– А зачем в вам Хрущев приезжал?
– Он в Киеве был секретарем ЦК партии. Ну пошла о нас слава хорошая, мол, очень чисто на заводе, порядок хороший. Хрущев сначала не поверил – ведь не только ракеты выпускает «Южмаш», но и трактора, а подобных производств он насмотрелся… Однажды и приехал к нам. Очень удивился, что трактора и ракеты делаем по одному принципу – высочайшая культура производства, а потому качество всей продукции высокое… Потом и другие руководители наезжали к нам посмотреть. Бывал и Министр обороны Союза. Как известно, Гречко не любил Янгеля, а потому цель приезда у него особая: найти что-то такое, чтобы потом Михаила Кузьмича уколоть, задеть… Такой уж характер был у министра. Много он разных оборонных заводов повидал, но у нас все-таки удивился порядку и чистоте. Потом спрашивает меня, как это он ни одного окурка, ни одной бумажки не то что в цехах, но и на территории не обнаружил. А я ему сказал, что прежде чем приказ такой выпустить, я год с руководителями цехов и мастерами обсуждал, как сделать так, чтобы каждый рабочий не только за своим местом следил, но и порядок держал везде… А потом и выпустил такой приказ, где все мнения и пожелания людей были учтены, и культура высокая производства не была навязана «сверху», а стала образом жизни. На том и держались.
– Шли мы по заводу с одним из начальников цехов, а он все сетовал, что не может вырастить на даче такую же крупную малину, какая растет на газоне у цеха…
– Культура производства начинается задолго до рабочего места. Тут не может быть мелочей, а потому общественные организации (не администрация!) внимательно следили за порядком на предприятии. И естественно, это сказывалось на качестве наших «изделий».
– А с кем вам труднее всего было работать? Я имею в виду высшее начальство…
– Директор нашего трубного завода стал председателем Совета Министров… Сейчас вспомню его фамилию… Ага, Тихонов… Он слабым был руководителем, но вмешиваться в наши дела пытался… А это всегда тяжело, когда начальник не понимает суть происходящего… Иное дело Косыгин. Его я очень уважал, потому что он очень хорошо во всем разбирался, и служба информации у него прекрасно работала – он был в курсе всех наших дел. Если возникали у меня конфликты или споры с министром Афанасьевым, я звоню ему. Он выслушает, обсудит со мной суть проблемы, а потом уже заставит Афанасьева принять мое предложение…
– И часто такое случалось?
– Нет, конечно. Но бывало…
– Конфликты возникали чаще всего из-за денег?
– Я всегда добивался, чтобы рабочие у нас получали больше, чем на других предприятиях. «Южмаш» – единственный завод в стране, здесь трудится элита рабочего класса, а, следовательно, и зарплата должна быть соответственной. Вот почему у нас на 30 процентов она была выше, чем у металлургов! Но это не всегда нравилось руководству, вот мне и приходилось с ним воевать… И я добился, что слесарь высокого разряда получал зарплату такую же, как я, директор завода, или министр!
– Как вы считаете, в стране – я имею в виду Советский Союз – много было заводов такого же масштаба, как «Южмаш»?
– В целом, конечно. Но была одна особенность: все они были «завязаны» друг с другом, хотя и находились в разных республиках. А потому после развала СССР практически все предприятия «уполовинились», как я выражаюсь… То есть очень многое потеряно. И говорить уже о современном производстве трудно. Это хорошо видно на «Южмаше». Был одним из современных ракетных заводов, а теперь стоит. В нашей же области «простой» по сути дела – это старение производства, отставание в науке и технике… Ну, а среди ракетных производств, конечно же, «Южмаш» был самым крупным. И у нас была еще одна особенность: мы не работали по «чужим» чертежам и документации, ее нам полностью поставляло КБ «Южное».
– А за границу ездили?
– Один раз мне разрешили. Я ездил во Францию. На авиакосмический салон в Бурже. Поездил по стране потом, посмотрел некоторые авиационные и оружейные заводы. Но, честно говоря, ничего особенного не увидел. У нас порядка побольше, да и производство получше…
Два директора знаменитого «Южмаша»… Мне показалось любопытным «соединить» их вместе. И не только потому, что нынешний руководитель является учеником и продолжателем дела Макарова, просто на их примере видно, как изменилось время. Лучше оно стало или хуже, наверное, уже судить нужно нашим внукам, потому что нам трудно быть объективными…
Сначала официальное представление. Я попросил Станислава Ивановича сделать это не случайно, потому что именно с ним многие ученые, создающие ракетную технику, связывают судьбу конверсии в этой области. «Если дело поручено Усу, то можно не сомневаться: оно завершится успешно», – сказал мне академик Уткин перед моей командировкой в Днепропетровск. Мнению Владимира Федоровича не доверять нельзя – ведь он несколько десятков лет проработал вместе с Усом, а потому знает его очень хорошо. Кстати, именно Уткин, будучи Генеральным конструктором, представлял Станислава Ивановича на звание Герой Социалистического труда…
– Итак, кто вы? – спросил я у Уса.
