Смогли ли ученые, задействованные в Бухарестском проекте, найти подтверждение того, что детей из сиротских учреждений можно спасти, размещая их в приемных семьях? Годы наблюдений позволяют предположить, что усыновление помогает физическому и интеллектуальному развитию детей, приближая их к показателям детей, воспитывавшихся в семьях (контрольная группа). Однако приемные дети так и не смогли достичь уровня детей из группы сообщества. Наиболее успешными в плане развития оказались дети, которых усыновили в возрасте двух лет. Не менее обнадеживающими были данные электроэнцефалограмм головного мозга (ЭЭГ). ЭЭГ детей из детских домов показали, что их мозг генерирует меньшее количество волн высокой частоты (то есть альфа и бета, которые, как правило, связывают с большей активностью) и производит больше волн низкой частоты (то есть тета), характерных для слабых и замедленных эмоциональных реакций. Когда тестирование провели в возрасте восьми лет, у приемных детей, вошедших в семьи в двухлетнем возрасте, ЭЭГ не отличались от энцефалограмм детей, выросших в полноценных семьях. Забота в приемных семьях также снижала дефицит мозговой ткани (определяемый с помощью магнитно-резонансной томографии), который наблюдался у детей из сиротских приютов. Как только эти результаты были обнародованы, Румыния начала создавать более здоровую систему патронажного воспитания детей. Хочется надеяться, что эти научные данные помогут сформировать стратегию заботы о 8 миллионах детей в сиротских приютах по всему миру[239]. Не так давно в Соединенных Штатах были обнародованы данные, что у детей, принятых в американские семьи из заграничных приютов, кора (внешний слой головного мозга) была меньше, чем у детей, воспитанных своими биологическими родителями, причем тестировали их уже в подростковом возрасте. Этот дефицит был особенно выражен в префронтальной области, которая чрезвычайно важна для овладения способностью формировать новые контингенции, чтобы решать задачи и принимать верные решения. Более того, чем дольше ребенок находился в воспитательном учреждении, тем меньше становился объем его гиппокампа – еще одной области мозга, участвующей в обучении и памяти[240].
В этой книге я восхваляю бихевиоризм, но с определенной осторожностью отношусь к некоторым теориям, которые поддерживал Дж. Б. Уотсон, известный пионер этого направления в рамках психологии. Как я уже упоминала во второй главе, выявление психологами сути бихевиористических перспектив представляло большой интерес, поскольку они смогли понять и оценить значимость физических и эмоциональных реакций. Нет сомнения, что вклад бихевиористов-первопроходцев – Павлова, Уотсона, Скиннера и других – оказал огромное влияние на психологию как науку и развивающуюся нейронауку. Однако идеи Уотсона об уходе за детьми и их воспитании определенно не вписываются в эту категорию. Хотя я семнадцать лет была заведующей кафедрой факультета психологии и всегда с уважением относилась к принципам бихевиоризма, я бы не «поставила зачет» этим знаменитым психологам по предмету «Понимание родительских реакций».
Когда Уотсон работал в Университете Джонса Хопкинса, он прославился опытами с младенцами, у которых он фиксировал рефлексы и реакции на различные раздражители. Он исследовал младенцев, которым было всего лишь несколько дней от роду, и заставлял их висеть на перекладине, чтобы определить, сколько они продержатся. В 1920 году Уотсон предложил президенту университета выделить ему «лабораторию», в которой он мог бы выращивать детей от рождения до трех лет[241]. В своей, как потом выяснится, последней официальной «научной публикации» он с гордостью описывал, как вместе со своей молодой протеже Розали Рейнер проводил опыты с девятимесячным младенцем, известным как Малыш Альберт. Заметив, что малыш совершенно не боится белой крысы, они, сопровождая ее появление чрезвычайно громким шумом, смогли выработать у ребенка «условно-рефлекторный страх». После нескольких опытов по связыванию контингенций раздражитель-реакция, Малыша Альберта вовсе не радовало появление крысы. Более того, его страх распространился и на другие окружающие объекты, в данном случае на белых кроликов. Что ж, господина Уотсона и госпожу Рейнер можно было поздравить с тем, что они успешно сформировали условно-рефлекторную реакцию страха у беспомощного малыша[242].
