долго считать их и запинаться в душе.
У тебя нет подсознания – всё выложено на стол,
оставайся, девочка, с нами в вёдро и в зной, и в стужу.
Какая корысть в том, батюшка, что каждый король наш гол,
и вся его пакля серая выглядывает наружу.
Самые теплые воспоминания, на распродаже унты,
портреты монгольской хунты, с презентации в сумке винцо,
и раз всё равно пришел сегодня на ум ты,
подари мне в приложении «Веселая Усадьба» продукт Яйцо.
Яйцо с иголкой кощеевой с приусадебных территорий,
каждое утро на прополку созывает их муэдзин,
у забора листает Канта парторг Григорий,
каждых ближних своих посылает он в магазин.
В магазине есть чему поучиться – всюду искусство дзена,
полки пустые и в трехлитровой три топора,
сегодня на бирже снова упала иена,
ну а у нас она всё же идет на ура.
Или на месте стоит, производит в мире пустоты,
производит в мире много различных пустот,
право личности на самомнение опровергают боты
и мой виртуальный теплый персидский кот.
14
Кротовьи горы
15
Вольно тебе молчать, но послушай, Ада –
ты, конечно, тоже еще не все,
но мне без тебя вообще ничего не надо.
Пишу тебе в пробке на Можайском шоссе.
А чем занимаешься ты, душа моего тела,
чтобы не было больно мучительно всем об этом сказать?
Ты же меня расстраивать радостью не хотела?
Ведь не хотела Жорочку сладостью наказать?
Пока они говорят, что всюду видна Августа,
если не сама из плоти и крови, то хотя бы ее тень,
на самом деле плоти ее негусто,
кровь ее жидкая. Палевое надень.
***
На выходные ездили с Адой в Овернь,
она захватили с собой конверт – написать золовке.
Я, гений Туманного Альбиона, должен терпеть эту чернь,
не покупающую талончики на остановке.
Говорят, что всюду жизнь, и всюду, где видят, плюют,
чтобы не расстраивать самих себя отсутствием смысла.
Мы тоже с ней не спасемся, по утрам вместе пьем теплый брют
и говорим друг другу: «Совсем не кисло».
Что ли просто уехать в Грецию, правда, опять война,
проблемы с питанием, чистой водой и хлоркой.
Ну, ты родовые замки взорвать вольна,
но здесь не твоя война. Притворимся Лоркой.
***
И я жил тогда в этой Греции пыльной, всюду бродил народ,
народ безмолвствовал, историки ждали сиртаки.
Я думал, что ты вернешься ко мне вот-вот,
пройдешь мимо вывесок «Соки-Воды» и «Краски-Лаки».
Или хотя бы просто напишешь: «В Стамбуле уже весна,
незачем жизнь разменивать на рефлексию,
жизнь нам и так останется неясна».
На покаяние к старому папе Пию
ездишь. На что нам вёсны твои даны,
чтобы похвастаться вёснами перед всеми,
или под действием новой живой луны
прятать напильники в белом воздушном креме.
Мне себя тоже жалко, но нам себя не спасти,
мы тут совсем ничего отключить не можем,
поздно уже, не учись говорить «прости»
и не встречайся взглядом вон с тем прохожим.
16
Тебе не достать меня больше из вод Амура –
всё бы коту масленица, сладкий бочок для волчка,
умаление злых сердец и макулатура,
17
бабочку газа внесли, солнце каплет с сучка.
А потом всё оказалось поломано без оглядки,
плох тот, кто не мечтает, от глаз твоих
нужно было бежать, мы просто играли в прятки,
но моей любви не хватает на нас двоих.
Это совсем не упрек – не ты тут во всём повинен,
ночи короткие в мареве и в Крыму.
«Самые низкие цены – от нуля гривен.
Бог действительно любит тебя – узнай, почему».
Вырастили на беду себе сердцедера
Желя и Карна, красил поддельный гжель,
в каждом вагоне из-за солений ссора,
в каждой деревне оладушки и метель.
В каждой деревне говоришь себе: «Я не согласна,
что заметает санный путь золотым хвостом.
Если ссылка удвоится, будет ли солнце ясно?
Будет ли нам обед под своим кустом?».
Я тоже хочу быть человеком европейской культуры,
загодя строить замки размером со снежный ком,
и своим локотком предупреждать любые амуры,
делать вид, что никто мне по-дружески не знаком.
Если ссылка удвоится, всё же мне станет скучно,
всё же мне станет холодно и смешно,
ты любил эту землю – она приняла всех кучно,
и в зазор между ними не всунуть веретено.
Вырастили себе на беду дерево денежное в горшочке,
с аппетитом смотрели на него каждый день, готовя обед.
Это пока что ягодки – будут еще цветочки,
будут тире и точки, а запятых здесь нет.
И можно радоваться, что холода в Марокко,
радоновые источники исчерпали потенциал,
вырастили себе на потеху дерево, а от него морока,
и коэффициент прибыли значительно подупал.