– Я – Главный конструктор направления Конструкторского бюро «Южное», который занимался разработкой, отработкой и сдачей на вооружение ракет тяжелого класса.
– Добавлю: Герой Соцтруда, лауреат Ленинской премии, лауреат премии Ленинского комсомола, награжденный многими орденами и медалями Советского Союза… Теперь только остается выяснить, как именно вы добились этого?
– Придется начать издалека. Я окончил физико-технический факультет в 59-м году. Это в Днепропетровском университете. Здесь были собраны лучшие специалисты из разных вузов, конструкторских бюро страны, заводов, у которых уже был опыт работы в ракетной технике. Поэтому выпускники, которые приходили в КБ «Южное», и на «Южный машиностроительный завод», и на остальные предприятия тогда еще молодой ракетной отрасли Союза, были подготовлены хорошо, и в дальнейшем они себя оправдали как специалисты. К сожалению, теперь, после развала СССР, физико-технический факультет нашего университета готовит специалистов уже не такого уровня, который необходим нам… Итак, в 59-м году по распределению я попал в КБ «Южное». Принимал нас на работу сам Михаил Кузьмич Янгель. Для нас это было необычно, а потому мы все волновались. Но это был обаятельный человек, простой, доступный, а потому напряжение тут же спало, и завязался непринужденный, откровенный разговор. Не случайно, что он вызывал симпатии сотрудников КБ да и тех, кто с нами работал – «смежников»… Янгель уделял серьезное внимание молодежи. Я был секретарем комитета комсомола КБ «Южное», а потому мне приходилось довольно часто встречаться с Янгелем. Он заботился о будущем КБ, а потому заботился как о техническом воспитании специалистов, так и об их общей культуре – и в то же время выдвигал молодых на ответственные участки работы. Для одних он был «старшим братом», но для большинства сотрудников КБ – «отцом». Всегда расспрашивал меня о зарплате, о жилищных условиях молодых. Тогда с жильем было плохо – по две-три семьи жили в одной квартире… При первой же возможности Янгель обязательно помогал особо нуждающимся. И люди это помнят до сегодняшнего дня!
– И о работе, конечно?
– То направление развития ракетной техники, которое выбрал и определил Янгель, осталось и сегодня… Любопытно, что и Уткин и Конюхов – Генеральные конструктора КБ «Южное», как и Янгель, требовали, чтобы рядом со мной, Главным конструктором, обязательно находился молодой человек, которого я должен обучить всему, что знаю и умею сам! Это на тот случай, если я решу куда-то уехать или уйти на пенсию, то замену не надо искать, она уже есть…
– Не подсиживают?
– Выбираем же не только по техническим знаниям, но и по человеческим качеством…
– А вас кто выбрал?
– В основном мне пришлось работать с Владимиром Федоровичем Уткиным. Я начал ведущим конструктором первой в мире тяжелой ракеты с разделяющейся боеголовкой. Это ракета 8К67, то есть первое поколение комплексов СС-18. Для нее разрабатывалась трехблочная разделяющаяся головная часть. Сроки были минимальные. Меня вызвал Янгель и сказал, чтобы я подбирал молодых ребят с «незакостенелыми» взглядами. И мы в течение полугода эту головную часть создали! Первый пуск был еще при Михаиле Кузьмиче, и резонанс в мире был очень большой. Тогда американцы только начали разрабатывать систему противоракетной обороны, и запуск нашей ракеты показал, что эта предполагаемая оборона преодолевается. Такая ситуация сразу вызвала «потепление» в отношениях двух стран – СССР и США. Кстати, как только достигалось ракетно-ядерное равновесие, то «холодная война» как бы отступала, как это ни странно… Мы сдали свою ракету на вооружение, и было изготовлено 300 ракет.
– Вы работали с Арзамасом-16?
– Нет, с Челябинском-70. Ну а заряды при серийном производстве делали для нас в Пензе. Это по линии Минсредмаша, а министром тогда был Славский… Я так и продолжал оставаться ведущим конструктором. Кстати, именно за разработку этой ракеты мы получили первыми в отрасли премии Ленинского комсомола – она только что была учреждена…
– А как член комиссии я голосовал за вас, но написать тогда об этой работе не удалось!
– Гриф «сов. секретно» и до сих пор все-таки действует. Не мне судить, но наверное, это правильно…
– А далее?
– Мы приступили к разработке тяжелой ракеты стратегического назначения с унифицированным оснащением.
– Что это такое?
– Под понятием «оснащение» подразумеваются головные части, то есть ядерные блоки. Мы делали ее с «легкой боевой частью» для стрельбы на расстояние до 16 тысяч километров, с «тяжелой моноблочной частью», оснащенной мощнейшим ядерным зарядом, и с разделяющейся головной частью. Эта ракеты была создана. Тогда модно было говорить о «ракетном щите», и это в полной мере относилось именно к ней. В мире ничего подобного не было создано, хотя американцы и попытались сделать подобную машину, но им это не удалось.