Произошло это 23 марта 1939 года — ровно через год после ареста.
Нас вывели, объявили, что мы переводимся в спец-тюрьму НКВД и посадили в «ворон» (тюремная машина с отдельными боксами). Я знал Москву и по поворотам определил, что мы выехали на Садовое кольцо, спустились к Самотечной площади, поднялись к Сухаревке, но вместо поворота направо на Сретенку, к площади Дзержинского, повернули налево. Ехали очень долго.
Я задремал и проснулся от шума электрички. Шофер нашей машины спрашивал у кого-то, как проехать в Болшево. Неужели в «Болшевскую трудкоммуну», к уголовникам?
Вскоре машина остановилась, загремели замки дверей, мы вышли. Кругом сосновый лес, красота необыкновенная. Забор, из-за которого видны крыши двух бараков, просматриваются четыре вышки с часовыми. Нас пересчитали и пропустили в ворота. Охрана осталась за воротами. Странно. Мы уже привыкли к тому, что «ни шагу без сопровождающего».
Навстречу шел рыжеватый человек в потрепанной военно-морской форме. Представился: «Орас — староста. Вот спальный барак. Занимайте койки — свободных много, устраивайтесь. Скоро обед».
Орас — капитан 1-го ранга, бывший военно-морской атташе СССР в Японии, США и еще где-то. Комиссар знаменитого похода военных кораблей (в том числе линкора «Червонная Украина», бывший, если не ошибаюсь, «Императрица Мария») с Балтики в Черное море, где после Гражданской войны флота не было. В походе ждали нападения при проходе Ла-Манша, при проходе Гибралтара, при проходе Дарданелл и Босфора, но ошеломленные дерзостью и внезапностью операции военно-морские силы Англии, Франции, Италии и Турции беспрепятственно пропустили караван.
Нас было девять человек:
Роберт Людвигович Бартини — итальянец, главный конструктор НИИ ГВФ. создатель самолета «Сталь-7» с радиатором для охлаждения жидкости в двигателе, который представлял собой обшивку крыла (поверхностный радиатор), и самолета-бомбардировщика с крылом-«чайкой» и с двигателями-дизелями Чаромского. После ареста Бартини этот самолет назывался Ер-2 по фамилии Ермолаева, бывшего у Бартини начальником бригады управления:
Георгий Семенович Френкель — еврей, военный инженер 2-го ранга, старший военпред и инженер ВВС на заводе «Авиаприбор», штурман по военной специальности: окончил МГУ;
Арон Юльевич Рогов — еврей, военный инженер 1-го ранга, старший военпред и районный инженер ВВС Рыбинского моторного завода: окончил ВВА им Жуковского;
Карайл Силард (Карл Сцилард) — венгр, математик, брат знаменитого создателя атомной бомбы, политэмигрант из Венгрии,
Василий Степанович Войтов — руководящий работник ГВФ, комиссар дивизии или, может быть, большего объединения в годы Гражданской войны; окончил ВВА им Жуковского;
Николай Константинович Платов — инженер, до ареста работал в гидроканале ЦАГИ;
Борис Владимирович Радуленский (Радуленц) — румынский еврей, инженер по оборудованию, политэмигрант;
Александр Петрович Алимов — бортмеханик из центрального спортивного клуба ОСОАвиахима в Тушине;
И я, Егер Сергей Михайлович — инженер-конструктор по самолетостроению, наполовину русский, наполовину немец.
Интернациональная компания людей с высшим образованием (кроме Алимова) и в их числе только два конструктора.
Вскоре нас повели обедать. Это произвело на нас наибольшее впечатление. Мы сели за нормальный стол с тарелками, вилками и ножами, которых мы не видели больше года И нас накормили не «баландой» и кашей, а нормальным домашним обедом без ограничения хлеба и сахара к чаю.
Мало кто из нас спал хорошо в эту ночь — перемена режима как-то еще более обострила тоску по дому.
На следующий день появился офицер НКВД, капитан госбезопасности, представился нам как наш куратор и заявил, что будет формироваться конструкторская группа по проектированию самолетов, что нам следует отдохнуть, собраться с мыслями, готовить необходимые для проектирования материалы.
В большой комнате рабочего барака нам предложили столы и выделили шкаф для бумаги и других материалов.
Кроме нас в лагере работали группы:
— моряков, по проектированию подводной лодки с дизельным подводным ходом (руководители — Кассациер и Дмитриевский);
— моряков по проектированию торпедного катера (фамилию руководителя точно не помню, но, кажется, — Бжезинский);
— артиллеристов по проектированию 100-мм или 120-мм гаубицы;
— артиллеристов по разработке боеприпасов, под руководством профессора, генерала Евгения Александровича Беркалова, крупнейшего русского и советского теоретика в артиллерийских науках.
Лучший отдых после вынужденного многомесячного безделья — работа. Мы рвались к ней. Наиболее квалифицированным, наиболее признанным как конструктор среди нас был Роберт Людвигович Бартини. Он и стал во главе нашей группы без какого-либо обсуждения
Роберт предложил начать проектировать истребитель. Он говорил, что много думал о схеме и считает, что нужно создавать двухдвигательный, двухфюзеляжный самолет с высокой энерговооруженностью для обеспечения маневренных характеристик.
