10Раздвигая контингентные границыНовые и воображаемые реальности
После моих рассуждений о необходимости контингентного строительства в реальном мире для прироста необходимого эмпирического капитала я все же готова признать, что изредка стоит использовать нетрадиционные или просто приблизительные контингентные калькуляции. Как мы знаем, контингенции, не основанные на опыте, или контингенции, которые сдвигают границы реальности, иногда как раз необходимы для преодоления жизненных трудностей. Целенаправленные и стратегически верные мозговые пузыри могут привести к результатам, отличным от тех, к которым приводят искажающие реальность мозговые пузыри. Воображаемые друзья, если они у вас были в детстве, могли облегчать социальное взаимодействие в реальном мире. Идеи, заимствованные из фантастических романов, приводят к космическим полетам и реальным путешествиям на Луну, а утешающий поцелуй матери на самом деле снимает у ребенка боль в раненой коленке. Подобные редкие вмешательства в реальность, дающие положительный опыт, кардинально отличаются от устойчивого искажения действительности, которое происходит в мозге наркомана или психопата, что в итоге приводит к образованию мозговых пузырей и нарушению работы мозга.
Как эти воображаемые и порой наивные контингенции исхитряются не порождать искажающие реальность мозговые пузыри, которые могут мешать контингентным прогнозам? В этой главе мы обсудим, как реакции, порождаемые воображаемым миром, сплетаются с реалиями, обеспечивающими необходимые результаты и, возможно, защищающие от эмоционального краха. Плацебо, игра и любопытство – все они задействуют солидную долю воображаемых и творческих контингенций и являются своего рода лечебными мозговыми пузырями, поскольку довольно часто способствуют получению положительных результатов в реальном мире, которые важны для нашего благополучия. Однако сначала мы вернемся к поведенческой обусловленности, на этот раз со странным новым игроком.
Двадцать лет назад моя мама начала жаловаться на странные симптомы – лихорадку в течение дня, ночное потоотделение, которое не давало ей спать, и хроническую усталость. Тогда ей было около 50 лет, и доктора предположили, что это связано с менопаузой. Гормонозаместительная терапия и другая терапия не помогали и не облегчали симптомы. Постоянная лихорадка наводила на мысль, что ее организм борется не просто с менопаузой. В конечном итоге у нее диагностировали неходжкинскую лимфому. Конечно, мы расстроились, узнав о тяжелом заболевании, но в то же время были уверены, что при эффективном и правильном лечении мама справится с болезнью. Я постаралась изучить все, что науке было известно об этой болезни. Какие методы лечения существуют? Каковы статистические данные восстановления и излечения? Есть ли экспериментальные методики лечения? Есть ли надежда в этом массиве исследований и статистических данных? В то время (середина 1990-х) ни статистика, ни методики лечения не обнадеживали. Мой брат, тогда молодой доктор, рылся в медицинских книгах и изучал сайты медицинских колледжей, я же изучала научные рефераты в надежде найти для мамы эффективное лечение.
Наконец мы выбрали лечение, которое во многом было сложнее самой болезни. Мы с мамой решили остановиться на трансплантации аутологичных стволовых клеток (ТАСК). Использование этого метода предполагает забор стволовых клеток из крови с последующей их заморозкой на время курса интенсивной химиотерапии. По сути, врачи хотели убить опухолевые клетки токсичными лекарствами, не разрушая иммунную систему. Решение казалось изящным при обязательной химиотерапии. После завершения курса стволовые клетки снова вводились в кровь, чтобы производить необходимые для выздоровления иммунные клетки.
Мы мучились при виде того, как мама страдает от лечения. Уверена, сегодня с побочными эффектами справляются гораздо эффективнее, но в то время лечение одной системы разрушало другие. Однако польза (то есть надежда на ремиссию), похоже, должна была перевесить все минусы. Мама постоянно чувствовала тошноту и усталость, появились воспаления во рту, выпали волосы, кроме того, ее сознание было спутанным, появились страх и беспокойство. К сожалению, все это были сопутствующие лечению эффекты, которые, как мы надеялись, позволят ей выздороветь. Мама стоически переносила лечение, не теряя надежды на выздоровление. Я сидела возле ее постели и чувствовала себя совершенно беспомощной. Конечно, я отдавала ей всю свою любовь и внимание, но как можно было вернуть хотя бы подобие нормальной жизни?
Многие симптомы болезни были следствием ослабления иммунной системы, работа которой должна была наладиться после лечения, но на это требовалось время. Как мы могли помочь ее иммунитету? В тот период ее организм был предельно уязвим, и всех, кто приходил навещать маму, заставляли тщательно мыть руки, а также «экипировали» стерильными масками и бахилами. При нарушении иммунных реакций любой патоген, занесенный в организм, может привести к смерти. Если химиотерапия не сможет уничтожить новообразование, то для борьбы с опухолью необходима эффективно функционирующая иммунная система.
