– Тарик! – окликнула Куколка. Потом еще раз, громче – пусть услышит, где бы он сейчас ни был. – Ох, Тарик! Какая ночь!
Однако ей никто так и не ответил.
А спальня меж тем нагревалась все сильнее, превращаясь в настоящий ад. Куколка отыскала свои часы, и оказалось, что уже почти полдень. Во рту было противно, словно туда вставили меховой кляп. Все тело казалось покрытым липкой пленкой высохшего пота. Простыни буквально пропахли потом, да и сама она тоже.
Встав с постели, Куколка голышом прошлась по огромной квартире. Нигде не было ни души. И, как ни странно, никаких личных вещей Тарика она тоже не обнаружила. Эта квартира вообще была лишена каких бы то ни было индивидуальных черт, будто в нее только вчера переехали. А может, он ее просто на время у приятеля позаимствовал? Во всяком случае, о хозяине эта квартира не говорила ровным счетом ничего. Разве что во всей обстановке чувствовался явный намек на утонченный вкус.
В отличие от той квартиры, где жила Куколка, все здесь было абсолютно новым, и все удобства были высшего качества. И интерьер вокруг был белым, как сахар. Стены белые. Деревянные венецианские жалюзи белые, с легким лимонным оттенком. Мебель, светильники, рамки для картин – все различных оттенков белого: слоновая кость, мел, молоко. Правда, на белом обеденном столе стояла изящная ваза с розами необычного шоколадного цвета, но, видимо, только для того, чтобы подчеркнуть белизну всего остального.
Казалось, эта квартира создана не для жизни, а для постановочных фотографий, какие помещают в журналах по интерьеру – такими журналами у Куколки был завален весь дом. Квартира Тарика была воплощением всего того, о чем Куколка так страстно и давно мечтала, но в данный момент эта мечта уже не казалась ей столь желанной. Мало того, это жилище оставляло ощущение чего-то странного, даже немного фатального. «И все же квартирка-то классная!» – сказала себе Куколка, встревоженная тем, что ее давняя мечта кажется ей сейчас такой отталкивающей.
– Классная, классная! – бормотала она уже вслух. Но в глубине души – а ведь когда-то душа ее замирала, как на американских горках, когда Куколка читала в специальных журналах тысячи впечатляющих описаний обновленных квартир, – у нее вдруг зародилось новое, пока еще не поддающееся описанию подозрение, что вкус – это, возможно, просто один из способов бегства от реальной жизни.
Нет, решила она, хватит; подумаем о чем-нибудь другом, более приятном. Тему для новых размышлений она нашла почти сразу: в записке, оставленной на столике из дымчатого стекла, было всего два слова:
Скоро вернусь.
И подпись: «Т».
Куколка с наслаждением вымылась в роскошной ванне, где из длинной стойки торчало сразу несколько различных насадок для душа, так что вода под разными углами нежно массировала ее усталое тело.
Затем она вышла на небольшой балкон. В заливе Вуллумулу виднелось несколько серых военных кораблей, из громкоговорителей которых время от времени вылетали обрывистые команды, точно растянутые резиновые ленты, повисавшие над Сиднейской бухтой. Куколка смотрела вдаль и думала: до чего же все-таки Сидней – красивый город, до чего ей повезло, что она здесь живет! И все же она никак не могла избавиться от странного беспокойства.
Она вернулась в комнату и снова позвала:
– Тарик! Тарик, ты здесь?
Ей вдруг стало совсем не по себе. Она торопливо написала на листке, оставленном Тариком, прямо под его словами:
Должна бежать. Скоро позвоню.
И, следуя его примеру, подписалась первой буквой своего имени: «Д» (Джина).
В квартире было ужасно жарко, но Куколку пробирала дрожь. Она поспешно отыскала сумку, засунула поглубже пакетик с порошком и на всякий случай приняла пару таблеток успокоительного. И это оказалось очень кстати. Затем она быстро оделась и ушла.
26
Еще до того, как ей принесли «латте макиато», к дому Тарика начала прибывать полиция. Сперва Куколка, правда, ничего особенного не заметила; наоборот, ей даже показалось, что на улице стало не так шумно. Но потом она обратила внимание, что по всем прилегающим к дому Тарика улицам все шире разливается какой-то странный покой. Даже радио в кафе, только что тщетно пытавшееся перекричать грохот трафика, стало слышно совершенно отчетливо, словно в нем прибавили громкость.
«Может мне кто-нибудь объяснить, зачем мы их сюда впустили? Вы, например, можете?» – громко сказало радио.
Куколка, напевая себе под нос песню Бейонсе Crasy in Love, почувствовала, как под ложечкой у нее что-то екнуло, стоило ей вспомнить, как в пароксизме наслаждения она пыталась оттолкнуть голову Тарика, лежавшую у нее между ногами. Она даже глаза закрыла, прямо-таки чувствуя мускусный запах, тяжесть его тела, страстные ласки…
– Short mac![8] – вырвалось у одной из официанток. Куколка вздрогнула и, вытаращив глаза, уставилась в окно на полицейских, буквально кишевших вокруг дома – того самого дома, где она провела ночь с Тариком. Стражи правопорядка уже перекрыли улицу между этим домом и кафе, где Куколка сейчас сидела, пытаясь позавтракать.