Я, как специалист по общим видам, начал чертить общий вид самолета. Сцилард, Френкель и Платов под руководством Бартини начали делать аэродинамический расчет. Работа нашлась всем, даже Саше Алимову. Постепенно начал проясняться облик самолета. Мы вживались в самолет, он начинал нам нравиться.
Позже, значительно позже, появились фото и данные двухфюзеляжного самолета истребителя фирмы «Локхид» (США) Р-38 «Лайтнинг». Данные этого самолета были значительно хуже того, который в этот момент разрабатывался в стенах «лагеря».
ГЛАВА 4
Прошло три недели со дня нашего прибытия в спец-тюрьму. 15 апреля 1939 года часов в 11 по рабочему бараку прошел слух: «Привезли Туполева». Имя Туполева было хорошо известно не только нам, авиационникам, но и широкому кругу советских людей. Послали выяснить у Ораса, но опоздали — к нам из спального барака уже шел Андрей Николаевич Туполев, а также академик Александр Иванович Некрасов и Александр Васильевич Надашкевич, бывший заместитель Туполева по вооружению самолетов. Туполев и Надашкевич выглядели усталыми и измученными, но держались бодро; Александр Иванович Некрасов был плох: после многочисленных допросов у него было психическое потрясение, отходил от которого он очень медленно.
Это моя третья встреча с Андреем Николаевичем. Он очень похудел — одежда висела на нем мешком. Но по-прежнему ясны глаза и по-прежнему ослепительна лысина, переходящая со лба к затылку в форме яйца и обрамленная сбоку и сзади изрядно поседевшими волосами. Туполев внимательно знакомится с каждым из нас девятерых, из которых только два конструктора — Бартини и я, молодой инженер со стажем чуть более шести лет, всего два с половиной года назад окончивший МАИ.
Создавалась непонятная ситуация: мы уже работаем над проектом, но кто же будет руководителем?
Примерно через 2–3 дня нас собрал куратор (Иван Иванович Устинов), с которым приехал зам. начальника особого отдела НКВД — Григорий Яковлевич Кутепов, объявивший, что техническим руководителем группы назначен А. Н. Туполев. Мы обязаны выполнять все его указания. Все стало ясно.
Шли дни. Туполев не прекращал нашей работы. Ходил, присматривался, думал. Позже я уже был знаком с этим. когда он волновался или что-либо обдумывал, то или ходил, или строгал что-нибудь перочинным ножом, как бы отключался, оставаясь один на один с собой, и тогда к нему лучше было не подходить.
Подолгу он стоял у моей вертикальной чертежной доски, где был вычерчен общий вид самолета-истребителя. Дважды он спрашивал меня, «где мы с ним встречались?». Я не стал говорить о нашей встрече в 6-й бригаде КОСОС, но сказал, что, вероятнее всего, он помнит не меня, а мои подписи на чертежах общих видов самолетов С. В. Ильюшина — я не умею писать стандартным шрифтом и все чертежи подписываю и надписываю прописными буквами. Андрей Николаевич с сомнением покачал головой.
Еще в «тюрьме на Таганке» я отпустил бороду. Она была красивая, каштановая, с белым клоком посередине от нижней губы. Когда Туполев узнал, что мне нет еще и двадцати пяти лет, то стал меня уговаривать сбрить бороду.
1 Мая 1939 года я начал с того, что впервые за многие месяцы побрился. Обычно перед едой (3 раза в день) нас выстраивали в две шеренги, считали, и мы шли в столовую. На этот раз дежурный офицер трижды пересчитал нас и стал в раздумье. Орас спросил его, в чем дело. Тот ответил, что «по счету все налицо, а Егера нет». Я ответил: «Я здесь». Он подошел внимательно вгляделся в меня и рассмеялся вместо солидного бородатого дяди перед ним стоял мальчишка. Моя борода, вернее, ее исчезновение стало предметом общего обсуждения и несколько скрасило грустное праздничное настроение.
Сразу после 1 Мая Андрей Николаевич подошел к моей доске и сказал: «Снимай эту чушь! Будем проектировать другой самолет». С грустью откалывал я свою первую после годичного перерыва работу.
Следует иметь в виду международную обстановку того времени. Сталин уважал силу, видел в Гитлере политического деятеля близкого ему диктаторского типа. Советский Союз и Германия быстро сближались. Налаживались экономические и культурные связи. Отражением политического сближения стал пакт Рибентропа — Молотова. Сталин считал, что они с Гитлером подчинят себе Европу и договорятся о разделе сфер влияния. Поэтому со страниц газет пропагандировалась идея противостояния новых «диктатур» старым европейским демократиям.
Когда А. Н. Туполеву в условиях заключения (в Болшевском лагере) «предложили» работать, он вышел с предложением разработки дальнего пикирующего бомбардировщика.
Нам, небольшой группе инженеров, работавших тогда с ним (Р. Л. Бартини, Г. С. Френкелю, А. И. Некрасову, А. В. Надашкевичу, А. Ю. Рогову и мне), Туполев так объяснил идею создания этого самолета.
— 1939 год! Чувствуется, что назревает война! По всей вероятности, это будет война Западной Европы с СССР, и возглавит ее Англия, она станет главным противником. Сила Англии — в ее военно-морском флоте. Поэтому следует в первую очередь создавать оружие для борьбы с флотом, и не только тогда, когда он в боевых порядках подходит к нашим берегам, но и на его базах в Англии.