны, не сообщала никаких подробностей об отце Сталина. До настоящего времени остаются неизвестными год его смерти и место его захоронения. Нельзя поэтому удивляться тому, что еще при жизни Сталина возникали легенды о том, что настоящим отцом Сталина был не сапожник Виссарион Джугашвили, а кто-то другой. Иногда упоминался один из грузинских князей. Появлялись и другие претенденты на столь почетное отцовство.
Легенда о том, что отцом Сталина мог быть Николай Пржевальский, который якобы посещал Гори, распространилась уже после войны. Эта легенда оказалась наиболее долговечной благодаря очевидному портретному сходству Пржевальского и Сталина. Она повторяется и в изданной в 1997 году новой биографии Сталина, написанной Эдвардом Радзинским: «Пржевальский, знаменитый путешественник, действительно приезжал в Гори. Его усатое лицо в энциклопедиях сталинского времени подозрительно похоже на Сталина»[623]. О том, что Пржевальский, «возвращаясь из своего путешествия, проезжал Гори, а затем высылал матери деда, Катерине, деньги», писала недавно и одна из внучек Сталина, Галина Джугашвили[624].
Действительность, однако, далека от этой легенды. Николай Пржевальский никогда не был не только в Гори, но и в Грузии. Как профессиональный путешественник Пржевальский вел подробные дневники. С января 1878 года и до конца 1881 года он находился в длительных путешествиях в Китае и Тибете, прерванных лишь один раз возвращением в Петербург в связи со смертью его матери[625]. В Китай в те времена дорога шла через Южный Урал и Среднюю Азию, и значительная ее часть восточнее Уфы состояла из верблюжьих караванов. Грузия была совсем в стороне, а железной дороги, связывавшей Москву и Петербург с Баку и Тифлисом, тогда еще не было. «Проезжать Гори» по дороге из Китая в Петербург было просто невозможно.
Чтобы прекратить все слухи об отцовстве Сталина, Музей И. В. Сталина в Гори каким-то образом уже в 1980-е годы обнаружил фотографию Виссариона Джугашвили в возрасте 25–30 лет. Сходство отца и сына не вызывает сомнений. Высказываются, однако, предположения о том, что эта сравнительно недавно найденная фотография является не подлинником, а реконструкцией[626].
Она по характеру не похожа на фотографии конца XIX века, и лицо Виссариона Джугашвили частично закрыто бородой, редкой у грузин, и военной фуражкой. Фотографий матери Сталина в молодом возрасте не было найдено.
«Единая и неделимая», или «Союз равноправных»
При формировании первого советского правительства сразу после переворота 25 октября 1917 года Сталин был включен в его состав в качестве народного комиссара по делам национальностей. В списке народных комиссаров, очень коротком, Сталин был назван своей настоящей фамилией, Джугашвили, псевдоним «Сталин» был указан в скобках. Таким же образом были указаны и другие члены Совета Народных Комиссаров: Л. Д. Бронштейн (Троцкий), Владимир Ульянов (Ленин). Сталин в это время был единственным находившимся в Петрограде представителем коренных национальных меньшинств в составе ЦК большевистской фракции РСДРП, и именно его грузинское имя, почти никому тогда не известное, определило выбор Ленина. Ленин еще не знал и даже не подозревал, что в культурном, психологическом и политическом отношениях Сталин уже полностью отождествлял себя не с грузинским, а с русским народом. Сталин никогда не был настоящим интернационалистом и не был склонен заниматься обеспечением прав нерусских народов. Второй представитель национальных окраин в руководстве большевиков, легендарный Степан Шаумян, находившийся в октябре 1917 года в Баку, был назначен Чрезвычайным представителем Совнаркома в Закавказье.
После пятнадцати лет жизни в эмиграции Ленин к октябрю 1917 года еще плохо знал тех членов ЦК, которые приехали весной 1917 года в Петроград не из Швейцарии, а из сибирской ссылки. По свидетельству Троцкого, Ленин вообще плохо разбирался в людях. «Ленин никогда не составлял себе сразу некоторое средневзвешенное представление о человеке. Глаз Ленина был как микроскоп. Он преувеличивал во много раз ту черту, которая по условиям момента попадала в его поле зрения»[627]. Для Ленина Сталин был «замечательным грузином», готовым выполнять любые поручения. Конфликт между Лениным и Сталиным в конце 1922 года, возникший из-за разных подходов к созданию Советского Союза на развалинах Российской империи, появился не потому, что позиции и взгляды Сталина к этому времени в чем-то изменились. Изменилось само положение Сталина. Из-за болезни Ленина, перенесшего свой первый инсульт в мае 1922 года, Сталин оказался фактическим руководителем ЦК РКП (б) и должен был решать возникающие проблемы самостоятельно.