Машинам въезд на улицу был запрещен. Полицейские поспешно перекрывали все прочие подъезды к этому и соседним домам заграждением из развевающихся на ветру синих и белых пластиковых лент. Точно по мановению волшебной палочки, откуда-то появилось множество патрульных машин, фургонов для перевозки арестованных и даже большой полицейский автобус. Люди в черной форме и пуленепробиваемых жилетах быстро занимали позиции за припаркованными автомобилями и на углах зданий. Такое ощущение, словно все они затеяли какую-то странную игру в войну. Но кто бы он ни был, этот их враг, находился он явно в том самом здании, которое она, Куколка, только что покинула!
Посетители кофейни сперва с любопытством, а затем и с некоторым испугом наблюдали за происходящим. Напряжение существенно усилилось после того, как в кафе вошел полицейский и сообщил, что до объявления отбоя никто наружу не выйдет. Он, правда, прибавил, что беспокоиться особенно не о чем, но от окон все же лучше держаться подальше. Как можно дальше.
Затем полицейский, щелкнув каблуками, повернулся и вышел, и в кафе тут же начался негромкий обмен мнениями. Одна из официанток уверяла, что, по словам ее друзей-военных, некий тип взял в заложники свое семейство и угрожает их убить. Какая-то женщина сказала, что в этом доме, как известно, проживал весьма преуспевающий наркодилер и там наверняка возникла свара из-за торговли наркотиками. Кое-кто был убежден, что в доме обнаружили бомбы, и многие, от греха подальше, убрались в самую глубь кафе – вдруг что-то взорвется. А пожилой мужчина, обернувшись к Куколке, со знанием дела заявил, что полицейские наверняка охотятся за каким-то террористом.
– Ну так пусть поскорей пристрелят этого ублюдка! – воскликнула Куколка, понимая, что именно так думают все вокруг, да и сама она считала примерно так же. Впрочем, сейчас она была способна думать только о Тарике; каждой клеточкой своего существа она помнила, чувствовала, как сливались их тела, как он обнимал ее, как он к ней прикасался; она помнила его запах, звук его голоса, и ей казалось, что на ее теле остался столь сильный отпечаток его тела, что она еще долго будет чувствовать его рядом с собой.
Наконец посетителям кофейни надоело ждать. Некоторые даже стали вспоминать вчерашнее празднование Mardi Gras и то, как они сумели этот день отметить. Кто-то вновь уткнулся в приложение к воскресной газете – бесчисленное множество подобных приложений, подобных мертвым зародышам, скапливалось по выходным в кафе, магазинах и на помойках. Куколка отыскала в сумке мобильник и стала названивать Тарику – вдруг он знает, что там могло случиться в его доме, однако оказалось, что телефон подключен к автоответчику и никто ей отвечать не собирается. Повисла маленькая пауза для того, чтобы можно было оставить свое сообщение, и сразу сигнал отбоя. И Куколка звонить перестала.
Она еще долго сидела за столиком, пила кофе, потом заказала еще чашку и стала просматривать лежавшую перед ней газету. Первые полосы она практически пробежала глазами; бомбы, найденные на стадионе, напрямую связывали с вывешенной в Интернете угрозой «Аль-Каиды» стереть Сидней с лица земли, а также рассказывали об очередной попытке взорвать австралийское посольство в Джакарте; мрачную историю об убийстве ребенка она решила проигнорировать, как и сообщения о найденной собаке и потерянном рюкзаке какого-то англичанина; наконец ее внимание привлек большой, на целый разворот, материал о принцессе Мэри и ее сыне.
Когда же, на минуту прервав чтение, она подняла глаза, то увидела – хоть и сидела в глубине кофейни, – как по крыше высотки ползут вооруженные люди в черной военной форме; стволы их автоматов ярко вспыхивали, как только они выходили из тени на солнечный свет.
Куколка снова уткнулась в газету и прочла, что, по мнению некоего источника, близкого к королевской семье Дании, принцесса Мэри – чудесная заботливая мать, а юный принц и вовсе является всеобщим любимцем.
«Вот везучая сука!» – подумала Куколка, проглотила еще таблетку успокоительного, сэкономленную вчера, и продолжила читать.
Через четверть часа в кофейню явился тот же полицейский, что-то сказал в переговорное устройство, прикрепленное к плечу, и громко обратился к присутствующим, прося внимания.
– Ситуация успешно разрешена, – сообщил он. – От лица органов государственной безопасности благодарю вас всех за помощь и проявленное терпение.
Похоже, никто в кафе так и не понял, что именно он хотел этим заявить. Но полицейский уже снова вел какие-то переговоры по своему «уоки-токи». Кто-то из посетителей спросил, не означает ли это, что им теперь можно уйти.
Коп обернулся, явно раздраженный вопросом.
– Господи, – воскликнул он, – разве я вам только что этого не сказал?!