leptic – по-гречески «удержание»), поскольку оно оказывало схожий эффект от тех методов лечения мозговых нарушений, которые вызывали припадки (например, электросудорожная шоковая терапия). Один из таких препаратов, хлорпромазин, продолжают использовать и в XXI веке, хотя он малоэффективен и вызывает побочные явления[269]. Благодаря нейролептикам возникла дофаминовая теория развития шизофрении, по которой, если препарат, блокирующий активность дофамина, снижает симптомы, то шизофрения должна вызываться слишком большим количеством циркулирующего в организме дофамина. Открытие, описывающее роль дофамина в здоровом мозге и мозге с нарушенными функциями, принесло Арвиду Карлссону Нобелевскую премию за объяснение нейробиологического эффекта применения подобных препаратов. Но сегодняшние исследования позволяют предположить, что участие дофамина в подавлении симптомов шизофрении несколько сложнее. Следуя логике этого открытия, если куриный бульон помогает при простуде, то его дефицит вызывает простуду – но разве это так?
Лекарство от туберкулеза, ипрониазид[270], иногда применяют для лечения депрессии, поскольку в свое время медсестры заметили, что после его приема у пациентов улучшалось настроение. Другое лекарство для лечения депрессии – имипрамин, изначально прописывалось как антигистаминное средство. Оказалось, что эти лекарства повышали уровень моноаминовой категории нейрохимических веществ в синапсах, то есть микропромежутках между нейронами. Моноаминовая теория развития депрессии появилась после того, как выяснилось, что препараты, повышающие уровень нейрохимических веществ в синапсах, облегчают симптомы болезни. Несколько десятилетий спустя начали выпускать таргетные препараты, нацеленные на одно нейрохимическое вещество – серотонин. Они были также эффективны и вызывали меньше побочных явлений. Одним из первых селективных ингибиторов обратного захвата серотонина (СИОЗС) стал препарат, появившийся на рынке под названием «прозак»[271].
Хотя с помощью подобных веществ можно было лечить некоторые психические расстройства, они не давали долгосрочного эффекта и не полностью избавляли от симптомов. В тот период к самым популярным методам относились шоковая терапия, введение в искусственную кому и помещение в психиатрическую лечебницу, поэтому, когда появились новые препараты, это стало настоящим прорывом. Например, исследования, отслеживающие долгосрочные результаты у пациентов с шизофренией, не отмечали улучшений даже после 29 лет приема нейролептиков. Интересно, что по результатам многолетних наблюдений, в менее развитых странах, таких как Нигерия, где для лечения шизофрении традиционно не используют медикаментозные препараты, случаи заболевания этим расстройством встречаются гораздо реже[272]. Парадокс результатов (когда по сравнению с менее развитыми странами самые богатые и развитые государства имеют худшие показатели по количеству психических расстройств) может объясняться несколькими факторами: так, большое число выздоровевших в Индии, скорее всего, можно объяснить огромным влиянием семьи, которая оказывает заболевшему необходимую социальную поддержку[273].
Моих студентов совсем не впечатляют такие бессистемные и малоэффективные знания о терапии подобных заболеваний. Когда они понимают, что эффективность современных лекарств, которым люди всегда доверяли, на самом деле невысока и эти препараты имеют недопустимо высокие побочные явления, студенты проявляют озабоченность. Дело еще и в том, что многие из них тоже принимают препараты, снижающие тревожность, улучшающие сон или помогающие решать проблемы в учебе и повышающие концентрацию. На конференции кураторов колледжей, проходившей в Виргинии, Ира Бирки, директор консультативной службы Лихайского университета, зачитала письмо от студентки, в котором та делилась историей своего нервного расстройства. Она пристрастилась к спиртному и почти забросила учебу, ей пришлось брать годичный академический отпуск, из-за чего ее преследовало сильнейшее чувство вины. Психиатр, диагностировавший у девушки депрессию, сообщил ей также о наличии у нее предрасположенности к дисбалансу химических веществ. Конечно, ей стало легче оттого, что не проблемы с учебой привели к нервному срыву. Психиатр также добавил, что девушка была обречена на такой срыв. Поверив в диагноз, она стала принимать сразу четыре психотропных препарата[274]. Можно представить, какое разрушительное воздействие оказало такое большое количество таблеток на нейрохимическое и нейрофизиологическое состояние девушки.