Конфликт между Лениным и Сталиным по вопросу о первой Конституции СССР требует нового рассмотрения не потому, что он малоизвестен историкам, а потому, что сама история лишь совсем недавно позволила дать ему более объективную оценку. Все прошлые характеристики этого конфликта приводили к выводу о необоснованности сомнений Сталина в прочности «союза», не скрепленного жесткой центральной властью и основанного лишь на «солидарности трудящихся», то есть на партийной дисциплине. Сейчас, через десять лет после удивительно легкого распада СССР, можно убедиться, что политическую недальновидность при разработке первой Конституции Союза проявил Ленин, а не Сталин.
Распад Российской империи начался вскоре после Февральской революции 1917 года. Не стало императорского двора, пошатнулась и империя. Временное правительство не смогло утвердить свою власть во всех частях бывшей империи. В июне 1917 года в Киеве была созвана Украинская Рада, избран президент и сформировано сепаратистское правительство, начавшее переговоры с Германией о перемирии. Вскоре объявили о независимости Финляндия и Грузия. В Туркестане с середины 1916 года не угасало восстание мусульманских народов, вызванное попытками царского правительства начать мобилизацию мужчин-мусульман для службы в частях российской армии. Брест-Литовский договор о перемирии в войне с Германией, который подписывали большевики в марте 1918 года, признававшие поражение России в войне, предусматривал расчленение России, причем отнюдь не всегда по этническим границам. В состав Украины произвольно включались не только Малороссия, историческая Украина, но и Новороссия, состоявшая из Харьковской, Екатеринославской и Херсонской губерний и Крыма, большинство населения которых составляли русские. Белоруссия становилась протекторатом Германии. Брестский мир лишил Россию угля Донбасса и нефти Баку. В этих условиях в июле 1918 года на V Всероссийском съезде Советов была принята Конституция новой страны — Российской Советской Федеративной Социалистической Республики. Национальным меньшинствам этой «мини-России» были предоставлены права культурной автономии, но без права на выход из федерации.
Денонсация Брест-Литовского договора в ноябре 1918 года и Гражданская война привели к концу 1921 года к частичному восстановлению прежних исторических границ России. Однако при вступлении Красной Армии на территории Украины, Грузии или Армении происходила не простая аннексия этих стран, уже дипломатически признанных остальной Европой, а лишь смена власти, переходившей к местным организациям большевиков.
Каждая республика, оставаясь формально независимой, провозглашалась советской и социалистической и затем вступала в те или иные договорные отношения с РСФСР. Единство этого союза обеспечивалось партийной дисциплиной и армией, а также институтом особых комиссаров с чрезвычайными полномочиями, получавших директивы непосредственно от Ленина. Фактическим диктатором всего Кавказа, Северного и Южного (Закавказье) был в то время Серго Орджоникидзе, проводивший на месте директивы в основном Сталина, а не Ленина. Степан Шаумян погиб в 1918 году.
К середине 1922 года, когда после введения нэпа началось возрождение экономики, восстановление хозяйственных связей с окраинами и работа единой транспортной системы, было признано целесообразным восстановить и политическое единство страны путем принятия общей для всех конституции. 11 августа 1922 года была создана Комиссия Оргбюро ЦК РКП (б) по проекту объединительной конституции. В обычных условиях эту комиссию неизбежно возглавил бы Ленин. Однако с мая он был серьезно болен. После инсульта у него развился частичный паралич и временная потеря речи. К августу его состояние улучшилось, он стал говорить, диктовать и комментировать документы. С некоторой помощью он мог также передвигаться и приезжать в Кремль. Но врачи резко ограничили его рабочий день, боясь повторений приступов.
В этих условиях председателем Конституционной комиссии стал Сталин, бывший не только руководителем двух наркоматов, но и Генеральным секретарем ЦК РКП (б). Вторым по общему авторитету человеком в РКП (б) был в это время не Сталин, а Троцкий. Третьим и четвертым — Зиновьев и Каменев. Поскольку Ленин осуществлял свою верховную власть вождя по линии Совнаркома, а не через аппарат РКП (б), то Троцкий как нарком по военным делам выполнял роль первого заместителя Ленина по линии правительства. Лев Каменев также был заместителем Председателя Совнаркома и обычно председательствовал на заседаниях Политбюро. Григорий Зиновьев возглавлял Петроградский Совет и Исполком Коммунистического Интернационала. Эти три лидера имели в 1922 году значительно большее влияние в партии, чем Сталин, но они не любили текущей работы в разных комиссиях и комитетах, считая ее бюрократической.
