Продолживший просветительскую работу ранних бихевиористов психолог-экспериментатор Джеймс Гибсон придумал термин «аффордансы». Есть английское слово afford (позволять себе), и оно часто приходит на ум, когда мы размышляем над тем, можем ли позволить себе купить новую машину. Но что же Гибсон имел в виду под аффордансами? Он определял этот термин как возможность специфических действий, обеспечиваемых определенными аспектами среды.
Ручка чайника дает нам аффорданс, то есть возможность взять горячий сосуд и налить чай; улыбка коллеги – аффорданс для будущих приятельских отношений, а клочок свободной земли на заднем дворе – аффорданс для маленького огорода и свежих овощей[375].
Гибсон также выдвинул теорию, что в течение жизни человек накапливает некоторое количество неизменных, или инвариантных, ценностей мира. То есть тех ценностей, постоянство которых не меняется на фоне нестабильности и непредсказуемости результатов. Для некоторых инвариантными становятся отношения с близкими людьми, для других – успешная карьера, для третьих – творческая или духовная жизнь. Все это помогает людям не отрываться от действительности и не погружаться в искаженную реальность. Наши инварианты, создавая тихую гавань, также могут снижать тревожность и ослаблять стресс, когда мы оказываемся перед лицом неизбежных перемен. Конечно, нет ничего абсолютно постоянного в жизни, и в какой-то момент инвариант может обернуться вариантом. Потеря любимого человека, друга или работы посеет в контингентных калькуляторах хаос и потребует повторной калибровки. Это похоже на серьезный сбой в работе компьютера, требующий полной перезагрузки системы[376].
Суммы на счете определяют, что мы можем себе позволить с финансовой точки зрения, а вот опыт вложений и накопленный в течение жизни когнитивный и социальный капитал определяют аффордансы. Точные контингентные расчеты позволяют держаться на пути максимизации аффордансов, помогая избегать вредных, деформирующих жизнь мозговых пузырей, описываемых в этой книге, и пользоваться преимуществом новых возможностей, которые появляются на жизненном горизонте. По иронии судьбы эти самые контингентные калькуляторы успешно создают мир, для которого в технологически развитых странах характерно резкое ослабление взаимодействия с окружающей средой. Сегодня нам достаточно нажать на кнопку, чтобы получить одежду, еду… все, что душа пожелает. Недавно люди стали пренебрегать и этим минимальным усилием, придумав Алексу – виртуального связного между человеком и сервисом, она помогает заказывать еду навынос или приятным голоском подсказывает, где находится ближайшая автомойка. По мере того как мы затрачиваем меньше усилий, чтобы получить ценные ресурсы, мы можем испытывать контингентный парадокс (contingency conundrum), при котором мозг в конечном счете теряет способность генерировать самые взвешенные варианты реакций для эмоционального благополучия. Хотя кратчайший путь к желаемым ресурсам и кажется привлекательным, он может разорвать нейронные цепи, столь необходимые для продуцирования адекватных реакций. Таким образом, интерпретация процветания, которую дает мозг, может расходиться с мировоззрением технологически продвинутого общества. Западный взгляд на процветание ограничивает эмпирический капитал и повышает уязвимость перед эмоциональными кризисами.
Жена Гибсона, Элеонора, тоже психолог-экспериментатор, писала в своей биографии, что «каждый день приносит новые аффордансы. Вся разница в их восприятии, особенно когда можно воспользоваться более чем одной возможностью, чтобы сделать выбор»[377]. Как мы знаем, запасы контингентного капитала должны поступать на мозговой склад всю жизнь, и только тогда можно принимать обоснованные решения и получать самые значительные эмоциональные вознаграждения.
Без жизненного опыта можно упустить или неверно истолковать многие возможности, которые предоставляет нам жизнь. После расшифровки генома человека ученые решили, что вот-вот раскроют все тайны мозга, но единственное, что они смогли выяснить на сегодняшний день, – это то, что наши жизненные результаты определяются чем-то большим, нежели последовательностью нуклеотидных оснований. Генетические последовательности, конечно, необходимы для мозговых операций, однако поведенческие переменные и переменные окружающей среды также важны для производства реакций и определения результатов, которые тоже вносят вклад в жизненный опыт индивида. Как мы помним из главы 3, самый высокофункциональный мозг больше похож на суфле, чем на запеканку, поэтому надо бережно относиться не только к тому, какой жизненный опыт мы закладываем в закрома мозга, но и контролировать информацию, поступающую в мозг на разных этапах жизни.
