– Стойте! – вдруг скомандовала Куколка водителю. – Остановитесь вот здесь… рядом с хозяйственным магазином и немного подождите, пожалуйста.
«Мои деньги! Мои деньги!» – думала Куколка, понимая, что этих денег у нее больше нет. Уайлдер не успела вовремя попасть к ней в квартиру и теперь уже точно туда не попадет. А ведь там были все ее сбережения! И обратно их ей, конечно же, не вернуть. Да и как она смогла бы доказать полиции, что заработала такую сумму законным путем? Они, разумеется, сразу заявили бы, что все это она получила нелегально. Господи, сколько дерьма ей пришлось выхлебать ради этих денег! Сколько бесконечных ночных «приватных шоу» вытерпеть! Скольким жирным задницам она была вынуждена мило улыбаться, со сколькими нежно ворковать! Боже мой! Она же купюру за купюрой бережно откладывала эти деньги, так тяжело ей дававшиеся, стремясь положить конец своей беззащитности и необходимости обнажаться, и вот теперь все ее усилия пошли прахом!
Чувствуя, как сильно у нее кружится голова, Куколка все-таки сумела заставить себя войти в магазин. Перед глазами все плыло; пол под ногами как-то странно поднимался и опускался. Ей было очень плохо – ведь вместе с этими деньгами у нее украли и мечту о доме, а заодно и мечту о том, чтобы навсегда забыть о танцах у шеста и начать новую жизнь.
Куколка взяла пластмассовую корзину и принялась что-то сосредоточенно искать, заглядывая то на верхние полки стеллажей, то на нижние и пытаясь хоть как-то примириться с той ситуацией, в которой столь неожиданно оказалась. В итоге она выбрала и положила в корзину кухонный нож, жестянку лака для металлических изделий «Брассо» и жесткую щетку для отскребания грязи; и все это время она старательно уговаривала себя, что все не так уж страшно, что она еще вполне может начать сначала. Однако ей все же пришлось остановиться и немного постоять, прислонившись к стенду с оборудованием для душа «Макита», чтобы хоть как-то успокоиться.
«Возможно, – думала Куколка, – если я сама пойду в полицию и все им расскажу – включая и то, как мне удалось скопить эти деньги, каким тяжелым и честным трудом я их заработала, – они сумеют меня понять и попытаются разобраться во всем, а потом вернут мне мои деньги?» Несколько минут она лелеяла эту мысль, и желание вернуть заработанные деньги, сулившие долгожданную свободу, было столь сильно, что на некоторое время даже заглушило терзавший ее страх. Уже у кассы она добавила в корзину букетик цветов, расплатилась, вышла из магазина и снова села в такси. Но стоило машине тронуться с места, как в голове у Куколки прояснилось, и она поняла, что все это себе придумала, что ее надежды на полицию – полное дерьмо, что ей никогда…
– А знаете, – услышала она вдруг голос таксиста, – я ведь вырос тут, неподалеку. – И он, ловко крутанув руль, стремительно съехал с шоссе на боковой проезд, где большой указатель гласил, что здесь расположено «самое большое кладбище в южном полушарии».
– Кладбище и впрямь самое большое – семьсот акров под могилы отведено, – заметил таксист и принялся яростно расчесывать болячки у себя на подбородке. Куколка старалась на него не смотреть: ей казалось, что у него от лица отваливаются кусочки. – У него и название подходящее: Некрополис. Город мертвых. Прямо как в этом дурацком фильме о Бэтмене.
69
Куколка велела шоферу медленно ехать по главной кладбищенской аллее мимо узких боковых проездов; казавшееся бескрайним пространство кладбища было сплошь покрыто могилами – старыми и новыми, принадлежащими к той или иной конфессии или вообще не имеющими никакого отношения ни к одной религии; некоторые могилы были украшены большими и пышными надгробиями, на других лежали разбитые могильные плиты, а иные выглядели совсем уж заброшенными. Кое-где виднелись эвкалиптовые рощицы, словно случайно здесь оказавшиеся, а в иных местах участки были специально засажены худосочными акациями и соснами.
По радио передавали новости; диктор сообщил, что их репортеру удалось взять интервью у самого премьер-министра, и тот сказал, что совершенно не сомневается, что органы безопасности сумеют вовремя найти и обезвредить так называемую Черную Вдову, однако напомнил всем гражданам Австралии, что необходимо постоянно быть начеку.
– Как же, «начеку»! – фыркнул таксист. – Ну, будем мы «начеку», так что, нам это поможет?
Немного не доехав до блестевших на солнце мавзолеев из черного и серого мрамора – изысканно украшенных приютов для мертвых, где на стенах были золотом написаны имена различных представителей богатых итальянских семейств, – Куколка велела таксисту остановиться.
По радио начали передавать утреннее ток-шоу.
«Мы собираемся взять интервью у министра безопасности, – говорил Джо Козак, – хотя бы по телефону. Ему придется дать ответ на множество вопросов, возникших у австралийцев».
– Давай, прижми его, Джои! Ты у нас славный парень! – воскликнул шофер, словно этот скандальный ведущий был гончим псом.
«А если он откажется отвечать на наши вопросы, – продолжал Джо Козак, – и не захочет объяснить, как случилось, что у нас террористы свободно повсюду расхаживают, то мы, австралийцы, сурово его осудим».
– Вы там надолго задержитесь, мисс? – спросил таксист. – Если хотите, я могу подождать.