В состав конституционной комиссии вошли четыре члена ЦК РКП (б): В. В. Куйбышев, С. Орджоникидзе, X. Г. Раковский и Г. Я. Сокольников — и большевистские лидеры объединявшихся республик. В сентябре 1922 года в комиссию был включен и В. М. Молотов. Среди этих лидеров лишь представитель Грузии, Н. Г. Мдивани, был умеренным националистом, остальные были русскими или русифицированными большевиками.
По проекту конституции, разработанному лично Сталиным, предусматривалось вступление Украины, Белоруссии, Грузии, Армении и других республик в Российскую Федерацию. В составе РСФСР каждая из них получала такие же права, как уже состоявшие в РСФСР Татарская или Башкирская республики. Никаких новых «союзных» органов не создавалось, и СНК РСФСР распространял свою власть на новые республики.
Однако производилось расширение Центрального Исполнительного Комитета, выполнявшего функции законодательного органа. В состав ЦИК нового союза вводились представители автономных республик пропорционально представляемому ими населению. Военные, дипломатические, транспортные и почтово-телеграфные наркоматы создавались только в центральном правительстве. Наркоматы финансов, продовольствия, труда и народного хозяйства республик формально подчинялись директивам соответствующих наркоматов РСФСР. Это же относилось и к «органам борьбы с контрреволюцией». Однако наркоматы юстиции, просвещения, внутренних дел, земледелия, здравоохранения и социального обеспечения получали в автономных республиках самостоятельность[628]. Этот проект предполагал создание значительно более централизованного и унитарного государства, чем то, идею которого сам Сталин пропагандировал в выступлениях в качестве наркома по делам национальностей в 1921 году и в первой половине 1922 года, когда он полностью поддерживал национальную политику Ленина.
Проект Сталина был разослан в ЦК компартий республик и был одобрен всеми, кроме ЦК КП Грузии. Грузинские товарищи по партии хотели экономического объединения с РСФСР, но с сохранением всех атрибутов независимости.
Заседания Конституционной комиссии состоялись 23 и 24 сентября 1922 года под председательством Молотова. Комиссия (при одном воздержавшемся — представитель Грузии) приняла за основу проект Сталина. Специальным пунктом комиссия отклонила резолюцию ЦК КП Грузии. На следующий день, 25 сентября, все материалы комиссии были отправлены Ленину в Горки и одновременно разосланы всем членам ЦК РКП (б) для одобрения на пленуме ЦК, назначенном на 5 октября.
Прочитав проект конституции, Ленин пришел в негодование. Его собственный план состоял в создании «открытого союза» равноправных республик, к которому, как он надеялся, в будущем могли бы присоединяться другие страны Европы и Азии, свергающие капитализм. Ленин считал именно русский национализм главной опасностью, которая может препятствовать превращению русской революции в революцию мирового пролетариата.
26 сентября Ленин вызвал Сталина в Горки для объяснений. Сталин отказался принять доводы Ленина и изменить свою позицию. На следующий день и Ленин, и Сталин направили в Политбюро ЦК РКП(б) взаимные возражения и обвинения. Сталин назвал позицию Ленина «национальным либерализмом». Ленин сделал серию конкретных поправок к проекту конституции, предложив, в частности, назвать новое объединение «Союз советских республик Европы и Азии»[629]. Ленин также написал Каменеву, чтобы обсуждение проекта конституции на Политбюро было отложено до его приезда в Кремль 2 октября.
В составе Политбюро в 1922 году было вместе с Лениным семь членов. Позицию Сталина в этом споре мог поддержать лишь М. П. Томский. В этих условиях у Сталина не было никаких шансов получить одобрение своего проекта и на пленуме ЦК, намеченном на 5 октября. Поэтому был составлен новый проект, который с подписями Сталина, Молотова, Орджоникидзе и лидера армянской делегации А. Ф. Мясникова был разослан всем членам ЦК.
Однако и в этом новом проекте Сталин отказывался принять ленинское название страны, заменив его временным обозначением «Союз республик». Сталин отказался и от требования Ленина о том, чтобы для обеспечения равноправия на заседаниях Центрального Исполнительного Комитета попеременно председательствовали лидеры каждой из республик. Состоявшийся через две недели Пленум ЦК РКП (б) принял для нового союза компромиссное название «СССР». Это вызвало сильное недовольство Ленина.
