Да, Сочи действительно уникальное место на нашей планете.
Боря Вахрушев встречал меня в морском вокзале, и мы поехали в их резиденцию — гостиницу «Золотой колос», где мне уже была зарезервирована кровать в одном номере со всей нашей компанией. Мое первое знакомство с легендарным Сочи было очень приятным. На городском пляже море людей. Но место всегда можно было найти. Разные люди были вокруг. Известная певица и композитор Людмила Лядова прогуливалась мимо наших тел в плавках и с полотенцем вместо лифчика. А рядом всегда располагался молодой грузин с очень дорогим портативным приемником «Грундик», музыка которого соперничала с пляжным вещанием. Меня этот приемник очень заинтересовал. А когда я спросил хозяина, как часто ему приходится менять батарейки питания приемника, он сделал удивленное лицо, потом твердо сказал: «Если перестанет играть — выброшу и куплю новый приемник».
Неделя пролетела как один день. В день моего отъезда в Москву я посетил знаменитый Сочинский рынок и купил приличное количество отборных груш сорта «Бэра». Упаковал я их в свой чемодан, от чего он стал неподъемный. А в последний момент выяснилось, что заказанное такси не приедет. Путь до ближайшей остановки троллейбуса или автобуса был неблизкий, а мне он показался вечным. Только когда я втащил проклинаемый мной чемодан в свое купе за пять минут до отхода поезда, в голове прозвучало заклинание: «Никогда больше не заниматься закупкой фруктов впрок». Но зато потом дома я был вознагражден хвалебными возгласами моих близких, уплетавших эти замечательные крупные восковые плоды необыкновенного аромата и сладости.
Отпуск в сентябре следующего года я проводил в окрестностях Сухуми. Когда поезд из Москвы прибывал на вокзал в Сухуми, то приезжих встречала толпа хозяек жилплощади, которые хотели заполучить к себе отдыхающих. Мне приглянулась своей опрятностью грузинская женщина средних лет. Она мне сказала, что у нее хороший собственный дом в пригороде, недалеко от моря, и ее отдыхающие получают домашние обеды, которые она сама готовит. Все это мне понравилось, и мы на рейсовом автобусе поехали в селение Каштак. Это в километрах десяти от Сухуми в сторону Батуми.
Все рекламные заверения хозяйки полностью подтвердились. Большой дом утопал в зелени деревьев. На участке много больших мандариновых деревьев, усыпанных желтеющими плодами. Комната у меня была очень приличная. Белоснежное свежее постельное белье. Во дворе дома под сенью больших деревьев стоял длинный обеденный стол. В четыре часа дня для всех отдыхающих, а их было более десяти, подавался действительно очень вкусный обед из трех блюд. Муж хозяйки — типичный сельский грузин работал эпизодически. Раз в неделю он уезжал куда-то в горное селение и привозил свежее мясо и другие продукты. Со мной он любил беседовать о жизни. Показывая свои мандариновые деревья, он говорил: «Это мои рублики висят. Каждый мандаринчик — рублик». Однажды он пригласил меня после обеда прогуляться в горы. Мы долго шли по тропинке между кустов колючек и наконец пришли на небольшое плато. Там была его плантация, где он разводил дыни, арбузы и тыкву. Жили они с женой и детьми за счет дохода от отдыхающих и ежегодной продажи урожая мандаринов.
Море от дома было недалеко. Перейдешь полотно железной дороги и ты уже почти на пляже. Песок пляжа только у самой воды мешался с островками гальки. Народу на пляже мало, вода в море чистейшая. Море тихое и теплое. Купаться — одно удовольствие.
Электрички ходили по побережью регулярно, и я посетил Гагры и Новый Афон. Последний мне так понравился, что после двух недель тихой жизни в Каштаке я переехал в Новый Афон на турбазу. Спал в большой армейской палатке и ходил на все экскурсии. Афонские пещеры были закрыты на ремонт, но прогулки по окрестностям доставляли огромное удовольствие. Да и пляж тут был немного симпатичнее.
Обратная дорога в Москву по воздуху запомнилась очень хорошо. Пассажирский самолет Ил-14с двадцатью пассажирами на борту взлетел с Сухумского аэродрома в сторону моря точно по расписанию. Набрав безопасную высоту, повернули вправо и пошли с набором высоты вдоль побережья. Нужно было обойти Главный Кавказский хребет у Туапсе. Я сидел справа и через окно любовался зигзагами побережья. И тут я увидел, что с Кавказского хребта в нашу сторону спускается черная лавина облаков. Когда на грозовые облака смотришь с земли, они кажутся темно-серыми. А тут я смотрел на них сбоку, с большой высоты. И они выглядели зловеще черными.
Минут через десять наш путь оказался перекрыт. Командир повернул в сторону моря, надеясь обойти грозу слева. Кто-то в салоне пошутил: «Кажется, летим в Турцию». Но тут выяснилось, что грозовой фронт успел охватить все пространство и слева. И нам ничего не оставалось, как снова повернуть вправо и войти в облака. Картина жуткая. Летим в густом «молоке». Конца крыла не вижу. Еле проглядывается мотогондола двигателя. Начало немного болтать. На стекле окна снаружи появились движущиеся капли воды.
