Русскую музыкальную культуру в Берлине 1910-х представлял артистический салон супругов Кусевицких, который уже упоминался в разделе Гл. 2 «Осип Дымов».
В довоенной русской колонии Берлина салон знаменитого дирижера Сергея Кусевицкого играл большую культурную роль. Барский особняк в Тиргартене, в котором жил Кусевицкий, сочетал в себе две стихии: подлинное искусство и непревзойденное московское хлебосольство.
Девятьсот десятый год — заря его феерической артистической карьеры. По тому времени Кусевицкий был известен как исключительный мастер контрабаса, чаровавший музыкальный Берлин игрой на этом второстепенном инструменте. <...>
<Однако> Кусевицкий мечтал о дирижерской палочке. В его салоне, где постоянно были Никиш, Скрябин, Рахманинов, Глиэр, Рейнгардт, Станиславский, Шаляпин, Собинов и другие звезды литературного и артистического миров, нетрудно было подыскать себе достойного учителя.
И мэтром Кусевицкого оказался не кто иной, как покойный Никиш.
Меня в дом Кусевицкого ввел <...> один из сотрудников «Русского слова». С С.А. Кусевицким и его умной и тонкой супругой Натальей, урожденной Ушковой, мы быстро сошлись и часто друг у друга бывали. Для меня, юного тогда журналиста, стремившегося к завоеванию шпор в русской журналистике, дом Кусевицких являлся настоящим кладом.
Попасть в салон Кусевицкого могли только избранные.
Видеть Никита33 за дирижерским пультом, слышать произведения Скрябина и Рахманинова в оркестровом исполнении, восторгаться Шаляпиным в концерте или опере — великое наслаждение. Но значительно интереснее встречаться с этими людьми запросто, в домашнем кругу за чашкой чая или стаканом вина. А этого достичь можно было только в доме у Кусевицких. Сюда признанные артисты, художники и писатели являлись не во фра-ках и с казенной улыбкой на устах, а запросто, как к себе домой. Здесь не перед кем было надевать маску обязательной вежливости, изощряться в комплиментах и говорить пустые слова. Тут все друг друга знали, равно как знали художественную ценность каждого в отдельности. Вечера у Кусевицких (а сколько их было!) кончались на заре. Ночи пролетали незаметно. Одно время над умами салона царил безраздельно Скрябин. Стихия его могучего музыкального творчества с трудом прокладывала себе дорогу в насквозь вагнеровской Германии.
Маленький, застенчивый и на редкость скромный Скрябин неохотно говорил о своих творческих планах. Беседам о музыке он предпочитал развитие своих взглядов на теософию. Теософ по мировоззрению, он всюду и везде вербовал прозелитов. Как сейчас, вижу его рядом с огромным холодным и замкнутым Рахманиновым, которого <он> пытается обратить в свою теософскую веру.
И сколько бедному Скрябину приходилось выслушивать колких шуточек от смешливого и острого на язык талантливого пианиста Леонида Крейцера34.
— Тише, господа! Не шутите! Скрябин говорит об астральном теле и собирается вызвать дух Бетховена...
<...> Осип Дымов имитирует тут же Скрябина, вызывая дружный хохот35.
Сергей Александрович Кусевицкий — выдающийся дирижер, музыкально-общественный деятель, основатель первого в России государственного симфонического оркестра и первого русского музыкального издательства, начинал свою деятельность как исполнитель. Инструментом, который чуть ли не впервые стал солирующим именно в его руках, был контрабас. В 1920 г. он стал невозвращенцем, пополнив своим именем список великих деятелей русской культуры среди эмигрантов первой волны. Знаменитый виолончелист Григорий Пятигорский писал36:
Там, где пребывал Сергей Александрович Кусевицкий, законов не существовало. Все, что препятствовало выполнению его за-мыслов, сметалось с дороги и становилось бессильным перед его сокрушающей волей к созданию музыкальных монументов... Его энтузиазм и безошибочная интуиция прокладывали путь молодежи, ободряли опытных мастеров, нуждающихся в этом, воспламеняли публику, которая, в свою очередь, вдохновляла его к дальнейшему творчеству... Его видели в ярости и в нежном настроении, в порыве энтузиазма, счастливым, в слезах, но никто не видел его равнодушным. Все вокруг него казалось возвышенным и значительным, каждый его день превращался в праздник. Общение было для него постоянной, жгучей потребностью. Каждое исполнение — фактом исключительно важным. Он обладал магическим даром преображать даже пустяк в настоятельную необходимость, потому что в вопросах искусства для него пустяков не существовало.