Ленин не мог присутствовать на заседании пленума, но 6 октября он написал записку Каменеву, подчеркнув в ней необходимость бороться с русским великодержавным шовинизмом и настаивая на том, чтобы в союзном ЦИК председательствовали по очереди представители всех объединяющихся республик[630]. Пленум ЦК принял это предложение. Однако в окончательный проект конституции, подготовленный для обсуждения и принятия на I Всесоюзном съезде Советов, собравшемся в Москве 30 декабря 1922 года, эта и некоторые другие поправки Ленина не были включены. Бороться за свой проект Ленин уже не мог. 16 декабря 1922 года в его состоянии наступило ухудшение.
30 декабря 1922 года, когда I съезд Советов принимал Декларацию и Договор об образовании СССР, больной Ленин в Горках диктовал свои записки «К вопросу о национальностях». Так же как и письма Ленина в Политбюро в сентябре 1922 года, эти записки пролежали в секретных партийных архивах и оставались неизвестными до осени 1956 года. Их опубликовали лишь после доклада Хрущева на XX съезде КПСС, осудившем культ Сталина. Однако документы самого Сталина по этой дискуссии никогда не публиковались. Они и в настоящее время находятся в недоступном Архиве Президента Российской Федерации, в секретном фонде Сталина[631]. Никто, особенно после 1991 года, не хочет, по-видимому, демонстрировать того, что Сталин в 1922 году понимал возможность дезинтеграции СССР при наличии для этого конституционных предпосылок. Он был менее оптимистичен, чем другие, относительно расширения революционного процесса на Запад и считал, что Советскому Союзу, напротив, нужно готовиться к отражению агрессии.
В своих записках, диктовка которых, с тремя перерывами для отдыха, продолжалась два дня, Ленин прежде всего извинялся перед пролетариатом: «Я, кажется, сильно виноват перед рабочими России за то, что не вмешался достаточно энергично и достаточно резко в пресловутый вопрос об автономизации…»; «Говорят, что требовалось единство аппарата. Откуда исходили эти уверения? Не от того ли самого российского аппарата, который… заимствован нами от царизма и только чуть-чуть подмазан советским миром…
При таких условиях очень естественно, что „свобода выхода из союза“, которою мы оправдываем себя, окажется пустою бумажкой, неспособной защитить российских инородцев от нашествия того истинно русского человека, великоросса, шовиниста, в сущности, подлеца и насильника, каким является типичный русский бюрократ. Нет сомнения, что ничтожный процент советских и советизированных рабочих будет тонуть в этом море шовинистической великорусской швали, как муха в молоке»[632].
Ленин высмеивает в этих записках понятие «великая нация», «великая только своими насилиями». Ленин особенно резко высказывается о Сталине: «…грузин, который сам является настоящим и истинным не только „социал-националом“, но и грубым великорусским „держимордой“, нарушающим интересы классовой пролетарской солидарности». Ленин возлагает ответственность за «великорусско-националистическую кампанию» на Сталина и Дзержинского, поясняя, что именно «обрусевшие инородцы всегда пересаливают по части истинно русского настроения». Ленин предлагал вернуться к этим проблемам на следующем съезде Советов и внести в Конституцию СССР необходимые поправки.
Это письмо Ленина было оглашено на заседании руководителей делегаций XII съезда РКП (б), но не доводилось до сведения всех делегатов съезда. Съезд принял резолюцию «По национальному вопросу». Однако реализация некоторых рекомендаций Ленина о «равноправии» была осуществлена лишь в сталинской Конституции СССР 1936 года. В составе Верховного Совета СССР была создана вторая палата, Совет национальностей, с равным представительством всех республик. Но и в этом случае не было попеременных председателей, и почти все законодательно шло через указы Президиума Верховного Совета, а не в результате дебатов на сессиях.
Сейчас, анализируя события предвоенного периода 1923–1941 годов, можно ясно представить, что если бы «Союз республик» был создан по ленинскому проекту (с сокращенным названием ССРЕА), то быстрая индустриализация страны, требовавшая жесткой централизации управления экономикой, была бы невозможна. Ленин возражал даже против централизованного управления из Москвы транспортной системой.