Перечитав знаменитую статью Уотсона и Рейнер, в которой они описывали этот эксперимент, я задумалась, насколько же он не соответствует общепринятым стандартам. Во-первых, они проводили опыт только с одним участником, во-вторых, применение тактики «закрепления реакции» при снижении уровня страха никак не соответствует методологическим идеалам. Если попробовать забыть об этическом аспекте эксперимента, за такую работу мой студент в лучшем случае получил бы замечание за незавершенность работы и отсутствие надлежащей экспериментальной точности. Кроме того, Уотсон и Рейнер не потрудились «расформировать» у Малыша Альберта эту реакцию, чтобы снизить уровень условно-рефлекторного страха. Как мы теперь знаем, нельзя исключить, что этот опыт мог оказать влияние на всю его дальнейшую жизнь. Ситуация осложнилась тем, что во время проведения этого эксперимента Уотсон завел роман со своей студенткой Розали, которая была вдвое моложе его. Возникший в результате скандал закончился увольнением Уотсона, и он больше никогда не работал ни в одном учебном заведении. Позднее юная Розали, так и не завершившая учебу в Университете Джонса Хопкинса, вышла замуж за Уотсона.
В своей книге «Психологический уход за ребенком», вышедшей в 1928 году, Уотсон не советовал баловать ребенка «слащавым и сентиментальным» поведением. Это полностью противоречит тому, что мы с тех пор узнали, изучая психологию детей из сиротских приютов. Уотсон утверждал, что детей нужно растить в «сменных» семьях и даже заявлял, что жизнь в традиционной семье пагубно влияет на развитие индивидуальности и независимости ребенка. Далее следовали и вовсе шокирующие советы: «Никогда не обнимайте и не целуйте детей, никогда не сажайте на колени. Если необходимо, поцелуйте раз в лоб, когда они пожелают вам спокойной ночи. Утром пожимайте им руки. Погладьте по головке, если они исключительно хорошо выполнили работу или решили трудную задачу. Когда возникнет соблазн приласкать ребенка, вспомните, что материнская любовь – опасный инструмент. Инструмент, который может нанести незаживающую рану, что сделает младенчество и раннее детство несчастливым, а подростковый возраст превратит в кошмар. Инструмент, который может разрушить профессиональное будущее вашего взрослого сына или дочери и шансы на счастливую семейную жизнь»[243]. Все это полностью противоречило работе Гарри Харлоу, о которой мы говорили во второй главе. Данные этого исследователя, полученные при изучении поведения детенышей макак-резусов, показали, что тактильные контакты для них чрезвычайно важны.
Трудно представить страдания детей, родители которых следовали советам бывших авторитетов Университета Джонса Хопкинса. Когда Уотсон гарантировал, что сможет воспитать ребенка, который добьется успеха в любой профессии – будь то врач, артист или вор, он признавал, что выходит за рамки имеющихся в его распоряжении данных, или фактов, как он их называл[244]. К тому времени его уже уволили из университета, и он начал применять свои бихевиористические взгляды в одной из манхэттенских рекламных фирм. Несмотря на то что Уотсон оказался вне знакомой академической обстановки, он сохранил авторитет и влияние. Он создавал новые тренды, например перерыв на кофе, что резко увеличило потребление этого напитка. Но, оказавшись далеко от университетской науки, он перестал заботиться об эмпирическом подтверждении своих теорий, поэтому строгость его научных подходов к воспитанию детей пошла на убыль. К этому времени Джон Уотсон был исключен, но этот факт не смог уменьшить негативное воздействие на детей, которых воспитывали, руководствуясь его неверными принципами. Жизнь собственных детей этой пары, воспитанных в соответствии с бихевиористическими принципами, показала пагубную сущность этого подхода. Один из них, Джеймс Уотсон (Джимми), повзрослев, вспоминал, что убеждения родителей подорвали его способность правильно реагировать на человеческие эмоции, понизили самооценку и способствовали развитию эмоционального кризиса, а возможно, также стали причиной самоубийства брата[245]. Внучка Уотсона актриса Мариетта Хартли открыто писала о том, насколько сильно исповедуемые им принципы воспитания отравили и ее жизнь, и жизнь ее матери, дочери Уотсона от первого брака[246].
Когда я проанализировала работу Уотсона по воспитанию, мне стало очевидно, что его противоречивые опыты, а также изданные труды, можно назвать трагической ошибкой в истории психологии. Интересно, что и другие ранние бихевиористы не преуспели на этой ниве. Например, в 1940-х годах психолога Гарвардского университета Б. Ф. Скиннера критиковали за так называемую воздушную кроватку Скиннера, которая постоянно поддерживала для ребенка комфортную температуру, освобождая от необходимости носить теплую одежду и укрываться одеялом. Но стоит отметить, что негативных результатов у такого подхода было немного, о воздушных кроватках люди в основном отзывались положительно[247].
В отличие от уотсоновского искаженного взгляда на мозг ребенка Мария Монтессори придерживалась иного мнения о создании эффективной обучающей и воспитательной окружающей среды. Влияние Уотсона практически сошло на нет (возможное исключение – термин «тайм-аут»), в то время как идеи Монтессори по воспитанию детей, появившиеся за несколько лет до публикации работы Уотсона, все еще с жаром обсуждаются специалистами в области детского развития и образования. Практическим свидетельством ее влияния можно назвать не теряющую популярности