Жизни и деятельности Кусевицкого посвящено немало книг. Мы же приведем здесь лишь несколько важных в культурно-историческом плане замечаний и характерных деталей, относящихся к раннему берлинскому периоду жизни музыканта, «в те счастливые годы, когда на европейском континенте царил нерушимый мир» — из числа тех, что сохранил в своей памяти И.М. Троцкий:
Берлин эпохи Гогенцоллернов пользовался в художественном мире Европы репутацией духовного центра и носителем немецкой музыкальной традиции. <...> Подмостки берлинских опер и эстрады концертных зал <были> для многих служителей искусства трамплином для мирового признания и славы. Попытал счастья на этих подмостках прославленный в Москве, но незнакомый Берлину контрабасист Сергей Кусевицкий. <...>
Уже первое выступление Кусевицкого на столь необычайном для солиста инструменте, как контрабас, обратило на себя внимание серьезной берлинской критики. Его последующие концерты буквально завоевали берлинцев, вызвали среди них искренний энтузиазм и создали Кусевицкому реноме непревзойденного мастера контрабаса.
Но молодой <...> Кусевицкий мечтал о дирижерском пульте, дирижерской палочке. <...> Соблазн ступить на новый путь дирижера велик, но цена его слишком дорога. Отказаться от лестного звания виртуоза и облечь себя на несколько лет упорного труда — шаг смелый и рискованный. <...> Колебаниям и внутренним терзаниям Кусевицкого кладет конец его тогдашняя спутница жизни — Наталья <Константиновна> Ушкова37. Женщина большой воли, она побуждает мужа идти на риск.
Чета Кусевицких селится в Берлине. Барский особняк в тихом и очаровательном некогда Тиргартене38 становится их домом. <...>
Первый дебют С.А. Кусевицкого в роли дирижера Берлинского симфонического оркестра способен был усугубить одолевавшие его сомнения. Программа концерта, посвященная почти полностью творчеству Скрябина и первый публичный дирижерский опыт — были встречены публикою и критикой весьма сдержанно. Последующий концерт в той же филармонии, с участием в программе Шаляпина и Собинова, умножил лавры прославленных певцов, но не поднял престиж молодого дирижера. Гастроль в Москве тоже не прибавила славы С.А. Кусевицкому. Избалованная московская публика критически встретила его интерпретацию классического репертуара и стиль дирижирования. Только два человека никогда не сомневались в таланте С.А. — его собственная жена и Артур Никиш.
Феерическая карьера С.А. Кусевицкого началась значительно позже и по оставлению им <гогенцоллерновского> Берлина. <...>
Дом Кусевицких как-то незаметно стал адресом и для представителей русского искусства, приезжавших на гастроли в Германию, или направлявшихся дальше на Запад. Его двери широко открыты были для всех деятелей искусства, равно как и для работников мысли и пера.
«Четверги» в доме Кусевицких почитались как наиболее привлекательные в тогдашнем интеллектуальном Берлине. В салоне Кусевицких можно было встретить и робких начинающих и громкие имена. Целая плеяда знаменитых русских имен прошла через его гостеприимные двери. Рахманинов, Скрябин, Глиэр, Глазунов <...> тут были свои люди.
Голоса Федора Шаляпина и Леонида Собинова часто звучали в стенах особняка, вырываясь победными звуками через окна и останавливая изумленных прохожих. <...>
Если «четверги» Кусевицких были интересны, то еще интереснее в художественном смысле были их интимные вечера. Здесь в тесном кругу друзей собирались только избранные и близкие люди. Не знаю, уцелел ли особняк на Дракештрассе, но если он сохранился, то его стены могли бы многое рассказать про те годы, когда в них жила чета Кусевицких. <...><А> сколько смеха и неподдельного веселья вносил в эти вечера <Осип Дымов> своим брызжущим юмором и даром имитатора! <...>
Особенностью дома Кусевицких служила их горничная — прехорошенькая испанка. Почему в немецком Берлине, где слуг можно было иметь в любом количестве, горничной в русской семье служила испанка, не говорившая ни по-русски, ни по-немецки — оставалось загадкою.
Не меньшею загадкой являлась любимая собачка Натальи Константиновны — маленький японский бульдог, существо на редкость злое и коварное. <...> Не сосчитать количества штрафов, которые Кусевицкие уплатили из-за каверзной натуры своей любимицы.
— Выбрось, Сергей, этого дьяволенка, или я его раздавлю!.. — гремел Федор Иванович Шаляпин.
Но над собакой довлела любящая рука хозяйки дома. А кто мог перечить воле всесильной Натальи Константиновны?39
Еще одним оригинальным «внешним заимствованием» на немецкой культурной сцене XX в. была деятельность русских евреев-литераторов, перебравшихся в Германию (П. Бархан, А. Элиасберг и др.). Успешно ассимилировавшись в благодушно настроенной по отношению к подобного рода «чужакам» среде, эти талантливые и широко образованные люди стали играть роль «превосходных посредников» — по определению Томаса Манна, связующих русскую и немецкую культуры40.
И.М. Троцкий в свой «русскословский» период тоже пытался подвизаться на этой почве. Однако в отличии, скажем, от Бархана, который, заявляя себя на немецкой литературной сцене в основном в трех качествах: автором очерков из русской жизни (потом и из немецкой жизни), переводчиком (сначала с идиш, потом с русского языка) и автором очерков о современных художниках (прежде всего выходцах из России). <...> не стремился при этом переводить свои произведения на русский и сотрудничать с периодическими и книжными издательствами в России, полагая, что «нет России вне России»