Пионер бихевиоризма Б. Ф. Скиннер был прав, когда сказал: «Человеческое поведение, возможно, самый трудный для изучения предмет, к которому никогда ранее не применялись научные методы». Последовавшие затем исследования в таких областях, как нейронаука, экспериментальная психология и эволюционная биология, подтверждают, что мы начинаем постигать тайны человеческого мозга и поведенческого отклика[378]. Продолжая исследование мозга, мы в конце концов сможем понять, как мозг ухитряется производить точный контингентный расчет в условиях множественного выбора. В конечном итоге здоровые и правильные контингентные расчеты помогают видеть жизненные возможности и пользоваться ими, максимизируя эмоциональные вознаграждения и минимизируя эмоциональные кризисы.
Благодарности
Эта книга – сплав интереснейших исследований многих специалистов в области нейронаук, внесших значительный вклад в науку. Работая над разными проблемами, они смогли собрать данные, которые легли в основу развивающейся адаптивной неврологии и изучения работы головного мозга. Приведенные в книге истории сложны и динамичны, и я хочу выразить искреннюю признательность Брайену Кольбу (Университет Летбриджа) и Дону Штайну (Университет Эмори) – крупным специалистам в области поведенческой психологии – за великодушно предоставленные компетентные комментарии. Без сомнения, мне не удалось избежать ошибок, и они остались в книге, но замечания Брайена и Дона были чрезвычайно ценными, поскольку помогли мне избавиться от ненужных отступлений и неверных толкований.
Джон Саламон (Университет Коннектикута) также предоставил ценный отзыв о разделах книги, посвященных нейрохимическим процессам и веществам.
Я также признательна тем, кто уделил мне время и ответил на мои вопросы, в частности Пенни Ченери, судье Роберту Фрэнсису, Джудит Кокрейн Гилман-Хайнс, Майку Лейси, Шери Шторм и Кейт Твиди.
Мои бывшие и нынешние студенты, которых невозможно назвать поименно, также внесли свой вклад в исследования, о которых я рассказываю в этой книге. Для меня было большой честью последние тридцать лет работать со студентами, и эта работа была для меня, несомненно, полезна.
Мне также посчастливилось на протяжении многих лет сотрудничать со многими потрясающими учеными. Меня поддерживали мои коллеги и сотрудники факультетов психологии и биологии колледжа Рэндольфа-Мейкона, а с недавнего времени Университета Ричмонда.
Поддержка, которую я получила от Macon and Joan Brock Neuroscience Professorship, и щедрые пожертвования от Пеппер и Стюарта Лафон и других коллег из колледжа Рэндольфа-Мейкона, внесли ощутимый вклад в эмпирический капитал, необходимый для моих литературных изысканий.
Не менее важной была и поддержка моих исследований со стороны Национального института психиатрии и Национального научного фонда.
Неудивительно, что написание этой книги потребовало от меня выхода за рамки моей «настоящей» профессорской работы, и я благодарю мужа и дочек за понимание сложности писательского труда и прошу прощения за то, что долгое время не могла уделять им должного внимания.
Мои дочери, Лара и Скайлер, смирились с тем, что их мама, любящая крыс и секреты мозга, немного отличается от других мам. Благодаря тому, что у меня родились дочери, мой мозг смог значительно обогатиться и качественно измениться, и только поэтому я раскрыла в этой книге некоторые семейные тайны!
Мой муж Гэри всячески поддерживал меня и провел бесчисленные часы, выслушивая мои идеи о мозговых пузырях и контингентных расчетах, – его проницательность и помощь в редактировании были очень важны при написании рукописи.
И наконец, превращение моей теории искажающих «мозговых пузырей» в книгу – это результат усилий моих коллег из издательского мира. Я всегда буду признательна Кэтрин Эллисон, хорошему писателю и дорогому другу, которая много лет назад убедила меня, что я смогу написать научно-популярную книгу для широкой публики, что в итоге позволило мне расширить аудиторию.
Мой агент Мишель Тесслер проделала отличную работу, сумев не только оценить концепцию книги, но и дав высокопрофессиональный отзыв, позволивший претворить сырую идею в настоящее предложение.
Мой редактор в Yale University Press, Жан Томсон Блэк, был терпелив, пока я пробиралась через тернии создания этой нейронаучной истории, поддерживал меня и давал ценные советы, направляя к финишу.
Майкл Денин, помощник редактора, выполнил трудную работу по оформлению рукописи. Я ценю его профессионализм и терпение, проявленные в процессе этой работы.
Наконец, упущением с моей стороны было бы не признать главных «вкладчиков» в мой эмпирический капитал. Я благодарна семье за отсутствие излишней опеки в детстве, именно благодаря этому мое любопытство и любознательность способствовали моему нейронному развитию. Я благодарна тем членам семьи, которые поощряли меня в моих увлечениях и желании как можно больше узнать о человеческом мозге и поведении, хотя карьера в этой научной области была, по их представлению, малоперспективной.