И вдруг невероятно сильный удар обрушивается на самолет. Все двадцать пассажиров взлетают со своих мест. Я умудрился головой отогнуть вверх хромированную полочку для ручной клади. Никто точно на свои места обратно не попал. Кто упал в проход, кто застрял между креслами. Но никаких криков. Только сопение. Я решил, что мы столкнулись в воздухе с другим самолетом и сейчас беспорядочно падаем. Но проходит минута, и я ощущаю силу тяжести — значит, не падаем. Оба мотора работают на крейсерских оборотах. А надо напомнить, что тогда в самолете стюардесс не было. И пассажиры были предоставлены сами себе. Экипаж находился в своей кабине за закрытой дверью. Но она распахнулась, и появился штурман с кислым лицом. Он объявил, что на борту все в порядке.
— Мы продолжаем лететь! Но мы попали в границу двух атмосферных фронтов с очень сильными вертикальными потоками.
Только он скрылся за дверью, такой же силы удар повторился, и мы все снова взлетели над своими креслами. Но моя полочка для багажа была уже отогнута. Теперь мы молча и сопя опять усаживались на свои места, но все уже воспринималось с нервным смехом. Потом мы вырвались из зоны грозы и до Москвы летели нормально. Домой я заявился счастливый, отдохнувший и с большой шишкой на голове.
Надеюсь, читатель понял, в какой атмосфере протекала тогда частная жизнь молодого авиаконструктора.
Первые же испытательные полеты новых сверхзвуковых самолетов нашего КБ выявили конфликтные несоответствия принятых конструкторских решений и законов природы. Это нормально. Даже такой грамотный и талантливый руководитель КБ, как Павел Сухой, не в состоянии постичь все ее тайны, когда впервые создавал истребитель, который должен был летать в два раза быстрее скорости звука.
Неожиданный нрав новый самолет С-1 стал проявлять еще во время первых пробежек по полосе. 7 сентября 1955 года ведущий инженер самолета Балуев подписал полетный лист, в котором летчику-испытателю Кочеткову предписывалось произвести первый подлет самолета. Но большое по площади цельноповоротное оперение самолета оказалось настолько эффективным, а двигатель непривычно мощным, что, когда на разбеге пилот взял ручку на себя для подлета, самолет мгновенно увеличил угол атаки и взмыл на высоту более десяти метров. Такая реакция самолета оказалась для летчика полной неожиданностью, и он не решился сразу же сажать такого резвого «коня» и продолжил взлет. Так состоялся незапланированный первый вылет нашего самолета. Конструкторы и летчики начали учить новую машину летать, а машина, подчиняясь законам природы, начала учить летчиков и конструкторов.
Конечно, очень серьезный вызов природе был сделан конструкторским коллективом Архипа Люльки. Турбореактивный двигатель с осевым компрессором для истребителя такой большой тяги этим КБ создавался впервые и базировался только на его опыте. Заграничного образца для копирования не было.
Металл не выдерживал. Ресурс двигателя составлял всего 25 часов работы. И конструкторы-двигателисты усиленно работали над его увеличением.
А устойчивость осевого компрессора? Помпаж возникал при каждом значительном завихрении входящего потока воздуха. Потом помпаж начинался на сверхзвуковой скорости. А при стрельбе из двух пушек двигатель заглохал.
Пришлось конструкторам воздухозаборника во главе с Игорем Мовчановским провести в ЦАГИ дополнительные продувки и изменить геометрию подвижного конуса. А впоследствии придумать противопомпажные створки. Специально придуманный прибор «встречного запуска» двигателя будет включаться теперь при стрельбе и предотвращать его заглохание.
На С-1 заменили летчика-испытателя. Теперь его в воздух поднимал Владимир Николаевич Махалин. Доработали воздухозаборник и установили двигатель АЛ-7Ф с форсажной камерой. Вот теперь наш первенец был готов показать свою максимальную скорость. И в начале июня он первым из россиян летел в два раза быстрее звука. Это был триумф самолетчиков Сухого и двигателистов Люльки. Скорость С-1 значительно превосходила заданную в постановлении правительства на разработку сверхзвукового истребителя со стреловидным крылом и достижение самого скоростного тогда истребителя МиГ-19.
Махалин же взлетел на опытном перехватчике Т-3 с треугольным крылом. Вместо радиолокационной станции под ее обтекателями были установлены весовые эквиваленты. Вместо вооружения и оптического прицела — контрольно-записывающая аппаратура.
Самолет на малых скоростях вел себя нормально, но все сюрпризы были еще впереди.
На аэродроме Летно-исследовательского института авиационной промышленности в Жуковском, в ангаре ОКБ Сухого, который теперь назывался Летно-испытательной станцией, уже находились три наши новые машины. При строительстве дублера С-2 конструкторы учли все недостатки, которые смогли выявить на С-1. За счет небольшого удлинения средней части фюзеляжа удалось увеличить объем фюзеляжных мягких баков.
Теперь уже две «стрелки» штурмовали невидимые барьеры, расставленные природой. С-2 должен был продемонстрировать всему миру, что наш истребитель может летать выше всех.