Что именно делали русские ученые? В 1920-х годах Сергей Метальников решил выяснить, возможно ли повлиять на иммунную систему методами Павлова. Экспериментируя с морскими свинками, он нагревал их кожу, прежде чем инъецировать бактерии, которые активизировали иммунную систему для защиты от патогенных нарушителей. Затем, вновь нагревая их кожу, он вводил модифицированным и «чистым» свинкам смертельную дозу Vibrio cholera – холерного вибриона. «Чистые» животные умерли через 8 часов, модифицированные прожили 36 часов, а некоторые выздоровели. Для них тепло действительно стало спасением[346].
Мне было достаточно этой информации. Но могла ли я отвести маму на такую усиливающую иммунитет терапию? Тогда испытания на людях не проводились. Но зачем получать разрешение, если на первый взгляд такой эксперимент не представляет риска? Тем более мама продолжала традиционное лечение, так что с медицинской точки зрения никаких нарушений не было. Маме прописали ежедневные уколы филграстима, которые назначают пациентам с серьезным ослаблением иммунной системы на курсе химиотерапии. Это лекарство способствует выработке лейкоцитов, или белых кровяных клеток, – настоящих солдат, борющихся с инфекциями. Ежедневные уколы были весьма болезненными и довольно дорогими. Могла ли я усилить эффективность этого лекарства, воспользовавшись догадками русского ученого? Или исследованиями онкологов, которые проводили опыты на мышах в этом же здании? Я вкратце рассказала лечащему врачу о своей идее и побежала в аптеку за лимонными леденцами. Все, что мне было нужно, – это явный сенсорный опыт, и этот трюк могли совершить вкусовые ощущения (по крайней мере, такой была моя задумка). Я знала, что в прошлом мама обычно не покупала лимонные леденцы, так что этот опыт мог стать уникальным и в некоторой степени оригинальным и должен был легко соотноситься с одновременным изменением в иммунной системе.
На следующий день примерно за минуту до инъекции филграстима я дала маме лимонный леденец. Ее иммунные клетки активировались под действием лекарства, и процесс сопровождался ощущением горьковатого вкуса. На следующий день она повторила эту комбинацию: лимонный леденец – филграстим. Начиная с третьего дня она держала леденец за щекой не только во время утреннего укола филграстима, но и в полдень. Я надеялась вдвое повысить эффективность инъекции филграстима с помощью воображаемой дозы. Конечно, это могло быть совпадением, но доктора с воодушевлением сообщали, что количество лейкоцитов с началом обусловливания начало повышаться. Не знаю, кем считала меня моя мама – безумцем или гением, но благодаря лимонным леденцам мы получили положительный опыт и искру надежды в обстановке страха и неопределенности.
Хотя количество белых клеток росло, их все же не хватало для борьбы с опухолями. Несколько месяцев спустя после того, как мама перенесла тяжелую операцию по пересадке стволовых клеток, ее иммунная система перестала работать. В августе 1996 года, вернувшись из Виргинии, я отвезла ее в ту же больницу, где ей делали пересадку. Мама сумела продержаться до моего приезда, и я всегда буду ей за это благодарна, но после мужественной борьбы ее иммунная система не выдержала. Как я писала в своей книге «Выходя из депрессии» (Lifting Depression), потеря мамы пошатнула мой мир, в одно мгновение изменив все мои жизненные контингенции[347].
Хотя поначалу казалось, что надежда есть, мой персональный психонейроиммунологический эксперимент провалился. Однако ученый во мне знал, что связь между нервной и иммунной системами – это шаг на пути к удивительному прогрессу в медицине. И даже двадцать лет спустя прогресс идет очень медленно, поскольку этот подход медики воспринимают как слишком далекий от основных направлений, тогда как традиционные методы лечения принимаются с энтузиазмом. Можно с уверенностью сказать, что «терапия лимонных леденцов» не прижилась в основных направлениях лечения онкозаболеваний. Возникла ситуация, сходная с поведенческими подходами к лечению психических заболеваний. Мы комфортнее чувствуем себя, если принимаем таблетку или делаем укол. Контингенции принять таблетку – почувствовать себя лучше нейронные сети принимают гораздо легче, чем контингенции активировать поведение – почувствовать себя лучше. Над подобным контингентным искажением в медицине нужно работать.