Теперь, когда мы рассмотрели терапевтические пути, которые сработали неэффективно, давайте проведем мысленный эксперимент по разработке лучших стратегий для лечения таких заболеваний, как депрессия, шизофрения и тревожные расстройства. Начнем с теории, которая красной нитью проходит через всю книгу: когда наш мозг накапливает эмпирический капитал и в режиме реального времени получает, фильтрует и обрабатывает важнейшие сигналы, поступающие из окружающей среды, мы функционируем в оптимальном режиме. Такая способность крайне важна для оттачивания контингентных расчетов, которые способствуют принятию наилучших решений, благодаря которым можно достичь полезных и желаемых результатов. Пациент, которому поставлен диагноз «психическое расстройство», должен избегать лечебных методик, которые могут привести к развитию мозговых пузырей и препятствовать обработке ценной информации, необходимой для принятия разумных решений. Поскольку нет явных доказательств существования химического дисбаланса и его связи с психическими расстройствами, рискованно прописывать сильнодействующие препараты, которые могут негативно повлиять на нормальное функционирование мозга. Пионер нейропластичности Майкл Мерцених писал: «Клиницист-бихевиорист рассматривает такие подходы как вынужденно сырые… лечить пациента с поврежденным или дисфункциональным мозгом путем химического повторного его искажения? Как это может обеспечить коррекцию ключевых дефицитов, лежащих в основе расстройства, когда сотни химических процессов были изменены вследствие повреждения или болезни?»[275]
В качестве альтернативы химическим методам лечения Майкл Мерцених, исследовавший нейропластичность грызунов и обезьян, применил имевшиеся данные к людям и получил очень интересные результаты. Он соучредитель и главный научный сотрудник Posit Science – компании, которая разработала программное обеспечение для когнитивного тренинга, позволяющего отточить сенсорные, когнитивные и связанные с принятием решений умения, которые позволят укрепить и стабилизировать психическое здоровье. Основанная на успешной доклинической работе с пациентами с диагнозом шизофрения терапия в настоящее время проходит апробацию в Американском управлении по контролю над продовольствием и лекарственными средствами для оценки ее эффективности и безопасности[276]. Нам придется ждать окончательных результатов, но идея создания программного обеспечения для улучшения контингентного строительства без использования традиционных лекарственных средств и хирургических процедур весьма привлекательна.
Опираясь на рабочую теоретическую структуру восстановления точных контингентных расчетов, разрушающие ткань мозга хирургические операции, при которых отсутствует явная структурная аномалия, а также фармакологический подход, вызывающий нейрохимические отклонения, следует исключить из числа эффективных методов лечения. Фронтальная лоботомия осталась в прошлом – слава богу! – и на смену ей в 1960-х годах пришла более тонкая и сложная фармакологическая терапия. К сожалению, с середины 1990-х до середины 2000-х годов использование антидепрессантов почти удвоилось, но количество выявленных депрессивных состояний продолжает увеличиваться[277]. Конечно, некоторым людям становится лучше, но показатели успеха все равно составляют 20–30 %, что можно сравнить с эффектом плацебо (подробнее о нем в главе 10). Более того, при таких скромных успехах антидепрессантов побочные эффекты порой создают больше проблем, чем само расстройство, а частота рецидивов остается неприемлемо высокой, даже в том случае, если пациенты продолжают медикаментозное лечение[278].
При ретроспективном взгляде легко отказаться от малоэффективных методов лечения, но как определить потенциал новой или экспериментальной терапии? В качестве критерия «улучшенных контингентных расчетов» и потенциальных кандидатов можно выделить несколько стратегий. К ним относится способность пациентов восстанавливать цепи контингентного строительства и улучшать эмпирический и когнитивный инвентарь, подводя мозг к режиму нормального функционирования. Интересно, что самое эффективное психологическое лечение, экспозиционная терапия, или систематическая десенсибилизация, именно так и работает. Она заключается в построении у пациентов точных контингентных расчетов путем систематического воздействия на него стимулами, которые раньше вызывали у больного страх (к примеру, пауками). Уже имеются доказательства эффективности использования этого метода при лечении фобий. По некоторым данным, почти у 90 % пациентов в течение четырех лет наблюдалось стойкое улучшение состояния[279]. Простота этой методики, помогающей человеку бороться с самыми сильными страхами, привлекает, хотя сами пациенты не очень ее любят. По сути, пациент с арахнофобией узнает, что при контакте с пауком не случается ничего страшного, и повторные испытания