Однажды мне попалась статья о новой области медицины – психонейроиммунологии. В 1970-х годах Роберт Адер, психолог-экспериментатор из Университета Рочестера, сделал удивительное открытие, связанное с иммунными контингенциями. Работая в паре с иммунологом Николасом Коэном, Адер провел простой, но интересный опыт. Подопытным крысам давали иммунодепрессант, который расшатывал их иммунную систему, и зверьки начинали болеть, причем вещество растворяли в подслащенной питьевой воде, так что даже крысы глотали лекарство. Опыт проводился в соответствии с протоколом, за крысами наблюдали, а данные записывали. На этом исследование могло бы и закончиться, но самое интересное было впереди.
Когда Адер и Коэн начали давать крысам подслащенную воду без лекарства, произошло нечто удивительное: грызуны тоже заболевали, а если такое питье давали достаточно долго, то и умирали. Но было одно но! Крысам не подсыпали иммунодепрессант, а давали только подслащенную воду. Как сладкая вода могла превратиться в яд? Если вы помните краткий обзор истории бихевиоризма из главы 2, вы, вероятно, уже сообразили, в чем дело… и Павлов бы вами гордился. Адер объяснил это так: сладкую воду крысы ассоциировали с симптомами болезни, так же как появление лаборантов ассоциировалось с едой у собак Павлова. По прошествии времени приход лаборанта вызывал у животных слюноотделение, даже если он не приносил лакомство. Так и сладкая вода вызывала болезненную реакцию у крыс даже при отсутствии препарата.
Однако объяснить появление болезни у крыс оказалось сложнее, чем реакцию у собак. Приход лаборанта и вид еды давали мозгу сенсорный сигнал, что приводило к выработке условного рефлекса, подготавливавшего животное к приему пищи. Вкус сладкой воды через вкусовые рецепторы и связанные с ними нервы поступал в мозг… но как это было связано с иммунным эффектом? В ходе эксперимента Адер и Коэн не нашли никаких формальных доказательств того, что нервная система связана с иммунитетом. Студенты-медики изучали в институте обе системы, но нигде не упоминалось об их взаимовлиянии. Но данные Адера и Коэна показывали, что такое влияние все-таки могло быть[343]. Как? Где? При каких обстоятельствах? Мы не говорим здесь об искажающих реальность мозговых пузырях, мы говорим о контингентных расчетах, которые не должны существовать между двумя якобы не взаимодействующими друг с другом системами.
Когда Адер и Коэн попытались представить свое интригующее открытие медицинскому сообществу, это стало настоящим вызовом. Клиницисты и исследователи, которые всегда рассматривали нервную и иммунную системы раздельно, восприняли новую информацию скорее как магию, а не науку. Дело шло к тому, что открытие грозились отложить в дальний ящик. Однако Адер и Коэн упорно стояли на своем и официально призвали выделить работы по исследованию связи между нервной и иммунной системами в отдельную область медицины. Дополнительное исследование Дэвида Фелтена, который в это время тоже работал в Университете Рочестера, помогло прояснить механизм этого замечательного открытия. Он обнаружил нервные волокна, тянущиеся к различным органам, отвечающим за иммунитет, – селезенке, лимфоузлам и костному мозгу. Позднее удалось подтвердить, что нейрохимические вещества, которые управляли работой мозга, также воздействовали на иммунную систему. Фелтен сделал границу между мозгом и физической оболочкой более расплывчатой[344].
Со временем психонейроиммунология была признана и клиницистами, и учеными. Использование условного рефлекса для подавления иммунной системы, конечно, интересно, но для меня был важнее другой вопрос: как использовать эту информацию, чтобы активировать иммунную систему и заставить ее бороться с болезнью, от которой страдала мама? Не могли ли новые открытия привести к усилению иммунитета, а не к его подавлению?
Я рассказала о своем интересе к иммунной обусловленности лечащему врачу мамы. К нашей всеобщей радости, именно в этой больнице занимались изучением этой темы. Команда врачей, лечившая ее в Университете Алабамы в Бирмингеме, ранее обнаружила, что запах камфары вместе с лекарственным препаратом усиливали рост белых клеток и увеличивали продолжительность жизни мыши с имплантированной опухолью. В странном мире условных иммунных контингенций камфара и связанные с ней ассоциации обретали медицинскую ценность. Когда камфару вводили без лекарства, она также усиливала иммунный ответ, как и при введении лекарственного препарата. Низкая стоимость, отсутствие побочных эффектов… Казалось, ученые что-то нащупали. Позднее выяснилось, что этот вопрос еще в начале XX века изучался русскими учеными, после того как Павлов получил Нобелевскую премию за опыты с собаками. Если исследование Павлова позволяло предположить, что нервная система влияет на способность к обучению и образованию условных связей с пищеварительной системой, то почему бы не перенести то же самое на иммунную систему? Первое русское исследование привело к удивительным результатам, выявившим нейроиммунные связи; однако эти волнующие открытия не произвели впечатления на научное сообщество