– Да нет, спасибо, дружок, – сказала Куколка. – Я потом лучше пешком прогуляюсь до станции метро.
– Ты бы тут, красавица, одна в поезд не садилась, – посоветовал ей шофер, опять расчесывая себе подбородок. – Ливанцы. Эти тебя не только ограбят, но еще и снасильничают. Ей-богу. Ох уж эти гребаные ливанцы! Уж вы простите, что я так выражаюсь, мисс. А вам куда ехать-то? Мы могли бы сами о цене договориться, если хотите, а счетчик выключить. Не стал бы я ездить в одном вагоне с ливанцами – особенно в такой день, как сегодня!
Но Куколка коротко ему улыбнулась, расплатилась и, захлопнув дверцу, пошла прочь. Таксист тут же тронулся с места. Вокруг не осталось ни души, а над головой, казалось, больше не было ни солнца, ни неба – все затянула грязная мгла, придавливавшая все к земле, точно тяжелый раскаленный утюг.
Тот небольшой участок земли, к которому направлялась Куколка, был, точно сэндвич, зажат между пресвитерианским кладбищем, с его унылым и строгим единообразием могил, и греческим, отличавшимся поистине византийской роскошью надгробий. А жалкая полоска пыльной земли между ними нежно именовалась Детской Лужайкой. Здесь бедняки, а также те, кто не относил себя ни к одной конфессии, хоронили умерших новорожденных.
Какой-то старик и девочка лет пяти в четыре руки обихаживали одну из могилок: выпалывали сорняки, сажали цветочки, пристраивали в центре игрушечный футбольный мяч с надписью «ROOSTERS». Ветра не было, но все равно время от времени в воздух взлетали тучи пыли, маленькими смерчами завиваясь вокруг тонких, как палочки, ног малышки.
Вдоль каждого ряда могил на Детской Лужайке тянулось потрескавшееся бетонное возвышение чуть больше локтя в высоту, и на нем на равных расстояниях друг от друга были прикреплены одинаковые бронзовые таблички, как бы обозначавшие изголовье могилы. Некоторые могилки выглядели ухоженными и были украшены цветами, а остальные казались заброшенными; игрушечные мишки, гоночные машинки и фарфоровые куклы на них поблекли от жары и начали разлагаться.
В конце самого нового ряда виднелась совсем свежая могила не больше метра длиной; сверху был насыпан небольшой холмик каменистой земли; наверняка лежавшее под этим холмиком тельце имело куда меньшие размеры. Рядом торчало несколько жалких эвкалиптов, и земля была старательно выложена дерном, аккуратно снятым со свежей могилы; видно, кто-то тщетно пытался заставить расти там хоть какую-то траву.
По дорожке шла седовласая женщина в черном с тремя битком набитыми пластиковыми пакетами в руках. Она остановилась и каким-то странным взглядом – так смотрит на воду исстрадавшийся от жажды путник, неожиданно наткнувшийся в пустыне на благодатный оазис, – уставилась на старика с девочкой. Некоторое время она любовалась ими, потом вздохнула и пошла дальше.
Куколка некоторое время бродила вдоль бетонных надгробий, пока не увидела знакомую пластмассовую лошадку, пожелтевшую и ставшую совсем хрупкой на жарком солнце. Лошадка была укреплена под одной из бронзовых табличек; рядом с ней лежал букет давно засохших цветов.
Хотя Куколка отлично помнила каждое слово, написанное на табличке, она все же, как слепая, провела пальцами по выпуклым, выбитым на бронзе строкам:
ЛАЙАМ ДЭВИС
ЛЮБИМЫЙ СЫН ДЖИНЫ ДЭВИС
РОДИЛСЯ 6 МАРТА 2001 ГОДА
УМЕР 7 МАРТА 2001 года
70
Это была ложь. Он умер еще у нее во чреве задолго до того, как примерно в полночь мертвым появился на свет. Но он же был… он был… И тут у нее не хватало дыхания, и она не могла сказать, кем и каким он был.
Будучи беременной, она часто представляла себе, что будет кормить новорожденного малыша непременно сама. Ей почему-то казалось, что очень важно с самого начала кормить ребенка грудью, соками своего собственного тела. В конце концов, и всякие авторитетные эксперты единодушно утверждали, что нет ничего лучше для здоровья ребенка, чем грудное вскармливание. Однако мечтать об этом Куколку заставляло не только здоровье ее будущего ребенка. Ей представлялось, что малыш, отыскав ее щедрый сосок и присосавшись к полной молока груди, как бы вытягивает, высасывает из ее тела некую золотую нить – волшебную золотую нить молока и любви, питающую их обоих, сплетающую их воедино. И тогда она будет любить и будет любима; и при этом просто исполнит свой долг, ни больше ни меньше.
В тот день, шесть лет назад, когда Куколка впервые поднесла мертвого сына к набухшей молоком груди, прижала к себе его красновато-лиловое личико, коснулась тугим соском его застывших губок, она, глядя на него и чувствуя его крохотное тельце у груди, содрогнулась от невыносимой тяжести обрушившегося на нее горя.
А ей все говорили: «Отпусти его. Отпусти. Ты должна его отпустить. Давай мы его заберем». Младенцу не разрешили остаться с ней, ну а жить ему давно уже разрешено не было. Но почему? Впрочем, какое там «почему». Просто так вышло. Это реальная действительность. И ей пришлось поступить так, как эта реальная действительность от нее требовала; и она не оказала никакого сопротивления, когда они, нежно разомкнув ее объятия, унесли Лайама прочь.