С другой стороны, если бы вместо СССР с формальным правом республик на отделение и с различием между «автономными» и «союзными» республиками была создана лишь расширенная Российская Федерация, как это предусматривалось проектом Сталина, то это, безусловно, повело бы к более быстрой экономической, политической и этнической интеграции страны. Вместе с ускоренной русификацией происходило бы и реальное формирование «советского народа» по типу американского, не имеющего этнической основы. Получившийся в конечном итоге гибрид двух проектов не обеспечивал параллелизма экономической и национальной интеграции страны.
Появление «советского народа» на основе русского языка и объединения культур разных наций и смешанных браков было все же реальностью. Процесс этнической интеграции шел в течение 70 лет существования СССР сильнее всего в центральных областях России и с наибольшей интенсивностью в Москве и в Ленинграде. Эта интеграция была сильно выражена в Киеве, Минске, Тбилиси, Баку, Ташкенте и Харькове. Если бы СССР просуществовал еще 40–50 лет, то «советский народ» остался бы в мире такой же реальностью, как и американский.
Именно спор вокруг конституции стимулировал Ленина к написанию его известного «Завещания», предлагавшего перемещение Сталина на другой, менее ответственный пост. «Завещание» Ленина имело предварительный характер. По свидетельству Троцкого, Ленин планировал осуществить реорганизацию аппарата ЦК РКП (б) на XII съезде в апреле 1923 года. В марте 1923 года Ленин начал определенные действия, чтобы удалить от руководства не только Сталина, но и Орджоникидзе и Дзержинского.
Троцкий утверждает, чему можно верить, что Ленин планировал выдвинуть своим наследником в партии именно его: «создать наиболее благоприятные условия для моей новой руководящей работы, либо рядом с Лениным, если б ему удалось оправиться, либо на его месте, если б болезнь одолела его. Но не доведенная до конца, ни даже до середины борьба дала прямо противоположные результаты. Ленин успел, в сущности, только объявить войну Сталину и его союзникам, причем об этом узнали лишь непосредственно заинтересованные, но не партия»[633].
Второй, более массивный инсульт произошел у Ленина 10 марта 1923 года. Именно с невозможностью для Ленина принимать какое-либо участие в XII съезде РКП (б) Троцкий связывает последующее выдвижение Сталина. Однако более объективные источники считают, что выдвижение Сталина было связано главным образом с тем, что почти вся партийная верхушка того времени больше всего не хотела и боялась возможного прихода к власти именно Троцкого. Только Сталин был единственной альтернативой Троцкому и его планам мировой революции.
Война и русский национализм
В течение примерно десяти лет после смерти Ленина официальная партийная пропаганда и «органы по борьбе с контрреволюцией» воевали со всеми формами проявления национализма, включая и русский. Происходило активное строительство «советского народа», достаточно успешное благодаря очень быстрой урбанизации. Однако в середине 1930-х годов русский национализм, в основном исторического плана, начал поощряться, прежде всего в связи с необходимой милитаризацией страны. К этому времени достаточно ясно обозначилась военная угроза с Запада в форме германского фашизма. Расовые теории Гитлера, провозглашавшие неполноценность славян и необходимость «жизненного пространства» для немцев за счет восточных славянских территорий, неизбежно вызывали ответную реакцию в СССР.
В контрпропаганде была естественной опора именно на российскую историю. Этот сдвиг стал особенно заметен по постепенному переходу от наиболее популярных в конце 1920-х и в начале 1930-х годов историко-революционных фильмов («Броненосец „Потемкин“», «Путевка в жизнь», «Чапаев», «Ленин в Октябре», «Мы из Кронштадта» и других) к историко-российско-патриотическим («Минин и Пожарский», «Суворов», «Александр Невский»). Кинематографией в СССР Сталин руководил лично, и очень часто именно он заказывал те или иные сценарии, читал их и правил и даже следил за съемками и монтажом конечных лент.
Однако подготовить народы Советского Союза к войне Сталин все же не успел. Причин тяжелых поражений Красной Армии в 1941 и в 1942 годах очень много. Одной из них, может быть не самой главной, являлось отсутствие у большинства людей, особенно у крестьян, составлявших большинство среди рядовых красноармейцев, «советского» патриотизма. Возможно, не был случайностью тот факт, что действительно героическую оборону в 1941 году удалось организовать лишь у стен тех городов, которые имели какую-то символическую историческую русскую военную славу: Бреста, Одессы, Смоленска, Севастополя, Ленинграда и Москвы. Украинские, белорусские, литовские и латвийские города сдавались почти без боев.
