ми медики не решаются поделиться со своими пациентами и с КЕМ УГОДНО!» (Kolbaba, 2016). Точно так же Пол Дж. Лесли работал над книгой «Тени на сеансе: присутствие аномального в психотерапии» (Leslie, 2020). Иногда необходимый личный опыт помогает ученому поверить в «невозможные» вещи; об этом пишет Джеффри Дж. Крипал в своей превосходной книге «Переворот» (Kripal, 2019). Здесь ученый – классический материалист – может перестать отрицать «огромный объем человеческого опыта ради того, чтобы сохранить иллюзию полноты материалистической модели мира». Если вы ученый, ищущий самоутверждения, пожалуйста, прочтите «Переворот»!
Я полагаю, что именно по этим причинам я не замечала пробелов в своем прошлом мировоззрении.
В интеллектуальных кругах преобладает мнение, что ни один серьезный человек не верит в необъяснимые или духовные явления и даже не интересуется ими. Это просто неправда. Многие выдающиеся ученые, врачи, философы и писатели на протяжении всей истории стремились соединить духовность и науку, и иногда это подразумевало изучение необъяснимых явлений. Например, Уильям Джеймс был членом Общества психических исследований (SPR) – основанной Кембриджским университетом некоммерческой организации, которая существует до сих пор и занимается научными исследованиями необычных и необъяснимых явлений. Среди других ее членов были Нобелевский лауреат и физиолог Чарльз Рише, Нобелевский лауреат и физик сэр Дж. Дж. Томсон и сэр Артур Конан Дойл. Легендарный психолог Карл Юнг и физик Вольфганг Паули долго вели диалог вокруг взаимосвязи разума и материи, синхронности и духа, и это делалось отчасти для того, чтобы найти объяснение так называемому эффекту Паули – целому ряду необъяснимых явлений из разряда «разум выше материи», которые проявлялись в присутствии Паули. Лауреат Нобелевской премии по физике Брайан Джозефсон интересовался высшими духовными состояниями сознания и пси-феноменами, такими как телепатия и психокинез; неприятие научным сообществом всего мистического или нью-эйджистского он называл патологической недоверчивостью. Мария Кюри, первая женщина, получившая Нобелевскую премию, посещала спиритические сеансы и изучала физику паранормальных явлений. Фрэнсис Бэкон занимался гаданиями, Галилео Галилей толковал гороскопы, Исаак Ньютон изучал алхимию, а Альберт Эйнштейн написал предисловие к книге Эптона Синклера о телепатии «Ментальное радио» (Sinclair, 1930).
Сказанное касается не только выдающихся ученых, чьи имена вошли в историю. Я сама когда-то писала (считая, что это правда): «Большинство ученых склоняются к атеизму». Затем я отправилась искать подтверждения этому в Исследовательском центре Пью. И удивилась, обнаружив, что это не соответствует действительности. Опрос, проведенный в 2009 году центром Пью (Rosentiel, 2009) среди ученых – членов Американской ассоциации содействия развитию науки, – показал, что чуть более половины респондентов (51 %) верили в некую высшую силу (33 % верили в Бога и 18 % – во вселенский дух или высшую силу). И 41 % не верил ни в какие высшие силы. Это почти 50/50! Я была потрясена. Осознание того, что мы с коллегами-учеными редко обсуждали духовность, стало одной из причин, почему я начала этот проект. Я предполагала (вероятно, ошибочно, поскольку основывалась на этих данных), что коллеги – тоже атеисты или агностики и не заинтересованы в обсуждении таких тривиальных тем. Выяснилось, что я была не права.
Среди ученых процент верующих сильно отличается от того, который мы видим у американского населения в целом. Большинство американцев очень далеки от атеизма: 24 % верят в реинкарнацию [Pew Research Center, 2009a]; 95 % верят в Бога или какую-нибудь высшую духовную силу [Pew Research Center, 2009b]); 46 % верят в других сверхъестественных сущностей (Ballard, 2019) и 76 % допускают реальность паранормальных явлений (особенно распространена вера в экстрасенсорное восприятие – о ней сообщили 41 % опрошенных) (Moore, 2006).
Верят ли ученые в паранормальные явления? Опрос, который в 1991 году Национальная академия наук провела среди своих членов, показал, что только 4 % верили в экстрасенсорное восприятие (McConnell and Clarke, 1991) и 10 % полагали, что это явление необходимо изучать. Однако другое исследование, в котором анонимно были опрошены 175 ученых и инженеров, показало, что 93,2 % респондентов имели по крайней мере один «исключительный человеческий опыт» (например, чувствовали эмоции другого человека; знали что-то истинное без доступа к источникам знаний; получали важную информацию в сновидениях; видели цвета или энергетические поля вокруг людей, мест или предметов) (Вахбе и др., 2018). Какое любопытное несоответствие: в одних обстоятельствах ученые отрицают свою веру в экстрасенсорное восприятие, а в других признают, что испытывали это явление на себе. Для этого может быть много причин. Например, ученым неудобно сообщать о подобных интересах в стенах престижного научного учреждения, но значительно удобнее признать это, анонимно отвечая на небольшой опрос. Или дело в различных формулировках – например, вместо «экстрасенсорного восприятия» (гораздо более стигматизируемого понятия в интеллектуальном сообществе) говорилось об «исключительном человеческом опыте». Если верно последнее, то это было бы прекрасным примером того, насколько язык влияет на понимание и выражение нашего опыта. Совсем недавно более ста известных ученых призвали к созданию постматериалистической науки, в которой такие темы исследовались бы открыто, а не тихо замалчивались («Манифест постматериалистической науки: кампания за открытую науку»).