18
На самом деле мы с тобой вообще похожи,
у нас могут быть чудесные дети, если не скуримся раньше,
а будем ходить в Василеостровский дом молодежи
19
и каждый день встречать в ректорате рыжую баньши.
А она проводит ластиком по губам и стирает масло,
потому что летом излишни жиры, да и углеводы,
и давно во мне всё назначенное погасло,
и давно не выбить искру тут из породы,
можешь мне приносить чай, наш народец падок на сласти,
иногда придумает что-нибудь и проверит,
и такое целое, в общем, не хуже части,
превышение скорости, общий бесценный merit.
А она проводит ластиком – и всё становится белым,
или совсем никаким, если много проще,
и у каждой двери отдавать свою дань омелам,
приносить незнакомцам недобрым прощенье, тощи
твои тетради, поскольку только инициалы,
один любил свиные ребрышки, другой – баклажаны на гриле,
и зеленый чай какой-нибудь из пиалы,
и кого мы только, в общем, тут ни любили,
и совсем не научены забывать – что с ним делать завтра,
когда потеплеет и недоступна прорубь,
главное просто дождаться начала марта,
выпадет снег и замерзнет в киоске голубь,
а она проводит ластиком и всё обретает цену,
становится удобней в обращении и практичней,
если ты живёшь, куда я всё это дену
с кошачьей душой и скрюченной лапкой птичьей.
Актуальный поэт П. открывает страницу в ворде, пишет про день
чудесный без пробок на кольцевой, они тут сорят, сорят, говорят им: «А
вы не ссорьте», они тут царят, так живи же один живой, утром питайся
халвой, а в полдники – мандарином. Пишет Наталья Андреевна: «Сын
мой опять в острог брошен был, несть ни эллина, и в старинном кресле
вольтеровском молча вдыхаю смог. Строг наш отец, справедлив, выдает
пайками в первопрестольные праздники кузнецам мейсенский хлам,
кашу ложками, смог руками, ты приходи ко мне – свой образок отдам,
письма печатные и китайские безделушки, как выпускница Сорбонны,
натурфилософ-эстет, буду липовый с мёдом пить из любимой кружки,
если придешь, достану еще и плед». Актуальный поэт П. переходит
дальше курсивом, думаешь – вырвать бы разом грешный язык им всем,
а не описывать угги и пледы, вот о красивом нынче никто не думает,
не говорит совсем. Наталья Андреевна пишет: «Сын мой вернулся с
почты, купил там немецких марок на пять рублей серебром, до красоты
нездешней был до чего охоч ты, ну да ступай уж прочь ты, здесь
торговать ребром Богоматерь нам не велит», опускается пыль земная,
опускается пыль небесная до третьего этажа, открываешь зонтик на
Невском, улыбаешься, мир не зная, но от пыли и равноденствия на
поребрик, едва дыша, ставишь лаковый каблучок, сердце девичье
не застрянет, полежит немного на привязи и выходит на божий свет,
и щекочет его травинкою или тянет его потянет, но уже половина
первого и пора говорить ответ. Актуальный поэт П. возвращается с
бала утром, открывает страницу в ворде и пишет: «Печаль светла», в
состоянии просветления хорошо говорить о мудром, после выпить еще
фалернского и под вечер сгореть дотла. Наталья Андреевна пишет:
«Ведь это была мазурка, нужно сгореть стоически или любить свой
сплин, будем его мы потчевать, ждать на земле окурка, так и дождемся
верности разве что до седин». Актуальный поэт П. с ноутбуком не
дремлет в кресле, отпустили его кураторы, ждали третьего петуха,
нет, мы там непременно встретимся, даже если большое «Если», где не
выбросить слов из песни, и особого нет греха. Нет, мы там непременно
встретимся, открывает страницу в ворде, пишет: «Я вас люблю, а что
же мне выше солнышка написать». Александровский сад пустеет, спать
20
ложатся красиві й горді, актуальный поэт смежает веки, ёлку идет
спасать.
Говори-говори-говори, что сложится обязательно всё у них, 21
над
какою бы ямой плотнее кожица – дописать не успеешь стих,
как забудешь все звёзды над переулками, Грибоедова у метро и
порыв кормить каждых уток булками, и на гриле в режиме “raw”
любоваться мясом, но жаждать белую и прекрасную, словно снег,
если вдруг ты подумаешь: «Что я делаю в этот день на устах у всех»,
и на каждом втором проверяй, воистину ли твой предательский
холод нов, а потом пойди напиши единственному еще ворох плохих
стихов. Как он будет читать их, в рабочем времени находя для
убийства брешь, а ты думаешь – ты ну совсем не с теми, ни с какими,
шестой падеж отзывается в каждой странице оловом, одиночества
тут на всех не хватило бы, столько уж расколола вам тех орехов себе
на смех. Говори-говори-говори, заблудитесь, полвторого, проход