закрыт, и, конечно, подумали – обманули весь белый свет, этот
общепит. Посмотреть бы на душу, не разлученную с каждым телом
себе больней, с ней за снегом идти на Большую Бронную, просто так
оказаться с ней просто где-нибудь, непременно сложится эта карта
рубашкой вниз, а была бы просто плотнее кожица и у слив, и у бедных
Лиз. Говори-говори-говори печальное, всё на свете заговорить,
своё сердце глупое безначальное оприходовать и закрыть, чтобы
можно было писать, как ветрено в этом городе и темно, ни в какую
сторону здесь и метра не проходишь, веретено или прялка, выбор
велик, закончится равноденствие и уют, и в кармане моем рыбка-
миллионщица, не положено, не дают.
Белую шаль – сингапурский платок из колодца, синюю шаль –
ложной классики на реферат, где остается и веретеном уколоться, и
говорить, что любому сочувствию рад. Тот, кто любил геометрию пуще
причины, первостатейные мысли свои освежал, мысли линейные,
гложет тебя кручины тень и проекция сотни осиных жал. Не осуждал
жену ближнего, с распродажи нёс только новый адаптер, берег котят,
и не поднимется перышко с пола даже, имя вернуть постороннему
не хотят, носит Другой твое имя и свитер Fendi, носит воробышка,
прячет ситро в карман, память скольжения нужно спасти от смерти и
биографию Пушкина. Двери РАН утром закрыты, и несть ни души, ни
тела, ни отторжения холода от частиц, память воробышком-камнем
вот улетела, ходишь по пристани, не разбирая лиц, ставишь курсор
– исчезают один и прочий, малое множество, плотная кутерьма. Так
не умел обходиться без многоточий, так приходила ночью к нему
сама, ставила чайник, вязала крючком по плоти, чайник снимала, с
утра подбирала плед, не говорила: «Вот вы для чего живете», ставил
курсор, появлялось «Ответа нет». Не говорила: «Тебе вот казаться
мною, мне бы расходовать меньше возможных сил и приносить
посильную помощь Ною, есть подорожник, потом разводить кизил».
Мне бы казаться, а быть, ну положим, сойкой, руку твою удержать
бы над очагом, чтобы другие стояли за неустойкой, чтобы остался
верен и незнаком.
22
Сличения
23
Очаг избранничества, был настоящий гений, за каждой памятью
пятился по пятам, известный автор текстовых сообщений ведет
подругу, несет весло и в «ТамТам» приходит с веслом, и косо смотрит
во всех прохожих, и вспоминает, как было можно им в двадцать
пять, где по безналу всем продавали дрожжи, имя без кожи лелеять
и целовать. Всё раскрывать: тайники-тайники за забором, ники в
буфетной и антибуфетное вещество. То, из чего, оказалось таким же
сором, синей оберткой, прожженной на Рождество.
***
Брось меня здесь и иди целоваться с Зиной, кушай соленое, сладкое,
вот батат очень полезен, молочных котят корзиной утром накрыть,
видеть сладкое не хотят, знать не хотят, кто куда разносил открытки,
напоминания свежести и тепла, без глицерина лилия, без подпитки,
белые нитки для тела не сберегла. Брось меня здесь и иди говорить
о многом невосприимчивым к многому, ясен свет – вот ты стоишь
весь укутанный перед Богом, и ничего до сих пор между вами нет
– памяти, ниток, столов и столбов позорных, или коленок разбитых
и кутерьмы, что-то еще прорастет в запеченных зернах, будем
помешивать без остановок мы по часовой, и останется привкус стали,
на позвоночнике пятен родимых пять. Вы от такой всевозможности
не устали? Милая/милый, скорей выходи гулять.
***
Вот со складских помещений Замоскворечья взял себе суженую,
купил домашний бигборд, какая разница – речь тут птичья иль
человечья, пишет лапой куриной, собою горд, о любви к человечеству,
к милой подруге Свете и к разносолам, к нежинским огурцам. Не
приручай меня – будешь за всех в ответе, будешь платить полтину
за каждый грамм этой бесплотности, будешь на автопилоте сны
оперировать, чтоб зарастало быльем место парковки, давно ли вы
не живете в мире своем, но готовы платить за съем, функционально
вместе менять прошивку, глазом моргнуть не успеешь – моргнул бы
вдруг, киваешь на бурку-сивку и получаешь саечку за испуг. Всех
пережил сивок-бурок и дев прекрасных, и забираешься куклой на
самовар, нужно добавить побольше метафор ясных, нужно добавить
побольше семейных свар.