Главный научный сотрудник Института ноэтических наук, доктор Дин Радин, который имеет образование в области электротехники, физики и психологии и проводит пси-исследования, в своей книге «Настоящая магия» весело описал отношение традиционных ученых к таким исследованиям: «Если они тайно интересуются темой пси – а таких ученых много, – то сначала берут со всех обет хранить тайну, а затем осторожно приближаются к этой теме, надев полный защитный костюм, с заранее заготовленными многочисленными алиби, чтобы обеспечить себе путь оправданного отступления» (Radin, 2018).
Основываясь на своем общении с учеными на научных встречах (например, организованных в Национальной академии наук США) и на полученных им запросах, Радин заявляет, что у него «сложилось впечатление, будто большинство ученых лично интересуются изучением пси, но привыкли держать свои интересы в секрете. То же самое касается многих лидеров в правительстве, вооруженных силах и бизнесе. […] В западном мире (например, в Соединенных Штатах, Европе, Австралии) это табу гораздо сильнее, чем в Азии и Южной Америке» (Radin, 2018).
Беседуя с некоторыми из коллег-нейробиологов, я видела в них гораздо больше открытости к нетрадиционным научным исследованиям, чем ожидала. Один коллега даже рассказал мне, как его брат в трехлетнем возрасте поделился сведениями (которых у него не могло быть) о жизни их бабушки в другой стране, где она жила до замужества. Другой коллега, который в какой-то момент интересовался пси-исследованиями, даже купил биолокационные рамки, чтобы проверить их действие. Еще один мой знакомый нейробиолог еще до нашей встречи и без всяких рекомендаций с моей стороны прочитал почти все отчеты об исследованиях телепатии, ясновидении и предвидении, которые читала и я. Не обязательно считать этих людей верующими; просто каждый из нас интересовался нетрадиционными темами, не подозревая, что остальные тоже этим увлечены, – именно этот факт я хочу особо отметить. Сколько забавных бесед мы пропустили?! Я обвиняю в этом научный материализм.
Поскольку в официальной науке духовные, мистические или необъяснимые темы табуированы, мне казалось, что мой опыт уникален, что я единственная, кто вообще обратил на них внимание. Вот почему я подчеркиваю здесь, что многие, очень многие ученые интересуются духовными и необъяснимыми явлениями, или типичными человеческими переживаниями, как я теперь их называю. Это правда: мы вовсе не одиноки. Будь на свете больше ученых, и особенно представителей точных наук, способных сбросить невидимые, но крепкие оковы культуры и публично признать свой интерес к загадочным явлениям, – возможно, мы сумели бы объяснить необъяснимое.
Возможно ли, что, исключая из научных исследований определенные темы, мы не замечаем других важных аспектов науки?
Если верно, что сознание является фундаментальным и наш разум взаимодействует с материей, то как это скажется на том научном методе, который предполагает существование независимого, объективного наблюдателя или экспериментатора? Что мы упускаем, игнорируя эту связь? Что, если разные явления (например, экспериментатор и испытуемый), объединяясь друг с другом, образуют одно целое, или некую систему, и перестают действовать независимо? Для сравнения можно представить себе, как плавают косяки рыб или летают стаи птиц. А что произойдет в сфере статистики? И в разговорной речи, и в научных трудах мы запросто употребляем слово «случайность». Какая сила, какой закон управляет «случайностью»? Подумайте о колоколообразной кривой (или кривой нормального распределения): по какому-то статистическому параметру (скажем, по признаку альтруизма) в середину кривой попадает большинство населения, а более узкие боковые участки соответствуют крайне низким или крайне высоким показателям, значительно более малочисленным. Когда мы проводим эксперимент и набираем участников, мы ожидаем, что альтруизм у них будет описываться колоколообразной кривой, то есть распределение будет репрезентативным для общей популяции. На самом деле от этого может зависеть статистический анализ. Но что за сила управляет тем, какие люди согласятся участвовать в вашем исследовании, так, чтобы у вас образовалась колоколообразная кривая? Может ли хоть что-либо на свете действительно происходить по воле случая? Размышляя таким образом, мы поднимаем много вопросов о том, что в науке считается истинным.