Сталин уже после поражений первых дней войны понял необходимость возрождения именно российского патриотизма. Речь Сталина 3 июля 1941 года была политическим поворотом, объявлением «Отечественной» войны. В еще большей степени этот поворот стал очевидным в речи Сталина на неожиданном параде войск московского гарнизона на Красной площади 7 ноября 1941 года. В годовщину Октябрьской революции Сталин призвал армию вдохновляться «мужественным образом наших великих предков: Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова»[634].
Официальная пропаганда, действовавшая через систему политкомиссаров, менялась значительно медленнее. До конца 1941 года можно было встретить и в речах, и в газетах заявления о смертельной схватке между фашизмом и коммунизмом. В 1942 году политические лозунги исчезли, и война трансформировалась в войну между немцами и русскими, между Германией и Россией. В обороне Сталинграда это, по существу, так и было.
Именно во время Сталинградской битвы Сталин наиболее резко изменил курс всей внутренней политики, начав активное восстановление российских исторических традиций, в первую очередь, естественно, в армии. Вместо «красноармейских» петлиц были введены «белогвардейские» погоны. Командиры стали офицерами, красноармейцы — солдатами. Были восстановлены традиционные российские воинские звания: сержант, лейтенант, капитан, майор, полковник. Был упразднен институт военных комиссаров, и введено единоначалие. Ветераны Первой мировой войны получили разрешение носить свои царские военные награды — Георгиевские кресты. Были учреждены новые российские ордена: орден Отечественной войны, ордена Александра Невского, Суворова, Кутузова, Нахимова. Для воинов-украинцев появился и орден Богдана Хмельницкого.
В сентябре 1943 года была осуществлена наиболее важная националистическая реформа — полная легализация Русской православной церкви. Тысячи священников, томившихся в тюрьмах и лагерях, были амнистированы, освобождены и обеспечены приходами. Амнистия, однако, не распространялась на католических священников из Прибалтики и Западной Украины. Не освобождались и служители мусульманской и иудейской религий.
4 сентября 1943 года Сталин пригласил в Кремль митрополитов Русской православной церкви и вместе с ними наметил те решения, которые были нужны для возрождения русской церкви. Было принято решение о восстановлении распущенного в 1935 году Священного Синода, о выборах Патриарха, об издании журнала Московской Патриархии, о создании богословских курсов и о многих других шагах. Не был забыт даже такой вопрос, как производство свечей для богослужений. На этом же заседании в Кремле Сталин подарил митрополитам для улучшения жилищных условий резиденцию бывшего посла Германии в Москве. Это был роскошный особняк в Чистом переулке, с садом и полностью меблированный. Встреча Сталина с митрополитами закончилась лишь глубокой ночью, но уже 5 сентября сообщение ТАСС об этой встрече и принятых решениях было опубликовано в «Известиях» и передано по радио.
В мае 1943 года был распущен Коммунистический Интернационал. Обоснования этой акции были представлены в форме «Ответов Сталина г. Кингу» и опубликованы в «Правде» 30 мая 1943 года.
Однако далеко не все действия Сталина по возрождению русского национализма были оправданными и законными. Выселение мусульманских народов с Северного Кавказа, из степей Нижней Волги и из Крыма, осуществленное в 1943–1944 годах, было проведено не столько в связи с теми обвинениями, которые служили поводом для этой грандиозной «этнической чистки», а как акция насильственной русификации всей территории европейской части СССР.
Выселению подвергались не только те народы, территория которых на какой-то срок подвергалась немецкой оккупации (карачаевцы, калмыки, ингуши, чеченцы, балкарцы, крымские татары), но и мусульманские этнические группы, проживавшие в Грузии и Армении, турки-месхетинцы, курды и кемшилы (хемшиды). В последнем случае выселение в Узбекистан и Киргизию производилось осенью 1944 года, когда война переместилась на территорию Германии. Всего было депортировано на восток более 2,5 миллиона человек. В плодородные районы, взятые от мусульман, переселялись из разрушенных и сгоревших деревень русские, белорусские и украинские крестьяне. Горные аулы и селения оставались пустыми.
Осенью 1943 года Сталин принимает решение о замене Государственного гимна страны. «Интернационал», к которому уже привыкли, оставался теперь только гимном партии. Отбор текста по конкурсу и музыки для нового гимна Сталин проводил сам и очень тщательно. Выбранный текст Сталин отредактировал, внеся ряд разумных исправлений. Оркестровка музыки также менялась в соответствии с его пожеланиями[635]. 1 января 1944 года новый Гимн СССР, в котором упоминались и Сталин, и Великая Русь, прозвучал по радио.