***
Жила бы в эпоху перемен – подавали к орехам пиво в театральной
кассе, с Кузнецким мостом на «ты», писала друзьям в табакерку
велеречиво, так и смыкаются в теле две пустоты. Тело одно пахнет
только персидской сиренью, изобличая стремление сжиться, как
все, с необратимостью, пять закладных по именью, пятый размер,
мифотворчество, солод в овсе. Тело второе движется по пути
сопротивления материалом, из которого создано, материалам
другим, на предпремьерный показ появляется в алом, очень умело
использует скуку и грим, с братьями Гримм проходит по Невскому,
эталонны куклы с подсвечником, сказочники в кустах, серое зло в
мир глядится из-за колонны, то, что нельзя подделать, всего лишь
страх. То, что нельзя воссоздать, как любви полынью и голод, что
подкрадется с ухвату и обличит, в этом раю никогда не бываешь
молод, Малая Невка невестится и горчит. Малая Невка сжимает твои
колени, хочется быть, только кажешься лучше всех. Ходишь вокруг
иглы своей против тени, а на поребрике знай кровоточит снег.
24
Мудрая китайская обезьяна, кофеин, Элен и ребята,
25
мудрая
китайская обезьяна, перепись райских вин, джин три пенса, солома
бесплатно, ушли куда-то, жить в жакерию, блажен, кто был господин
сам себе, стал никем, за версту скрывал бы цель осветления кончиков,
морок слов, солнце весеннее встало бы из-за дамбы, мать настоятеля
в церковь несла улов, вот отпечаток плотвы на твоей ладони, kiss
me forever в лунку, за столько лет от недостатка кальция мухи-
кони-люди-мосты-скворечники-верхний свет, в общем, смешались,
подробности здесь излишни, от порошка зубного на рукаве или от
косточек нашей тригорской вишни и телеграммы, какая сейчас в
Туве новая искренность самая что нет сладу, платье в горошек,
креветница под фасон, летом купили хотя бы в рассрочку «Ладу»,
жизнь – сквозняки, Кальдерону и Фрейду – сон. Что тебе снится в
час, когда ветер финский, диктор в сиреневом сводки читает в час,
думает, сколько на рынке купить редиски, если отпустят без грима ее
сейчас на Достоевскую, память внедряет форму, память отдушины –
форму твоих ключиц, чашка за чашкой подкожная сложность корму
вес придает, и хочется падать ниц в имя твое, каждый звук забирать
с собою, слышать и видеть, в весенний салат «редис» по расписанию
класть незаметно сою, камень сизифов скатился по горке вниз.
Будем друзьями лучшими в мире, впрочем, шалости тоже позволить
себе слегка можно, но незаметно, заклеить скотчем щели на осень,
и вот вам моя рука, вот вам мое одиночество, сбавить цену, выбрать
задаток и меловый выбить круг, ради страны самому выходить
на сцену, акцентуация наших надбровных дуг, Рижским шоссе
ограничить восторги роста, маленьким девочкам сушки бросать в
кювет, ночью блестят сапожками от «Лакоста», фары бесцветные
ночью роняют свет, пены морской недостало родиться снова, мудрая
обезьяна, парковка здесь, в мире твоем ну совсем ничего не ново,
пеной морской развести витаминов смесь.
С этих ли пор мы с тобой невзаимные френды, так и сживались
со списками платных услуг, «что она вдруг», поделом узнавали
из ленты, и пустоту языком проверяли на слух. С этих ли пор
Бессарабку вдыхаешь, как голем, «нету на трекере» мысли читаешь
с утра, столько гармоний своим поверять алкоголем, столько теорий
под каменной кладкой Петра. Где они все, что теперь поименно
стирать бы, маслено масло и сопки домашний уют, мыслят осколочно,
плоть заживает до свадьбы, выбросить платье себе обещанье дают,
и развевается ночью фата по паркету, и наступает на линию слома
петух, кубик бульонный потух, соблюдаем диету, вынесли всё и
себе не поверили. Вдруг были бы мы и нежны, и прекрасны на фото,
были бы мы в каждой третьей прихожей нужны. Если в тени, то с
Плевицкою общее что-то, если на свет, это профиль великой княжны.
Были бы мы неподвластны соблазнам и соли, думали столбиком и
вызывали восторг, феи смешения всех языков укололи, с пальчика
кровь и письмо на «поэзию. орг». С этих ли пор мы по разные стороны
сада, центростремительной силы погрешность, пенал. Бросили здесь,
где тебе ничего и не надо, садик твой мал, и совсем ничего не продал.
26
Будешь теперь цветоводом и конокрадом, будешь следить 27
за
садом в дверной глазок, милые бранятся – только тешатся адом,
ад проявляет терпение, не жесток, не горяч и не холоден, бьют
посуду и за калашным рядом в базарный день пишут: «Нет, я тебя
не забуду, только дорогой кружной возвращаться лень», Будешь
теперь каноническим текстам верен, Сциллу с Харибдой заменишь
большой юлой, памятных дат заоконный поток размерен, ссылки
с айпадов с призывами «Всех долой». Будешь теперь изувером и