Когда в середине 1990-х годов немецкий исследователь Манфред Шедловски начал свой эксперимент по иммунному обусловливанию, его подход назвали скорее искусством, чем наукой. Его работа заключалась в изучении свойств циклофосфамида подавлять иммунитет. У некоторых пациентов иммунная система становилась гиперактивной, а препараты подавления эту активность снижали. Например, такую гиперактивность иммунной системы можно наблюдать у пациентов, страдающих от сильной аллергии или артрита. Кроме того, пациенты, перенесшие пересадку органов, должны принимать иммунодепрессанты, чтобы минимизировать вероятность отторжения ткани. После того как у крыс вырабатывалась прочная связь между лекарством и сладкой водой, Шедловски пересадил грызунам второе сердце в брюшную полость и начал давать им сладкую воду без иммунодепрессанта. Животные с предварительным обусловливанием проживали на три дня дольше, чем контрольная группа, которая до пересадки получала только лекарство. Когда небольшую дозу лекарства добавляли в ежедневную порцию сладкой воды, выживание увеличилось примерно на месяц, а 20 % смогли прожить весь экспериментальный период[348]. Этот подход позволяет предположить, что иммунное обусловливание может использоваться в качестве дополнительных лечебных мероприятий вместе с традиционными иммунными препаратами.
Какими бы интригующими ни были обусловленные иммунные реакции, другой поворот в контингенциях, связанных со здоровьем, наблюдается в реакции на плацебо. Здесь контингентные границы становятся еще более расплывчатыми, поскольку улучшение может наблюдаться и без приема лекарств.
В то время как обусловленные реакции используют прошлый опыт для предсказания будущих результатов, плацебо, что заложено в значении этого термина, полагается на ожидаемые результаты, которые, возможно, никогда раньше не проявлялись. Плацебо (в буквальном переводе «нравиться») бросает вызов процессу создания в реальном времени контингентного капитала, определяющего будущий результат. В этом случае воображаемые контингенции становятся звездными игроками в формуле реакция-результат. Некоторые исследователи считают иммунное обусловливание, наблюдаемое у животных и людей, разновидностью плацебо, но, на мой взгляд, истинную реакцию плацебо можно наблюдать только у людей, так как такая реакция может проявиться лишь в надежде на конкретный метод лечения.
В классическом смысле эффект плацебо означает, что пациенту дают сладкую пилюлю или какое-то вещество, не оказывающее воздействия, и говорят, что это сильное лекарство или, как в контролируемых исследованиях, что это «потенциальное» сильное лекарство. Когда эту информацию преподносит врач или лицо, которому пациент доверяет, у него появляется надежда на выздоровление, и эта надежда сохраняется независимо от того, есть лекарство или нет.
Термин плацебо был официально введен в медицинскую литературу в XVIII веке, скорее от безысходности. Когда ребенок задает один и тот же вопрос, это может настолько раздражать родителя, что он будет готов сказать что угодно, лишь бы тот отстал. (Я надеюсь, такое случается со всеми родителями.) Когда пациенты постоянно жаловались на симптомы, устранить которые врачи были не в силах, они слегка привирали, чтобы больной переставал им докучать. Какой вред может быть от того, что пациент получит заведомо безобидное лекарство и будет уверен, что оно облегчит симптомы болезни? Нередко больные вполне удовлетворялись таким фальшивым лечением. В 1807 году президент США Томас Джефферсон писал: «Один из самых успешных врачей, которых я когда-либо знал, уверял меня, что он так много использовал подкрашенную воду или порошок из пепла карии как плацебо, что это не шло ни в какое сравнение с использованием им настоящих лекарств. Конечно, это была ложь во спасение»[349].
Вопрос, которым задаются сегодня исследователи и клиницисты: подобное лечение – это элементарная ложь или реальная польза? Удивительные истории о плацебо и излечении больных впечатляют. Рассмотрим случай «мистера Райта». У него диагностировали последнюю стадию рака, в лимфоузлах образовались опухоли размером с апельсин. Никакое из существующих тогда лечений не помогало. В 1957 году Райт услышал о новом лекарстве против рака, кребиоцене, и уверился, что оно ему поможет. Он был прикован к постели, когда ему сделали первую инъекцию, но уже через три дня смог ходить по комнате и шутить с медсестрами. Результаты тестов показали, что его опухоли уменьшились наполовину, и Райта выписали из больницы. Когда позднее он прочитал в газете, что кребиоцен не оправдал ожиданий, он поделился своими опасениями с докторами, и те сказали мужчине, что получили новую улучшенную версию препарата. Вместо этого они сделали ему укол безобидного раствора. Улучшение продолжилось, и Райт прожил еще два месяца, но потом ему снова попалась статья, в которой автор полностью развенчивал миф об этом лекарстве. Несколько дней спустя мистер Райт умер[350].
Конечно, нельзя точно знать, что происходило с организмом Райта и вернулись бы опухоли, если бы он не узнал о неэффективности лекарства. Однако отсутствие лечения для некоторых болезней, надежда, возлагаемая на плацебо и подкрепляемая такими историями, конечно же интригуют. Когда стало ясно, что пересадка костного м