В конце войны в СССР были воссозданы типичные для старой российской армии кадетские школы. Они теперь имели форму суворовских и нахимовских училищ для подготовки с детства профессиональных военных. В эти школы принимали, конечно, не детей дворян, как раньше, а в первую очередь детей погибших на войне офицеров.
Заключительный акт войны, уже не на западе, а на востоке, сопровождался символическим возвращением именно России утраченных ею в 1905 году территорий: Южного Сахалина, Курильских островов и Порт-Артура.
Грузин в роли российского императора
После окончания войны Москва стала столицей необычной «политической» империи, включив в сферу своего прямого административного контроля несколько восточноевропейских стран, названных народными демократиями. Некоторые западные историки предполагают, что Сталин готовился в будущем включить эти страны в состав СССР на правах союзных республик. Это соответствовало бы ленинским идеям об исторической роли созданного в 1922 году Союза ССР.
Но у Сталина таких планов не было. Он, очевидно, понимал, что распространение русификации на Венгрию, Польшу, Румынию и Чехословакию невозможно. Расширение СССР на восток и на запад, за пределы исторических границ России, остановило бы и процесс формирования «советского народа».
Новым народным демократиям предлагалось «учиться у советского народа строительству социализма». В этих странах было введено обязательное изучение в школах русского языка. Тысячи молодых членов компартий и комсомола из стран народной демократии отправляли по разнарядкам в СССР для обучения в советских вузах. Это была будущая номенклатура. Для молодых людей из Албании, из Боснии, а после 1949 года и из Китая СССР казался довольно развитой страной. Но на венгров, поляков, чехов, румын и даже болгар советская действительность производила скорее отрицательное, чем положительное впечатление. Зденек Млинар (Zdenek Mlynar), молодой чешский коммунист, ставший впоследствии соратником Дубчека и героем «пражской весны», был в 1950 году отправлен на учебу в Московский университет. Он учился в одной группе с Михаилом Горбачевым. В своих воспоминаниях о Москве 1950-х Млинар писал:
«Нашу веру подтачивало прежде всего отсутствие в советской жизни именно тех ценностей, которые утверждались самой этой верой как необходимые предпосылки победы коммунизма… Шокировал тогда низкий материальный уровень, нищета и отсталость цивилизации, серость советских будней… Недоставало еды. Через пять лет после войны люди все еще донашивали старую военную форму, а большинство семей ютилось в одной комнате… в толпе обчищали карманы, на улицах лежали пьяные, через которых прохожие переступали спокойно и равнодушно, и т. д. и т. п.»[636].
Картинка знакомая, но говорит прежде всего о «бытовой» ориентации западной психологии. Для центральной и западной Европы цивилизация — это прежде всего бытовой комфорт.
Русификация в послевоенный период значительно усилилась, начиная приобретать черты официальной идеологии. Это проявлялось не только в пересмотре школьных и университетских программ по истории, но и в искусственном преувеличении прошлых достижений российской культуры, науки и техники. Под лозунгом «Восстановим правду!» приоритет множества научных открытий и технических изобретений необоснованно приписывался русским инженерам. (Российский приоритет включал теперь паровоз, велосипед, воздушный шар, самолет, электрическую лампочку.) «Преклонение перед Западом» с 1946 года становилось наказуемым политическим уклоном.
Еще в середине 1930-х годов Сталин начал выдвигать совершенно еретический для ленинизма тезис о том, что среди русских царей были прогрессивные фигуры. Приоритет в этом отношении был отдан Петру. Алексей Толстой написал роман «Петр I» под личным наблюдением Сталина и получил за него Сталинскую премию в марте 1941 года. Но как «западник» Петр I потерял свой приоритет еще во время войны. В 1943 году Сталин поручил Сергею Эйзенштейну написать сценарий для фильма об Иване Грозном. Подготовленный сценарий вождю понравился, и он просил ускорить съемки фильма. Первая серия вышла на экраны уже в 1944 году. Судя по тому вниманию, которое Сталин проявлял и к первой, и особенно ко второй серии этого фильма, он, безусловно, начал ставить себя в истории России продолжателем традиций Ивана Грозного, создавшего централизованное и сильное государство. Искусственным оправданием жестокостей Ивана Грозного Сталин пытался подготовить для истории и оправдание собственного террора.
Русификация происходила во всех сферах, и подробное перечисление послевоенных реформ требует большой работы. В 1946 году была проведена реформа средней школы — возврат к старой гимназии с раздельным обучением мальчиков и девочек и с появлением школьной формы. Серия новых законов «укрепляла» семью, сделав возможным развод лишь по суду. Цензура начала следить не только за политическим содержанием печатных произведений, но и за чистотой русского языка. Из текстов исключались иностранные слова, если существовали ясные русские эквиваленты. Теперь нужно было писать «водитель», а не «шофер», «врач», а не «доктор», «самолет», а не «аэроплан». В марте 1946 года Совет Народных Комиссаров СССР был переименован в Совет Министров СССР. Наркомы стали министрами. Это было сделано по личной инициативе Сталина.
Троцкий в автобиографии пишет, как 26 октября 1917 года возник Совнарком:
«Летучее заседание в углу комнаты… (В Смольном, о членах нового правительства. — Ж. М.)
— Как назвать? — рассуждает вслух Ленин. — Только не министрами: гнусное, истрепанное название.
— Можно бы комиссарами, — предлагаю я… — Нельзя ли „народные“?
— Совет народных комиссаров? — подхватывает Ленин. — Это превосходно: ужасно пахнет революцией!..»[637]
Недавно в архивах был найден протокол заседания пленума ЦК ВКП(б) в марте 1946 года, на котором выступил Сталин с кратким объяснением необходимости смены названия правительства.
«По вопросу о министрах. Народный комиссар или вообще комиссар отражает период неустоявшегося строя, период Гражданской войны, период революционной ломки… Этот период прошел… Уместно перейти от названия „народный комиссар“ к названию „министр“. Это народ поймет хорошо, потому что комиссаров чертова гибель. Путается народ. Бог знает, кто выше… Кругом комиссары, а тут — министр, народ поймет»[638].
В 1948 году в политике Сталина появился и такой традиционный старороссийский феномен, как государственный антисемитизм. Вопрос об антисемитизме Сталина очень сложен и обсуждался много раз не только в статьях, но и в специальных книгах. Антисемитизм Сталина не был связан ни с этнической, «расовой» стороной проблемы, как у Гитлера, ни с религиозными противоречиями, как это было в старой России. Антисемитизм стал официальной политикой СССР в 1948 году, после создания Государства Израиль, и усилился в 1949 году, когда проамериканская позиция Израиля стала очевидной. Антисемитизм Сталина был в основном политическим. Но это только предположение.
Сталин далеко не всегда объяснял свои поступки, даже по таким кардинальным событиям, как, например, подготовка к войне в мае — июне 1941 года. Отчасти это было, возможно, продуманной системой создания культа. Сталин стремился к тому, чтобы ему верили без рассуждений. Зачастую политические повороты Сталина обходились без всякой аргументации. Мотивы очень многих действий Сталина остаются загадкой и до настоящего времени.
Именно поэтому до сих пор возникает вопрос о том, был ли Сталин вообще коммунистом. Валерий Чалидзе в своей книге «Победитель коммунизма», изданной в 1981 году в Нью-Йорке, попытался доказать, что Сталин «реставрировал Российскую империю в гораздо более деспотической форме, чем это было до 1917 года»[639]. При этом Чалидзе предполагает, что Сталин реализовывал тайный план, который существовал у него уже в начале 1920-х годов.
Сходную аргументацию высказал и известный американский советолог Роберт Даниельс, который считает, что Сталин проводил систематическую контрреволюцию, убив больше коммунистов, чем все фашисты, вместе взятые. «…B терминах классического революционного процесса, Сталин значительно превзошел бонапартизм. Конечным результатом его контрреволюции было возвращение страны к функциональному эквиваленту имперского восстановления»[640].
Эти предположения оправданны, но лишь отчасти. Сомневаться в том, что Сталин был убежденным марксистом, все же не приходится. Ленин и Троцкий в своих политических методах за пределами чисто внутрипартийной борьбы также были диктаторами, опиравшимися на террор. В период 1918–1921 годов открытый террор был в большей степени тактикой Совнаркома РСФСР, а не Секретариата ЦК ВКП(б). В течение нескольких лет после революции Ленин и Троцкий разрушали все, что было связано с Российской империей и капитализмом вообще, намереваясь начать новую мировую историю и цивилизацию с 25 октября 1917 года. Строительная стадия революции оказалась монополией Сталина. Но на месте старой авторитарной России он сумел создать новую страну по социальной и экономической структурам, но это оказалась в конечном итоге все та же авторитарная Россия.